В поисках утраченного времени, или Пустые хлопоты Навального
Казалось бы, пришла пора затонуть последним обломкам политической карьеры некогда видного оппозиционера Алексея Навального, полностью провалившего затеянную им кампанию по бойкоту президентских выборов. Мало того, что идея с самого начала отдавала восхитительным кретинизмом, поскольку теоретически снижала количество голосов, поданных на выборах против Путина. По итогам выяснилось, что агитация неуёмного инсургента, умудрившегося по ходу перессориться со всеми лидерами оппозиции, имела скорее даже отрицательный эффект — в Москве и Петербурге, где количество сторонников Навального всегда было выше, чем в других российских городах, неожиданно высоким оказалось число избирателей, проголосовавших за действующего президента.
Но нет, обломкам, похоже, затонуть не суждено до тех пор, пока их удерживают на плаву чьи-то заботливые и цепкие руки. Тем не менее стремительная утрата привлекательности антикоррупционной темы, которую Навальный в течение многих лет относительно успешно эксплуатировал, в силу крайней неряшливости в доказывании выдвигаемых обвинений вынуждает авторов этого проекта выхватывать из повестки дня поводы, которые только кажутся горячими, а на поверку оказываются высокотоксичными для самих изобретателей. На сей раз основатель ФБК призвал провести всероссийскую акцию протеста перед инаугурацией президента, заявив, что надо показать главе российского государства, что он никакой не царь.
Мне здесь неясно абсолютно всё, хотя юрист подробно объясняет свой крайне сомнительный тезис. Вот что он говорит: «Даже простой набор новостей за последние пару недель показывает нам, что в представлении Путина прошедшие недавно липовые выборы наделили его просто царскими полномочиями. Он намеревается управлять Россией как личной собственностью в интересах своих, своей семьи и узкой правящей группы, захватившей всю власть в стране».
Я по необходимости слежу за всеми новостями и, ей-богу, не в состоянии понять, что имеется в виду. Какие новости свидетельствуют о зловещих намерениях Владимира Путина? Готовятся ли некие поправки в Конституцию, расширяющие полномочия первого лица, с тем, чтобы позволить ему «управлять Россией как личной собственностью». Никаких таких планов — ни краткосрочных, ни долгосрочных — у российского руководства нет и в помине.
Может, Путин тайно коронован какими-нибудь потомками семейства Романовых и это даёт Навальному основания говорить о трансформации России в монархию? Чудеса, конечно, случаются, но идиотничанье никак не укладывается в стиль поведения правителя России, так что этот вариант отметаем как полностью непригодный.
А может быть, Путин где-то в узком кругу прямо так и выразился: я, дескать, вот так по-хамски и буду рулить — не в интересах народа, а для семьи и партхозактива? Не проходит по той же причине, что и предыдущее фантастическое предположение относительно коронации — речевое поведение руководителя России безупречно с точки зрения соответствия здравому смыслу, чтобы он там себе не думал на самом деле.
Так на что же опирается Навальный, обвиняя президента в царистских устремлениях? Как обычно, он рулит абсолютным нулём, его же погоняя и на нём же вкатываясь в очередную провальную кампанию. С точки зрения распоряжения собственной властью Путин неизмеримо экономней и спокойней своего предшественника Бориса Ельцина, который легко попирал Конституцию, принимая решения далеко за пределами имеющихся по закону полномочий.
Мне очень сложно представить действующего президента, отдающего, например, приказ о расстреле парламента, каким бы этот парламент ни был: это невозможно в его случае и по правовым основаниям, и по человеческим. Я только знаю, что при Путине строится Ельцин-центр, который автоматически становится штаб-квартирой для всех тех, кто клянёт «кровавый режим» и узурпировавшего власть тирана. И президент присутствует на открытии этого оппозиционного гнездовища, за что его не устают попрекать представители условного патриотического сообщества.
Я не стану утверждать, что с государственными институтами в России всё в порядке, что Госдума — это образец парламентаризма, а суды полностью независимы. Нет, конечно, но сравнение с монархией кажется избыточным до тех пределов, когда передергивание и враньё теряют статус политических инструментов и становятся симптомами психического заболевания. Пациенту мерещатся какие-то кровавые тени по углам, он хватается за нож, куда-то бежит, потом откуда-то возвращается, синеет, кашляет, дрожит, вдруг заходится в истерике, неожиданно странно затихает — и так по кругу.
Хотя, скорее всего, дела обстоят куда проще. Навальный, отработав за годы весь ассортимент оппозиционных лозунгов, пытается по второму-пятому разу использовать раз и навсегда отслужившие своё образы, метафоры, уподобления и несообразные обобщения. На сей раз он рванул вдогонку за ушедшим паровозом в надежде актуализировать процесс обращением все к тем же президентским выборам и их результатам. Ему, кажется, не видно, что со стороны тема «Выборы» в сочетании с фамилией Навальный кажется сюжетом бесконечно затянувшегося анекдота, который рассказчик рассчитывает продать как свежий уже в который раз, хотя он окончательно протух ещё до того, как успел родиться.
Часть III
Чеченская головоломка
Когда на горизонте появляется блокпост «Кавказ», на котором заканчивается Ингушетия и начинается Чечня, я произношу необязательное, обращаясь к своим спутникам — съёмочной группе «Лайфа»: «Въезжаем».
На самом деле на душе нехорошо, я совсем не хотел отправляться в это сомнительное путешествие, но предложили работу, и я взялся её сделать. Много лет подряд я описывал эту республику как скованное страхом и произволом пространство, в пределах которого при поддержке российских властей сложился унизительный, неестественный, насильственный режим, намертво обездвиживший чеченское общество. И теперь — осенью 2016 года — мне предстоит пересечь черту, отделяющую относительно комфортно обустроенную часть России, живущую по общим для всех правилам, от территории воплотившихся ночных кошмаров.
Нет, я, конечно, достаточно внимательно следил за происходящим в Чечне и поэтому давно уже понимал, что репрессивная чеченская машина уже как несколько лет постоянно сбавляла обороты и диких историй, характерных для первых лет кадыровского правления, когда шла война не на жизнь, а на смерть с ваххабитским подпольем, становилось всё меньше, однако суть самой системы не менялась. Модель жёсткого вертикального подчинения, обеспечиваемая пусть и прикрученным до вегетарианских значений репрессивным аппаратом, осталась прежней. От всего этого мне и было не по себе — и в Москве, и во Владикавказе, куда мы прилетели, и здесь, на границе.
Блокпост изменился кардинально. Во время двух чеченских войн это был переоборудованный из обычного милицейского дорожного контрольного пункта блиндаж, затянутый в бетонные блоки, закрытый мешками с песком и гирляндами колючей проволоки. Въезд в республику перегораживал шлагбаум. Тогда здесь стояли российские силовики, тщательно проверявшие документы. Мы, у кого не всегда было всё в порядке с аккредитацией, предпочитали не рисковать и объезжали «Кавказ» через Серноводск.
Сейчас шлагбаум снят, а вместо милицейской будки высится здание из красного кирпича. Сотрудников полиции на дороге не видно. Мы беспрепятственно проезжаем в республику. Ощущения странные. Я думал, что пропускной режим если и стал менее жёстким, то не столь существенно.
Что хотелось понять во время этой поездки? Справедливо ли широко распространённое в России убеждение, что Чечня и сегодня живёт по принципу «сколько волка ни корми, он всё в лес смотрит»? Что при изменении политической конъюнктуры на менее благоприятную для России при первой же подвернувшейся возможности чеченцы вновь попытаются отложиться, что идея независимости от России просто задавлена, но, если снять крышку с этого котла, она вновь пойдёт гулять по просторам республики, будоража головы и души. Что Кадыров — намеренно или нет — лукавит, утверждая, что Чечня сегодня в целом лояльна по отношению к российской власти, даже в большей степени, нежели некоторые иные субъекты Федерации.
Ответ мне был известен ещё до поездки, но для того, чтобы он показался убедительным, нужна фактура: люди, их обстоятельства, их понимание собственного будущего. Всё это начинает проступать на поверхность почти сразу — в убогом придорожном кафе в Алхан-Юрте, куда мы заходим пообедать. Наше появление не вызывает ни малейшего удивления, тревоги или хотя бы любопытства, хотя понятно, что мы пришельцы из другого мира.
Русская девушка Настя, спецкор «Лайфа», коротко стриженный оператор Серёга с внешностью скинхеда, ваш покорный слуга тоже не выглядит как кавказец — в прежние времена такая компания привлекла бы всеобщее внимание, доброжелательное или неприязненное, в зависимости от обстоятельств войны и понимания роли журналистов. В иные времена в них видели союзников, чаще же воспринимали как людей, сознательно транслирующих неправду.
Все действия полной хозяйки заведения были подчинены одной задаче — как управиться с нашим меню. Получалось немного неуклюже: для того чтобы приготовить салат, ей нужно было сходить в овощной ларёк, располагавшийся неподалёку, и купить там огурцы и помидоры, ещё 40 минут она не могла найти потерявшегося шашлычника, потом ей подсказали, что его можно вызвонить по телефону. Мы же, пока она хлопотала, сидели и пили чай, закусывая его свежим хлебом. Ни в одном её движении, ни в одном слове не угадывалось отчуждения, мы для неё были полностью своими, клиентами, которых нужно накормить, обычными путниками, заглянувшими к ней на двор, как заглядывают такие же другие — чеченцы или нет.
Это обескураживающее отсутствие вышколенности и сноровки у хозяйки, её нелепые поиски шашлычника вдруг образовали такую семейную атмосферу, что мы попросили ещё чаю и хлеба.