Ну и, наконец, третье: именно наше либеральное сообщество в течение многих лет утверждает, что коррупция есть неотменяемое свойство выстроенной в России системы управления. И именно коррупция названа визитной карточкой «антинародного режима». В ней, как в зеркале, отображаются его сущностные свойства — бездушие, эгоизм, полное безразличие к судьбам людей и отношение к государству как к халявной кормушке. Обратной стороной всех этих отвратительных качеств как раз и является стремление положить в собственный карман то, что принадлежит народу. Мы помним, сколько возмущённых стенаний волнообразно колыхалось вокруг дела Васильевой, которая не понесла заслуженного наказания.
Но здесь иная картина. В истории, выглядящей и с очень высокой долей вероятности являющейся историей именно о коррупции, наших правозащитных и прогрессивных активистов интересует не само обличаемое ими явление, а второстепенные обстоятельства и детали. Колбаса, тёплая одежда, неявка Сечина в качестве свидетеля на судебное заседание, интонации собеседников на представленных суду аудиозаписях, 2 миллиона долларов, неизвестно откуда взявшихся, и многое другое. Всё это обсуждается с придыханием, а иногда и с тяжёлыми, гневными скетчами, на которые так падка либеральная публика. Но погодите, ребята, вот вам целый министр, пойманный на взятке! А до него десятка полтора, а то и больше чиновников рангом пониже. Это ли не свидетельство борьбы со столь нелюбимой вами коррупцией. Значит, «антинародный режим» внял вашим заклинаниям и решил обратить свой взгляд на эту ужасную социальную язву. Это ли не ваша заслуга!
Нет, не слышат меня ребята и слышать не хотят. Им мало доказательств, а имеющиеся они презрительно называют косвенными. А я и в этот раз вижу абсолютно знакомую ситуацию. Им вообще не важно, виновен Улюкаев или нет. Они действуют по стадному партийному инстинкту, который обязывает защищать своих независимо от того, что они совершили. Своим вообще можно всё, поскольку само их существование является единственным и лучшим доказательством антинародной сущности «кровавого режима».
Боюсь, что так дело не пойдёт, и всё же «режим», так или иначе, рано или поздно заставит работать чудесный и очень простой принцип, который всем нам хотелось бы видеть внедрённым в нашу жизнь в максимально полном объёме: «Украл — в тюрьму».
Поэт и царь: вопросы финансирования
Государство проявляет, если брать для сравнения не столь уж отдаленные от нас времена, какое-то невероятное благодушие, граничащее, как иногда кажется, с безалаберностью и попустительством банальному воровству.
Думаю, что фигурантам последних культурных скандалов кажется, что они разыгрывают свое действие в интерьерах советской эпохи, не поменявших своих основных параметров. Тогда конфликт художника и государства превращался в подлинную драму, а иногда и трагедию.
Творец, бросивший вызов власти, посмевший сорвать с нее покровы, становился если и не героем, то уж точно страдательной фигурой в самом высоком, античном смысле. Он вступал в борьбу, в которой победа была невозможна по определению, — государство выступало в роли рока, фатума, сметающего на своем пути любые отдельные песчинки, вознамерившиеся заявить о своем существовании.
Такой конфликт означал для человека творческой профессии потерю всего — возможности публиковаться, ставить спектакли, снимать кино, вообще работать по специальности.
Поэтому выход на сцену по мотивам «не могу молчать», чем бы он ни был спровоцирован — верностью принципам или припадком душевного нездоровья, — был поступком, который мог сломать и довольно часто ломал художнику судьбу.
За такой выбор многие расплатились по полной — одни на долгие годы теряли работу, другие родину, третьи свободу. В любом случае такие истории позволяли помнить о том, что ситуация, описанная Пушкиным, не является полностью безвыходной.
Беда стране, где раб и льстец
Одни приближены к престолу,
А небом избранный певец
Молчит, потупя очи долу.
Константину Райкину не впервой выступать в роли обличителя неправедного государства. Еще осенью прошлого года на Съезде театральных деятелей он бросил в лицо властям горькие слова о недопустимости цензуры.
Ассоциация театральных критиков по достоинству оценила подвиг художественного руководителя театра «Сатирикон» и объявила его Человеком года за «смелость и бескомпромиссность в отстаивании свободы творчества». Собственно, в этой трактовке, наверное, ничто не вызывало бы сомнений, если бы речь шла действительно о советских временах.
Легко себе представить, с какими последствиями столкнулся бы деятель культуры, посмевший обвинить партию и правительство в цензурных ограничениях свободы творчества. Но демарш Райкина, кстати, не озаботившегося задачей привести примеры засилья цензуры в России, никак не отразился на его биографии, более того, театр в следующем году был, как и обычно, профинансирован Министерством культуры.
Помимо этого, «Сатирикон», испытывающий уже не первый год финансовые сложности, получил специальный президентский грант.
Ситуация, прямо скажем, мало коррелирует с советскими временами. Власть не просто не растоптала своего хулителя, а продолжила давать ему деньги в запланированных объемах и в превышающих запланированные.
Что-то подсказывает мне, что и у Константина Райкина, и у недавно выступившего в защиту арестованных по делу Серебренникова главы Союза театральных деятелей Александра Калягина не было никаких опасений относительно репрессий, которые они могут навлечь на себя своими заявлениями. Это точно не та диспозиция, когда художник поднимается против махины государства, зная, что неизбежно будет раздавлен.
Райкин, обвинивший министра культуры Владимира Мединского в попытках уничтожить его театр из чувства мести, хорошо знает, что ничем не рискует: его не лишат финансирования, скорее всего, не посадят, если речь не идет о серьезных хищениях, не отлучат от профессии.
Финансовые проверки «Сатирикона» не кажутся чем-то из ряда вон выходящим, особенно после вскрытых, но еще не доказанных злоупотреблений в деле «Седьмой студии» Серебренникова.
Государство проявляет, если брать для сравнения не столь уж отдаленные от нас времена, какое-то невероятное благодушие, граничащее, как иногда кажется, с безалаберностью и попустительством банальному воровству.
Но это к лучшему. Слава богу, что репрессивная советская практика навсегда ушла в прошлое, хотя отдельные деятели культуры на ее обломках еще и пытаются изображать «смелость и бескомпромиссность в отстаивании свободы творчества».
Удивительно в этой имитации борьбы с государством — душителем свободы одно: насколько художники лишены слуха и чуткости, понимания, что общество очень определенно настроено против них.
Продолжая, опять-таки еще в рамках советской традиции, осознавать себя учителями жизни, нравственными просветителями, теми, кто обладает истинным знанием о жизни, они продолжают верить в то, что сумеют вновь вызвать к себе сочувствие, используя прием, который в течение длительного времени не давал никаких осечек.
Но общество сегодня более, чем когда-либо, склонно подозревать, что и художник очень даже способен провороваться, и государство может быть абсолютно право и логично в своих к нему претензиях. Поэтому старая как мир оппозиция «поэт и царь» сегодня работает очень плохо.
Во-первых, если ты винишь государство в удушении свободы и противодействии творчеству, будь любезен отказаться от всяческих с ним сношений, в первую очередь финансовых.
А то ведь обличения, соседствующие с требованием дать денег, выглядят как элементарный и грязный шантаж. Во-вторых, не сочти за труд доказать, что выделенные тебе средства из государственного бюджета ты тратишь эффективно и во имя искусства, а не чего-то, к нему отношения не имеющего.
И тогда руки у тебя развязаны — ты снова можешь клеймить власть, рассчитывая на доверие общества.
Он вам не Рудик
Версия о том, что премьера балета «Нуреев» была отменена по указанию министра культуры, обретает такую удивительную плотность и силу, что вытесняет все попытки директора Большого извиниться перед зрителями и успокоить импульсивное либеральное сообщество.
Просвещенная публика иногда просто сочувственно, но по большей части нервно, с традиционными сетованиями на жалкие условия, в которых приходится существовать высокому искусству в стране победившей реакции, обсуждает причины отмены премьеры балета «Нуреев» Кирилла Серебренникова.
Причины, названные директором Большого театра Владимиром Уриным, эту публику не устраивают. Не верит она в то, что спектакль был сырым, не до конца сложенным и отработанным, поскольку некоторые актеры, участвовавшие в последних прогонах, утверждают, что в конечном счете все чудесным образом встало на свои места, спектакль уже вполне можно было представлять зрителю. Урин же настаивает на том, что зрелище вызывало уныние.
Публика раздраженно отмахивается от этих объяснений, поскольку ей прекрасно известно, что неправедная власть в нашей стране озабочена только одним: найти что-нибудь светлое и прогрессивное и немедленно растоптать. В этом она видит смысл своего существования.
Поэтому версия, пошедшая гулять по свету стараниями некоего анонимного источника — дескать, «Нуреев» был отменен по указанию министра культуры Мединского, тут же обретает такую удивительную плотность и силу, что вытесняет на страницах либеральных и не очень изданий все попытки директора Большого извиниться перед ожидавшими премьеры зрителями и успокоить импульсивное либеральное сообщество.
Да, говорит Урин, Мединского просто проинформировали о принятом решении, но никто ничего не запрещал.
Я, честно говоря, вполне доверяю директору Большого, его спокойной и уверенной интонации и, убей бог, не пойму, почему анонимный источник с его примитивной гипотезой запрета, якобы спущенного сверху, кому-то кажется более убедительным.