Он еще пел, когда миссис Уордл принесла завтрак.
— Что это такое? — грозно спросил он.
— Яишенка, мистер Маллинер. Хорошая.
— В каком смысле? Быть может, она добра; быть может, она учтива; но есть ее нельзя. Идите в кухню и попытайтесь снова. В кухню, не в крематорий! Жарить — одно, сжигать — другое, любезная. Уловили разницу? Не уловите — съеду, у вас и так слишком дорого.
Радость бытия, с которою он начал день, не уменьшалась, а, скорее, росла. Августин так взбодрился, что, против обычая, взял шляпу, надел ее набекрень и пошел пройтись по лугам.
На обратном пути, совсем уж расцветший, он увидел зрелище, редкое в сельской местности, — бегущего епископа. В таких местечках вообще редко видят епископов, но если уж увидят, то в карете или на чинной прогулке. Этот несся, как лошадь на скачках, и Августин залюбовался им.
Епископ, большой и толстый, отличался, казалось бы, солидностью, а не прытью — но бежал хорошо. Мелькая гетрами, промчался он мимо Августина и вдруг, доказывая свою многогранность, взлетел на дерево. Племянник мой догадался, что побудила его к этому лохматая пятнистая собака, подбежавшая к дереву сразу после него.
Августин подошел к ним.
— Не поладили с бессловесным другом? — осведомился он. Епископ посмотрел вниз со своего насеста.
— Молодой человек, — сказал он, — спасите меня!
— Рад служить, — откликнулся Августин.
Прежде он боялся собак, теперь — не колебался. С несказанной быстротой схватив камень, он швырнул его и крякнул от радости, угодив в цель. Собака, сообразив, что к чему, ускакала со скоростью 45 миль в час, а епископ, осторожно спустившись, схватил руку Августина:
— Вы меня спасли!
— Ладно, чего там! Мы, клирики, должны помогать друг другу.
— Я думал, она меня вот-вот схватит.
— Да, собачка могучая. Как говорится, грубая сила. Суровый песик.
Епископ кивнул.
— Зрение его не притупилось, и крепость в нем не истощилась. Второзаконие, 34, 7. Не могли бы вы мне сказать, где тут живет викарий? Боюсь, я сбился с пути.
— Я провожу вас.
— Спасибо. Лучше бы вам не заходить, у нас со старым Пирогом серьезная беседа… то есть с преподобным Стенли Брендоном.
— А у меня — с его дочерью. Побуду в саду.
— Вы — замечательный человек, — сказал епископ, когда они двинулись в путь. — Наверное, его помощник?
— Пока — да, — отвечал Августин, хлопая спутника по плечу, — но подождите, что будет! Подождите, сами увидите.
— Да, конечно. Вы пойдете далеко, так сказать — доберетесь до вершин.
— Как вы в недавнем прошлом? Ха-ха!
— Ха-ха! — поддержал его епископ. — Ну и пройдоха вы, однако!
И он ткнул Августина в бок.
— Ха-ха-ха! — сказал Августин и хлопнул его по спине.
— Кроме шуток, — промолвил епископ, когда они вошли в сад, — я послежу за тем, чтобы вы получили все, чего достойны. Поверьте, дорогой мой, я в жизни своей не видел такого ловкого удара. Слова мои я взвесил, я вообще человек прямой.
— Велика истина и сильнее всего, — сказал Августин. — Вторая книга Ездры, 4,41.
И пошел к лавровым кустам, где обычно встречался с Джейн. А епископ, подойдя к двери, позвонил в звонок.
Хотя они не договорились о свидании, Августин удивлялся, что Джейн все нет. Он не знал, что отец поручил ей развлекать жену епископа, показывая этой достойной даме местные виды. Прождав четверть часа, он решил было уйти, но тут до него донесся звук сердитых голосов. Видимо, они долетали из комнаты, выходившей в сад.
Легко пробежав по лужайке, Августин приблизился к дому. Окно, доходившее до пола, было открыто.
— Ах, вот как?! — говорил викарий дрожащим, звонким голосом.
— Да уж, именно так, — отвечал епископ.
— Ха-ха!
— Еще посмотрим, кто над кем посмеется!
Августин подошел поближе. Джейн боялась не зря, старые товарищи ссорились. Он заглянул в окно. Викарий шагал по ковру, заложив руки за спину, тогда как епископ стоял у камина и дерзко смотрел на былого друга.
— Кто бы рассуждал о ризах! — возмущался викарий.
— Не ваше дело.
— Нет, вы скажите, с чем их едят? Ха-ха.
— И скажу!
— Пожалуйста. Просим.
— Ризы — это облачение, расшитое по определенному образцу. Спорьте, не спорьте, любезнейший Пирог, а вы от образца отступили. Придется это исправить, не то будет хуже.
Викарий гневно сверкнул глазами.
— Вот как? — спросил он. — А я не исправлю. Нет, это надо же, какая наглость! Быть может, вы забыли, что я знавал вас замурзанным мальчишкой и мог бы кое-что рассказать?
— Я ничего не скрываю!
— Да? А кто положил французу в ящик белую мышь?
— Кто налил варенья старосте в постель? — парировал епископ.
— У кого был грязный воротничок?
— Кому надевали слюнявчик? — гремел великолепный голос (заметим, что даже шепот епископа оглашал весь храм). — Кого вырвало за ужином?
Викарий задрожал. Лицо его стало темно-лиловым.
— С индейкой что-то случилось, — выговорил он.
— Еще бы! Вы ее слопали, вот что с ней случилось. Если бы вы заботились о душе так, как заботитесь об утробе, вы были бы епископом.
— Да?
— Нет, что это я! У вас бы мозгов не хватило. Викарий зловеще засмеялся.
— Мозгов! Нет, это бесподобно! Мы прекрасно знаем, как становятся епископом.
— Что вы имеете в виду?
— Вот вы — епископ. Не будем спрашивать, чему вы этим обязаны.
— То есть как?
— Так. Не будем.
— Почему?
— Потому. Вам же лучше!
Этого епископ не выдержал. Лицо его перекосилось, он шагнул вперед — но Августин вскочил в комнату.
— Ну, ну, ну, ну! — сказал он. — Ну-ну-ну-ну-ну! Епископ и викарий воззрились на него.
— Не надо! — заметил мой племянник.
Первым опомнился викарий.
— Кто вас сюда пустил? — заорал он. — Почему вы скачете? Вы что, клоун?
Августин смело встретил его взгляд.
— Нет, — отвечал он, — я священник. А потому мне больно, когда священнослужители, мало того — бывшие друзья, забывают о дружбе и о сане. Это дурно. Это очень дурно, мои дорогие.
Викарий закусил губу. Епископ опустил голову. Августин положил руки им на плечи.
— Разве можно так кричать? — спросил он.
— Это не я, — сказал викарий, — это он начал.
— Ну и что? — возразил мой племянник, останавливая жестом епископа. — Будьте благоразумны. Уважайте правила спора. Помягче, полегче, поучтивей. Вы считаете, — обратился он к епископу, — что у нашего друга слишком узорные ризы?
— Да. И не уступлю.
— Допустим. Но что такое узор перед истинной дружбой? Подумайте немного. Вы вместе учились. С ним, с нашим славным хозяином, играли вы на лужайке, с ним метали перья на уроке. Неужели все это ничего не значит для вас? Неужели память молчит?
Викарий вытирал слезы. Епископ искал платок. Все молчали.
— Прости меня, — сказал наконец епископ.
— Нет, ты меня прости, — сказал викарий.
— Знаешь, индейка протухла. Помню, я еще удивлялся, зачем подают такую гадость.
— Когда ты положил эту мышь, ты совершил подвиг. Тебя бы тогда и сделать епископом.
— Пирог!
— Слон!
Они обнялись.
— Вот так-то, — одобрил Августин. — Все в порядке?
— Да-да! — воскликнул викарий.
— В высшей степени, — подтвердил епископ. — Носи что хочешь, Пирог, тебе виднее.
— Нет-нет! Я был не прав. Зачем вообще эти вышивки?
— Пирог, мой дорогой…
— Не беспокойся, Слон! Мне совершенно все равно, есть они или нет.
— Какой человек! — Епископ закашлялся и помолчал, чтоб хоть немного скрыть свои восторги. — Пойду-ка погляжу, где моя жена. Они гуляют с твоей дочерью.
— Вон, возвращаются.
— А, вижу! Красивая у тебя дочь… Августин хлопнул его по плечу.
— Золотые слова, епиша! Лучшая девушка на свете. Я ее люблю, и, спешу сказать, взаимно. Недостает отцовского благословения. Тогда уж огласили бы в церкви. Ну как?
Викарий подпрыгнул, словно его укололи. Как многие викарии, он недолюбливал простых священников, а моего племянника считал самым жалким из этого презренного класса.
— Что?! — воскликнул он.
— Превосходнейшая мысль, — умилился епископ. — Я бы сказал, перл мудрости.
— Моя дочь — за простым священником!
— Кто им не был? Ты — был, Пирог.
— Да, но не таким.
— Конечно. И я таким не был. Куда нам с тобой! Я в жизни своей не встречал такого замечательного юноши. Знаешь ли ты, что меньше часа назад он с удивительной смелостью и поразительной ловкостью спас меня от мерзкой собаки в черных пятнах? Я буквально погибал, когда этот молодой человек быстро, четко, мудро угодил в нее камнем.
Викарий явственно боролся с каким-то сильным чувством.
— В черных пятнах? — уточнил он.
— Черных, как ночь. Но не черней ее души.
— Угодил камнем?
— Еще как!
Викарий протянул Августину руку.
— Маллинер, — сказал он, — я этого не знал. Теперь, когда я знаю, у меня нет возражений. Именно эта собака цапнула меня за ногу во второе воскресенье перед Великим постом, когда я гулял по берегу, сочиняя проповедь о некоторых проявлениях так называемого духа времени. Женитесь, я разрешаю. Да обретет моя дочь то счастье, которое может дать ей такой муж.
Ответив с должным чувством, Августин ушел, а за ним — и епископ, молчаливый, если не мрачный.
— Я очень обязан вам, Маллинер, — через какое-то время сказал он.
— Ну что вы! — воскликнул Августин. — Что вы, что вы!
— Обязан. Вы спасли меня от большой беды. Если бы вы не вскочили в комнату, я бы дал ему в глаз.
— Наш дорогой викарий может довести, — согласился Августин.
— Я уже стиснул руку, сжал кулак, приноровился — и тут вы. Страшно подумать, что было бы, если бы не такт, удивительный в ваши годы. Меня могли лишить сана. — Он вздрогнул. — Меня бы выгнали из клуба. Но, — он погладил Августина по плечу, — не будем гадать! Не будем строить мрачные домыслы. Расскажите лучше о себе. Вы любите эту прелестную девушку?