А без переживания одиночества и самого одиночества нет.
Ведь на самом деле Запад уже давно принадлежит нашему сердцу. Мы его присвоили, сделали нашей собственностью и неотъемлемой частью собственной культуры, приспособили под собственные нужды.
Иначе и быть не могло, поскольку мы ближайшие родственники. Нет таких различий, которые развели бы нас по разным углам цивилизации и метафизики.
Когда мы читаем их книги, смотрим их фильмы, нам понятно практически все — мы знаем, как они влюбляются, как дорожат своими друзьями и близкими, как готовы жертвовать собой, защищая тех, кто им дорог.
Нам абсолютно близки их творческие порывы, их любознательность и стремление раздвигать границы познанного.
В нюансах — да, мы не всегда способны разобраться. Но что касается тонких вещей, то разница между жителем средней полосы России и каким-нибудь селянином из горного Дагестана может оказаться куда существенней.
Я не в состоянии представить себя без моих русских Гомера, Шекспира, прочитанного в детстве Майн Рида, без Микеланджело, Моцарта, Ричарда Львиное Сердце, без всего выдающегося корпуса западной философии и богословия, без архитектуры, науки и так далее.
Запад — тоже наша первооснова. И ее невозможно извлечь. С ней мы и войдем в будущее, не имея даже технической возможности ампутировать то, что в нашем организме имеет западные корни.
То, что сейчас его геополитические подходы, а также некоторые культурные особенности вошли в противоречие с нашими, вовсе не означает, что кто-то перепишет Шекспира или Диккенса, изменит строй величественного сооружения западной культуры, без которой не могла бы состояться культура русская.
Русское и западное — эта общая цивилизация. И оба элемента, если оставить в покое геополитику, монтируются друг с другом без всяких конфликтов и покушения на своеобразие присоединяемого другого.
Они едины в базовых этических, эстетических и онтологических основах. В их союзе даже на периферии не возникает провалов, а в глубине, на уровне сущностных подходов так и вовсе царит полное взаимопонимание.
Мы легко соединяем в своем сознании творцов культурной парадигмы, поскольку там нет никакого скандала и драки.
У нас нет нужды в этом одиночестве. Напротив, мы нуждаемся в Западе точно так же, как он объективно нуждается в нас.
Благодаря тому, что он прилагал много больше усилий для обустройства человека в этой, земной реальности, ему удалось создать более эффективные, более дружественные государственные институции. Хотя сейчас эта опция начинает давать сбой из-за краха либеральной модели государственности, которая выродилась в диктат привилегированных меньшинств.
Нам нужен их опыт управления, законопослушания, трудовой этики, даже терпимости, если не брать ее в современных, утративших смысл значениях, обслуживающих диковинные страсти, радикальные воззрения и сексуальные девиации.
Им же, чьи представления о ценностных основах человеческого бытия за последние три века оказались искажены до неузнаваемости, понадобятся рано или поздно корректирующие процедуры.
В этом случае им и некуда больше обратиться, кроме как в нашу палату духовных мер и весов, где хранятся восстановленные стандарты пресловутых скреп, удерживающих от распада ткань бытия.
Им придется заново узнавать, что такое семья, вера, воспитание, образование, сострадание, взаимопомощь, гендерное многообразие и прочие фундаментальные вещи, без которых нормальная жизнь и творчество просто невозможны.
Мы обречены на непрекращающиеся диалог и сотрудничество, по ходу которых и мы можем оказаться неправы, и они.
По ряду моментов позиция Вячеслава Юрьевича не вызывает ни малейших возражений. Мы действительно срединная цивилизация — в этом наша сила и наша слабость.
Наши азиатские корни не дали привиться в нашей культуре безудержному индивидуализму. Мы сохранили общинное сознание, что позволяет нам в трудные минуты ощущать единство, жить в едином духовном ритме.
С другой стороны, привычка государства мыслить группами людей обернулась отрешённостью от забот и нужд отдельного человека, который в нашей литературе получил презрительно-ласкательное имя «маленький».
Но в главном обязательная для отдельного сознания связанность с целым, приобщенность к подземным водам, питающим наш дух, так же, на мой взгляд, исключает эмоциональную фрустрацию.
Все вместе мы не можем быть одиноки. Россия — это не некое обезличенное коллективное бессознательное, а сошествие миллионов воль, единых в остром переживании необходимости обеспечить своей родине любовь и защиту.
И последнее: мы любим Запад, как родственника, который чудит, конечно, и в последнее время всё чаще, но так ведь бывает.
Мы и сами не без странностей и завихрений, которые других иногда пугают.
Так что же, из-за такой мелочи надо уединиться в собственном одиночестве, как в той самой башне?
Нет уж — отпасть друг от друга не получится, поскольку господь выдал нам планету в общее пользование и наказал относиться к ближнему, как к самому себе.
А ближе Запада у нас нет никого, кроме нас самих (что не считается).
Гавани небытия
Когда российская авиация нанесла первые удары по позициям исламистов в Сирии, либеральное сообщество в ответ тут же обвинило власть в том, что та, затевая очередную дорогостоящую авантюру, поступается интересами простых и не очень людей. Огромные деньги и ресурсы будут ежедневно вкладываться в сомнительную операцию, в то время как стране катастрофически не хватает средств на образование, медицину, науку, зарплаты бюджетникам и прочее. Следующий ожидаемый пункт — нам это аукнется терактами, активизацией исламистского подполья, разрывом связей с исламскими странами.
Справедливости ради надо отметить, кстати, что «либералы» интеллектуально очень мобильны и легко меняют «раствор» критического взгляда. Если руководство России предпринимает какие-либо действия, исходя из той или иной долгосрочной стратегии, они тут же становятся «народниками» и переносят акцент на каждодневные потребности действительно не утопающего в роскоши населения: как, мол, не стыдно тратить миллиарды на освоение космоса, когда денег не хватает на содержание детских домов? И наоборот — если речь заходит о выделении средств на проекты нестратегического характера — на чело свободомыслящего меньшинства тут же набегает тень заботы о будущем, а грудь наполняется рыданиями о судьбе детей и внуков. Возводить бессмысленные дворцы и резиденции, проводить Олимпийские игры, прокладывать мосты на далекие острова, закрывать тротуары столицы плиткой — это все позор, воровство и потемкинские деревни. А стратегические направления в полном упадке из-за недостатка финансирования? Ну, это к слову.
В последнее время к либеральному хору присоединяют свои голоса и недовольные из консервативного лагеря. С аналогичными претензиями к власти. Выгодополучателем операции в Сирии, пишет уважаемый мной обозреватель, являются США и Европа. Россия остается под санкциями, добровольно взвалив на себя обязанности «чистильщика». Она разгребает авгиевы конюшни, тратя на это колоссальные деньги. Какую выгоду, кроме эфемерного права вновь считаться союзником западных стран, получает страна? Ровным счетом никакой!
Позволю себе не согласиться с этим утверждением и обратить внимание скептиков на то, что по поводу задач, которые Россия решает в Сирии, говорили и говорят первые лица. У нас уже окончательно сформировалась традиция заведомо считать публично декларируемые цели как бы не совсем настоящими, камуфлирующими истинный геополитический интерес. Но давайте хоть раз попробуем поверить в то, что слова президента, премьер-министра и иже с ними — это не седативы для масс, а действительно прямое, без всякой тени на плетень, указание на те вызовы, отвечать на которые не просто необходимо, а жизненно важно.
О Сирии Путин сказал прямо — мы ведем там военные действия, чтобы наши собственные граждане, воюющие в рядах «Исламского государства»[2], не имели возможности вернуться в Россию, а сложили свои буйные головы на сирийской земле. При всей кажущейся элементарности заявленной цели, ее глобальный масштаб, в котором задана парадигма выживания страны, не вызывает сомнений.
Не всем известно, что большинство вооруженных исламистских джамаатов в разных республиках Северного Кавказа, ранее являвшихся подразделениями сетевого подполья, объединенного в «Имарат Кавказ»[3], в течение последних двух лет принесли байят (клятву верности) «Исламскому государству». То есть Россия уже давно имеет на своей территории структуру пресловутого ИГ.
Казалось бы, после первых же ударов в Сирии она должна была активизироваться и заявить о своем существовании россыпью терактов, как это было в начале и середине 2000-х, когда северокавказское подполье взрывало дома, самолеты, метро, аэропорты, военные объекты, захватывало заложников. Но ничего подобного — в России тихо. Российская авиация как бомбила, так и продолжает бомбить, в ответ — подрыв самолета над Синаем, но ни одного теракта внутри страны.
Это итог многолетнего вытеснения радикального ислама с территории Северного Кавказа. С точки зрения ИГ, ударить сейчас по России очень логично, поскольку любой теракт тут же спровоцирует общественную дискуссию, что важнее: внутренняя безопасность или война за сотни километров от собственных границ. Сомнения в оправданности боевых ударов в Сирии, которые тут же будут разгоняться в сети и медиапространстве непримиримыми оппонентами Кремля, имеют шанс в перспективе лишить власть той поддержки со стороны населения, которую она сейчас имеет.
Дело, однако, в том, что за долгие годы войны на Северном Кавказе российским силовым структурам удалось практически полностью парализовать вооруженное подполье, сведя к нулю его боевой потенциал. В Чечне, Кабардино-Балкарии, Дагестане сейчас не очень-то и повоюешь. Уже давно новости из зоны проведения локальных контртеррористических операций — это короткие сообщения о ликвидации очередной группы моджахедов, засевших в каком-нибудь доме или квартире. Времена, когда воины ислама нападали на целые военные колонны, расстреливали сотрудников милиции, взрывали различные сооружения, вступали в открытые боестолкновения с силовиками, давно прошли. Сейчас, судя по всему, они по большей части решают исключительно вопросы, связанные с обеспечением собственной безопасности. А потому вынуждены месяцами отсиживаться в различных схронах или подпольных квартирах, постоянно меняя места дислокации. Но их все равно находят.