Здесь как раз и кроется причина, по которой северокавказская молодежь, влекомая страстью распространять слово Аллаха при помощи оружия, предпочитает это делать за пределами России — в той же Сирии. В домашних условиях джихад оказывается равносилен самоубийству. Можно считать установленным фактом то, что радикальный исламский призыв, который в начале 2000-х сумел организовать вооруженную борьбу почти на всей территории Северного Кавказа, удалось за последние 10–12 лет тотально лишить российской прописки.
Для ИГ сейчас было бы жизненно важно открыть «второй фронт» в России, попытавшись таким образом вызвать общественное недовольство бомбовыми ударами, которые наносит Россия в Сирии по его позициям. И если бы у исламистов оставался хотя бы минимальный ресурс для этого, он был бы пущен в ход незамедлительно. Как нам и обещали «либералы», в стране снова начали бы рушиться дома, зазвучали взрывы в троллейбусах и метро, опять сотни жизней унесли новые норд-осты и бесланы. Едва ли кто-то возьмется утверждать, что единичные теракты невозможны в принципе. Захваты заложников совершались даже в СССР с его тотальной системой безопасности, что уж говорить о сегодняшней России. Понятно только, что масштаб начала 2000-х российским подразделениям ИГ повторить уже точно не удастся.
Но представим себе, что, желая нанести России максимальный ущерб, руководство ИГ ставит перед сотнями российских добровольцев, воюющих в Сирии, задачу вернуться домой и развернуть террористическую атаку по всей стране. Именно этого не может допустить Кремль. Поэтому он действует в двух направлениях. С одной стороны, тщательно следит за теми, кто отправился воевать в ряды ИГ, и «принимает» их на границе, когда они пытаются пересечь ее в обратном направлении. С другой — содействует разгрому формирований «Исламского государства» в самой Сирии. Важность решаемой задачи сложно переоценить. Не дать исламскому подполью опять приобрести локализацию в России, бороться с собственным, а не сирийским, терроризмом на чужой территории — это стратегия, главным выгодополучателем которой являются наши люди. Те, которым то ли повезло, в зависимости от «раствора», то ли выпало несчастье жить в России.
Мир в собственной стране иногда приходится строить на далеких пределах. Для больших стран, в которых благодаря глобальной угрозе радикального ислама небытие старается обзавестись собственными гаванями, это привычная и необходимая практика.
Мы обязательно встретимся
Когда мы анафемствуем Запад, предрекая ему скорую погибель, то не все выдвигаемые в его адрес обвинения кажутся обоснованными. Давайте возьмем хотя бы западное кино как феномен, отражающий состояние массового сознания.
Я не готов утверждать, как это с легкостью делают многие, что России предстоит утвердиться в качестве мирового нравственного водителя, на том основании, что мы, дескать, сохранили в своей душе бога, а западный мир старательно затирает последние его следы на пространстве сконструированной им реальности.
На самом деле и у нас не все так хорошо, и у них не все так плохо.
С моралью на Западе дела обстоят не столь катастрофически, как нам иногда кажется…
Несомненно, роль православия в России неуклонно растет, однако говорить, что мы стали религиозным народом, мне кажется, пока все еще больших оснований нет.
На смену унылому атеизму советской эпохи пришла не культура веры, наследующая предреволюционную религиозность, а только пробуждающийся с каждым годом все более интерес к потустороннему, которое многие совсем не в христианской традиции воспринимают как параллельное магическое пространство, из которого можно зачерпнуть немного волшебства.
Сколько человек из ныне заглядывающих по большим праздникам в храмы взяло на себя труд прочитать хотя бы Евангелие, я уж не стану говорить о Ветхом Завете. Не думаю, что число ознакомившихся является очень значительным.
Вместе с тем, когда мы анафемствуем Запад, предрекая ему скорую погибель, то не все выдвигаемые в его адрес обвинения кажутся обоснованными.
Давайте возьмем хотя бы западное кино как феномен, отражающий состояние массового сознания.
За редким исключением и голливудские фильмы, и фильмы европейских стран держатся за традиционные ценности: семья, любовь, дружба, взаимопомощь, сострадание к ближнему. Чем не христианское миропонимание?
При этом производители кинопродукции действуют в соответствии с изучаемыми ими предпочтениями массового зрителя — им нужен кассовый успех, и они просто не могут игнорировать вкусы аудитории или действовать им вопреки.
Из этого можно сделать простой вывод: с общественной моралью на Западе дела обстоят не столь катастрофически, как нам иногда кажется.
Иное дело — политические элиты западного мира, взявшие в 70—80-е годы прошлого века власть в свои руки.
Именно они стали с бешеной энергией разгонять либеральный тренд в общественном сознании, внедряя в него идеи толерантности, борьбы за права различных сексуальных и иных меньшинств, ювенальной юстиции, гендерного равноправия и прочей либеральной чепухи.
Мы и сами, кстати, в значительной степени в 1990-е годы не устояли перед обаянием этого многоцветного, казавшегося безудержно свободным, устроенным так, чтобы обеспечить человеку максимальный комфорт, образом западной культуры, на которую изо всех сил хотели равняться.
Думаю, что и западный обыватель впал в подобный соблазн, когда только-только столкнулся с проповедниками защиты прав тех, кто имеет те или иные отклонения от усредненной человеческой нормы.
Ведь на первый взгляд кажется, что это очень гуманная идея — протянуть руку гонимым, обеспечить им легализацию на законодательном уровне, помочь встроиться в общество, которое прежде считало их изгоями.
Однако либеральные элиты, набрав инерцию, перемахнули через границу, на которой вроде бы должны были остановиться.
Довольно быстро выяснилось, что речь идет не о равноправии, а о преобладающих правах меньшинств и альтернативных субкультур, которым фактически было предоставлено право переписывать правила общественной жизни и формировать новый, искаженный морально-нравственный климат.
Есть основания полагать, что этот глобальный эксперимент потерпел неудачу. Брекзит, избрание Трампа, популярность правых политиков в Европе — все это приметы провала засилья либеральной идеи в западной общественной культуре.
В случае с Россией все было гораздо страшнее и проще. У нас просто не было такого гигантского пространства для маневров и проведения разнообразных опытов.
Либеральные реформы очень быстро разорили и развалили страну, спровоцировали разгул бандитизма и колоссальную коррупцию. Российское общество в ужасе отшатнулось от Запада, возвращая себя в лоно традиции.
В силу крайне ограниченных материальных ресурсов и преград в виде законодательных противовесов, которыми снабжена западная цивилизация, мы прошли той дорогой, по которой сейчас плетется западный мир, почти бегом, преодолев за какое-нибудь десятилетие пространство грандиозного либерального соблазна.
Я все же предполагаю, что мы движемся в одном направлении, просто в каком-то отношении мы вырвались вперед, поскольку нас атаковал жесткий и беспощадный клон либерализма в виде голого, сконцентрировавшего в себе все крайние, радикальные аспекты доктрины либертарианства.
Все же оригинал доктрины и сам по себе гораздо мягче, и гораздо мягче действует в своей органичной среде.
Таким образом, я готов предположить, что нам, скорее всего, просто предстоит встретиться где-то на дороге, как встретились в апреле 1945 года на Эльбе советские и американские войска. При этом наши проблемы, связанные с низким уровнем жизни, недообустроенностью социального и общественного быта, останутся с нами, а их проблемы останутся с ними.
Либеральные элиты Запада, хотя и сдают свои позиции, но все равно они еще долго будут считать себя законодателями моды и пользоваться значительным влиянием. Наше единственное преимущество в том, что российский либеральный лагерь съеживается год от года все более. Общество сознательно выталкивает его на самую периферию политической жизни.
Но мы обязательно встретимся и наконец договоримся о том, что «хорошо» и «плохо» у нас — почти одни и те же.
Правда, когда это произойдет, никому не известно.
Вспоминая 11 сентября: союзник дьявола
Когда СССР перестал существовать, выяснилось, что в сочетании «русские и коммунизм» второе звено было вовсе не смыслообразующим. Американцы этого не поняли и продолжили использовать радикальных националистов для создания пояса нестабильности вокруг нынешней России.
Но в самом деле, давайте припомним, как все это было. Шок, вызванный невозможностью происходящего, — невиданный по масштабу теракт в прямом эфире. Вся страна (я имею в виду Россию) с ужасом наблюдала за обрушением башен-близнецов в Нью-Йорке, гибелью множества людей.
Переживание чужого горя, сочувствие были неподдельными, ощущение, что катастрофа произошла не за океаном, а вторглась непосредственно в нашу жизнь, испытывали тогда очень многие. Никакого злорадства, отчуждения, напротив, желание подать руку: «Они — такие же, как и мы» — их рухнувшие небоскребы и наши взорванные на Каширке дома немедленно слагались в единую цепь событий.
За нашими плечами было десять лет веры — безусловной в начале 90-х и потерявшей свою цельность к началу 2000-х, — что там, за океаном, человеческая цивилизация сумела выразить себя в полной мере, там она обрела свои законченные и совершенные формы. И нам лишь надо встроиться в их идеальное сечение, чтобы унаследовать процветание, свободу и благополучие. Что же изменилось за минувшие 15 лет, почему сообщения о масштабных терактах в Европе и США если и встречают сочувствие, то уже совсем не такое глубокое, совсем без отождествления «мы» и «вы», сочувствие отчужденное и настороженное? А часть сограждан откровенно злорадствует, не стесняясь обнаруживать свои чувства.