За несколько минут до пяти из тюрьмы и из колонии двигалась пестрая толпа. Здесь были молодые авторы, старые авторы и авторы средних лет; авторы в очках и авторы в усах; авторы с нервным тиком и авторы с блуждающим взглядом. «Благовонные грешники» наложили на них свою неизгладимую печать. Доплетясь до зала, они расселись на скамьях, поджидая мистера Шнелленхамера.
Булстрод сел рядом с Арабеллой. Она была тиха и печальна.
— Эд купил для свадьбы банку бриолина, — сказала она.
— Женевьева, — подхватил мой племянник, — купила сбивалку для яиц, которой можно выщипывать брови.
Арабелла резко вздохнула.
— Неужели ничего нельзя сделать? — спросил Булстрод.
— Ничего, — отвечала Арабелла. — Мы не можем уйти, пока не поставят этот фильм, а ему нет конца. — Ее одухотворенное лицо как-то дернулось. — Я слышала, люди работали над ним десятки лет. Вот, смотри, седой человек с соломой в волосах. Это — мистер Марки, он тут с самой юности.
Пока они печально глядели друг на друга, пришел мистер Шнелленхамер и влез на трибуну. Окинув взглядом зал, он откашлялся, а потом заговорил — об Идеалах, о Служении, о Чувстве локтя, о том Духе, который непременно приведет к Победе. Только он перешел к достоинствам местного климата, когда вместе с запахом хорошей сигары в зал ворвался голос:
— Эй, вы!
Все повернулись к дверям. Там стоял мистер Левицкий.
— Что тут такое? — спросил он. — Я вас ждал, Шнелленхамер.
Магнат слез с трибуны и поспешил к своему соратнику.
— Простите, Левицкий, — сказал он, — что-то неладно с «Грешниками», надо их подбодрить. Помните, пять лет назад пришлось вызвать полицию?
— С кем-с кем неладно?
— С авторами диалогов для фильма «Благовонные грешники». Ну, мы еще пьесу купили.
— Нет.
— Что «нет»?
— Не купили пьесу. Нас обошла «Медула-Облонгага». Мистер Шнелленхамер постоял и подумал.
— Верно, — сказал он, — обошла.
— Как миленьких.
— Значит, мы фильм не ставим?
— Конечно, нет. «Медула» двенадцатый год пишет сценарий.
— Ах ты, совсем забыл!
И мистер Шнелленхамер снова взошел на трибуну.
— Господа, — сказал он, — вы свободны. Фильма не будет.
Через полчаса в буфете царило веселье. Женевьева сидела в обнимку с Эдом. Арабелла гладила руку моему племяннику. Трудно было бы найти таких счастливых людей, если не выйти и не увидеть, как бывшие авторы пляшут карманьолу вокруг чистилки для обуви.
— Что делать будете? — спрашивал добрый Эд Арабеллу и Булстрода.
— Да вот, надумал нефть поискать, — отвечал мой племянник. — А где она? Разве что у вас, волосы смазаны.
— Ха-ха! — откликнулся бутлегер.
— Хи-хи! — вторили дамы.
Словом, царило веселье, приятно посмотреть.
— Нет, серьезно, — сказал Эд, — на что жить собираетесь? Жена — это вам не кот начхал.
Арабелла взглянула на Булстрода. Булстрод взглянул на Арабеллу. Впервые за этот час тень омрачила их счастье.
— Не знаю, — отвечал мой племянник. Эд хлопнул его по плечу.
— А я знаю, — сердечно сказал он. — Будешь работать со мной. Для друга я всегда дело найду. И вообще, надо примазаться к пивному бизнесу, без помощников не обойдешься.
Глубоко растроганный Булстрод схватил его за руку.
— Эд! — воскликнул он. — Ты — настоящий человек. Завтра же покупаю пушку.
Он обнял свою невесту. Смех за стеной сменился радостными криками. Там разожгли костер, и Доке, Нокс, Февершем, мисс Уилсон, миссис Купер, Ленок, Мендельсон и Марки кидали в него «Грешников».
Мистер Шнелленхамер и мистер Левицкий, прервав 745-е совещание, чутко прислушались.
— Хорошо дать народу радость! — сказал Левицкий.
— Неплохо, — поддержал его Шнелленхамер. — Прямо как Линкольн!
Они снисходительно улыбнулись. Добрым людям приятно, когда дети развлекаются.
Пламенный морпред
Пинта Пива тяжко запыхтел.
— Вот дурак! — сказал он. — Всюду понатыканы пепельницы, а он, видите ли…
Речь шла о молодом человеке с рыбьим лицом, который недавно вышел, бросив окурок в корзинку, а та радостно вспыхнула. Пожарникам-любителям пришлось попотеть. Пиво Полегче, с высоким давлением, расстегнул воротничок; глянцевая грудь мисс Постлвейт бурно вздымалась.
Только мистер Маллинер, видимо, смотрел на произошедшее со всей терпимостью.
— Будем к нему справедливы, — заметил он, попивая горячее виски с лимоном. — Вспомним, что здесь у нас нет рояля или дорогого старинного стола, о которые нынешнее поколение тушит сигареты. Поскольку их нет, он, естественно, облюбовал корзинку. Как Мордред.
— А ктой-то? — спросил Виски с Содовой.
— Кто это? — поправила его мисс Постлвейт.
— Мой племянник. Поэт. Мордред Маллинер.
— Какое красивое имя! — вздохнула наша хозяйка.
— Как и он сам, — заверил мистер Маллинер. — И то подумать, карие глаза, тонкие черты, прекрасные зубы. Зубы в данном случае очень важны, с них все и началось.
— Он кого-то укусил?
— Нет. Он пошел их проверить — и встретил Аннабеллу.
— А ктой-то?
— Кто это? — ненавязчиво подсказала мисс Постлвейт.
— Ой, ладно! — воскликнул Виски.
Аннабелла Спрокет-Спрокет (сказал мистер Маллинер), единственная дочь сэра Мергатройда и леди Спрокет-Спрокет из Сматтеринг-холла, вошла в приемную, когда Мордред сидел там один и листал старый «Тэтлер». Увидев ее, он ощутил, что слева в груди что-то бухнуло. Журнал поплыл, потом застыл, и племянник мой понял, что влюбился.
Почти все Маллинеры влюблялись сразу, но мало у кого были такие прочные основания. Аннабелла сверкала красотой. Ее мой племянник и заметил, но, подергавшись с минутку, словно пес, подавившийся куриной костью, обнаружил еще и печаль. Когда незнакомка принялась за старый «Панч», глаза ее просто светились скорбью.
Мордред пылко сочувствовал ей. В приемной зубного врача есть что-то такое, освобождающее, и он решился заметить:
— Не бойтесь, сперва он посмотрит в зеркальце. Может, ничего не найдет…
Она улыбнулась, слабо, но все же так, что Мордред немного подскочил.
— Что мне врач! — сказала она. — Я редко приезжаю в Лондон. Хотела походить по магазинам, а теперь — не успею, поезд уходит в четверть второго.
Все сокровенное рыцарство выпрыгнуло из Мордреда, словно форель из воды.
— Пожалуйста, — сказал он, — пожалуйста, я не спешу!
— Ну, что вы!
— Совершенно не спешу. Вот, журнал дочитаю.
— Если вам правда все равно…
Мордред мог бы сразиться сейчас с драконом или влезть на гору за эдельвейсом, а потому заверил, что только рад служить. Незнакомка вошла в кабинет, сразив его благодарным взглядом, он — закурил и впал в экстаз. Когда она вышла, он вскочил, кинув сигарету в корзинку. Красавица вскрикнула. Он сигарету вынул.
— Как глупо! — сказал он с неловким смешком. — Вечно я так, все рассеянность… Сжег две квартиры.
Она удивилась.
— Совсем? До основания?
— Ну, что-то осталось… И вообще, они на верхнем этаже.
— Но сами квартиры сгорели?
— О, да!
Она помолчала, как бы о чем-то думая. Потом очнулась и произнесла:
— До свидания, мистер Маллинер. Спасибо вам большое.
— Не за что, мисс…
— Спрокет-Спрокет.
— Не за что, мисс Спрокет-Спрокет. Какие пустяки! Она ушла, он направился к дантисту, тяжко страдая — не от боли (тот ничего не нашел), а от горя. Посудите сами: влюбился — и никогда ее не увидит! Опять корабли в ночи… Легко представить, что он ощущал, получив назавтра такое письмо:
«Дорогой мистер Маллинер!
Моя дочь поведала мне, какую услугу Вы ей оказали. Не могу выразить, как я Вам благодарна. Она любит побродить по Бонд-стрит, а если бы не Вы, ей пришлось бы ждать полгода.
Вероятно, вы человек занятой, как все в Лондоне, но, если улучите время, посетите нас, мы с мужем будем очень рады.
Искренне Ваша
Аврелия Спрокет-Спрокет».
Мордред прочитал это шесть раз за минуту с четвертью, а потом — семнадцать, помедленней. Видимо, Она спросила его адрес у ассистентки. Поразительно, такой ум! Кроме того, это кое о чем говорит. Дочери не просят матерей пригласить вас, если вы не произвели на них впечатления! Коту ясно.
Племянник мой кинулся на почту, послал телеграмму и вернулся укладывать вещи.
Назавтра, в поезде, Мордред слышал, что колеса стучат «Спро-кет, спро-кет». Шепча эти слоги — имени он еще не знал, — он вышел на маленькой станции. Когда он увидел, что Она приехала его встречать, шепот едва не перешел в крик.
Минуты три, уже в машине, Мордред не мог сказать ни слова. Вот — она, думал он, вот — я, вот, собственно, мы. Опережая события, он чуть не спросил, согласна ли она ехать так вечно, но тут машина остановилась у табачной лавки.
— Я сейчас, — сказала Она. — Обещала Биффи, что куплю сигареты.
— Биффи?
— Капитану Биффену, он у нас гостит. А Гаффи просил чистилку для трубки.
— Гаффи?
— Это Дик Гаффингтон. Ну, вы слышали. Чемпион, на бегах.
— Он тоже у вас гостит?
— Да.
— У вас много народу?
— Нет, не очень. Биффи, Гаффи, Просси, Фредди — он чемпион по теннису, Томми… ах, да, еще Алджи! Вы знаете, охотник, Алджи Фрипп.
Мордред пришел в отчаяние. Нет, что же это такое? Охотники, чемпионы, какие-то силачи… Хуже киноактеров! Слабая надежда побудила его спросить:
— Они все с женами?
— Нет, они не женаты.
Надежда поперхнулась и тихо умерла. Оставшись один, племянник мой размышлял. Если бы у этих типов, думал он, была хоть какая-то совесть, они бы давно женились. Ну, что это такое? Думают только о себе. Именно это и губит Англию.
Туг он заметил, что Она вернулась, мало того — что-то говорит.
— Да? — спохватился он. — Простите?
— Я говорю, у вас хватит сигарет?