Уилфред пошатнулся и упал бы, если бы не ухватился за собственный лоб.
— Письмо? — еле выговорил он. — Но конечно же, вы писали не то, что думали!
— Именно то, и жалею только, что не написала побольше.
— Но-но-но-но разве вы меня не любите, Анджела?
В комнате раздался жестокий язвительный смех.
— Люблю вас? Люблю человека, который рекомендовал мне приобрести муллинеровский крем для лица «Смуглая цыганка»?!
— Что означают ваши слова?
— Я вам покажу, что они означают, Уилфред Муллинер, взгляните на дело рук своих!
Комнату внезапно залил яркий свет. Перед Уилфредом с рукой на выключателе стояла Анджела — царственная, прелестная, в чьей сияющей красоте взыскательный критик мог бы найти лишь один изъян — некоторую пегость.
Уилфред смотрел на нее с обожанием. Лицо у Анджелы было частично бурым и частично белым, а на лилейной шейке виднелись светло-коричневые пятна, напоминавшие отпечатки больших пальцев, какие можно видеть на страницах книг, выдаваемых в бесплатных библиотеках. Но все равно для него она была несравненной красавицей. Он жаждал заключить ее в объятия и, несомненно, заключил бы, если бы ее взгляд не предупредил Уилфреда с абсолютной ясностью, что при таком поползновении его, без сомнения, встретит апперкот.
— Да, — продолжала она, — вот во что вы меня превратили, Уилфред Муллинер, — вы и это жуткое снадобье, которое вы называете кремом для лица «Смуглая цыганка»! Вот во что превратилась кожа, к которой вы любили прикасаться! Я последовала вашему совету и купила большую баночку за семь шиллингов шесть пенсов — и перед вами результат! Менее чем через сутки я могла бы явиться в любой цирк и потребовать любой гонорар за выступление в качестве «Пятнистой принцессы с островов Фиджи». Я укрылась здесь, в доме моего детства. И сразу же, — ее голос прервался, — сразу же мой любимый гнедой шарахнулся от меня и принялся грызть свои ясли. А едва Понто, мой миленький песик, которого я вырастила, взглянул на мое лицо, как пришлось вызывать ветеринара, и, увы, надежды на то, что он поправится, почти нет. И это вы, Уилфред Муллинер, вы навлекли на меня это проклятие!
Многие мужчины увяли бы от таких жгучих слов, но Уилфред Муллинер только улыбнулся с бесконечным состраданием и пониманием.
— Ничего страшного, — сказал он. — Мне следовало бы предупредить вас, любимая, что подобное иногда случается, если кожа особенно нежна и бархатиста. Но все можно незамедлительно исправить, применив муллинеровский лосьон «Снега горных вершин», четыре шиллинга за флакон средней величины.
— Уилфред! Неужели это правда?
— Чистейшая, любовь моя. И лишь это разделяет нас?
— Нет! — раздался громовой голос.
Уилфред мгновенно обернулся. В дверях стоял сэр Джаспер ффинч-ффарроумир, укутанный в махровое полотенце. Все видимые участки его кожи были ярко-алыми. Позади него поигрывал хлыстом Мургатройд, дворецкий.
— Вы не ждали меня увидеть?
— Бесспорно, — ответил Уилфред сурово, — я никак не ожидал увидеть вас в таком костюме в присутствии представительницы прекрасного пола.
— Мой костюм тут ни при чем, — отпарировал сэр Джаспер и обернулся к дворецкому. — Мургатройд, исполняйте свой долг!
Дворецкий перешагнул порог комнаты. Лицо его было ужасным.
— Остановитесь! — вскричала Анджела.
— Я же еще не начал, мисс, — почтительно указал дворецкий.
— Вы не прикоснетесь к Уилфреду! Я люблю его.
— Как! — изумился сэр Джаспер. — После того, что произошло?
— Да. Он все объяснил.
Карминное лицо баронета свирепо насупилось.
— Держу пари, он не объяснил, почему оставил меня вариться в адской турецкой парильне. От меня уже дым валил, когда Мургатройд, преданнейший из преданных, услышал мои крики, явился и освободил меня.
— Хотя в мои обязанности это и не входит, — пояснил дворецкий.
Уилфред устремил на баронета твердый взгляд.
— Если бы, — сказал он, — вы пользовались муллинеровским «Сбросим вес», признанным средством от тучности, как в форме таблеток, три шиллинга за жестянку, или в жидкой форме, пять шиллингов шесть пенсов за флакон, вам не было бы нужды в турецкой парильне. Муллинеровский «Сбросим вес», который не содержит никаких вредных химикалий, но составлен исключительно из целебных трав, гарантирует уменьшение веса непрерывно, плавно и без возникновения слабости со скоростью два фунта в неделю. Используется членами самых знатных семей.
Огонь ненависти угас в глазах баронета.
— Это факт? — прошептал он.
— Да!
— Вы гарантируете?
— Все муллинеровские препараты имеют полную гарантию.
— Мой мальчик! — вскричал баронет и потряс руку Уилфреда. — Бери ее, — добавил он прерывающимся голосом. — Вместе с моим б-б-благословением.
За его спиной раздалось деликатное покашливание.
— Сэр, а у вас случаем не найдется что-нибудь от прострела? — осведомился Мургатройд.
— Муллинеровский «Облегчитель» исцелит самый застарелый прострел за несколько дней.
— Да благословит вас Бог, сэр! Да благословит вас Бог, — прорыдал Мургатройд. — А где я мог бы его приобрести?
— В любой аптеке.
— Он меня прихватывает главным образом пониже спины, сэр.
— Больше ему вас прихватить не удастся, — сказал Уилфред.
Остается добавить совсем немного. Теперь Мургатройд — самый гибкий дворецкий во всем Йоркшире. Сэр Джаспер весит чуть меньше двухсот десяти фунтов и подумывает о том, чтобы вновь скакать за лисицей. Уилфред и Анджела — супруги, и, как меня поставили в известность, никогда еще свадебные колокола старинной церкви в деревушке ффинч не звонили с таким энтузиазмом, как в то июньское утро, когда Анджела повернула к своему любимому личико, коричневый оттенок которого был столь же глубок и ровен, как цвет антикварного орехового столика, и ответила на вопрос священника: «Берешь ли ты, Анджела, этого Уилфреда?» застенчивым «да». Теперь у них два чудесных мальчугана. Меньший, Персиваль, учится в приготовительной школе, а старший, Фердинанд, — в Итоне.
На этом мистер Муллинер, допив свое горячее виски, пожелал нам всего наилучшего и удалился.
С его уходом воцарилась тишина. Общество, казалось, погрузилось в глубокие размышления. Затем кто-то поднялся на ноги.
— Ну, что же, спокойной ночи всем, — сказал он.
И это словно бы подвело итог вечеру.
Мистер Муллинер рассказывает
Амброз выходит из игры
— Ну и ладненько, — сказал Алджи Круфтс. — Тогда я поеду один.
— Ну и ладненько, — сказал Амброз Уиффин. — Поезжай один.
— Ну и ладненько, — сказал Алджи Круфтс. — И поеду.
— Ну и ладненько, — сказал Амброз Уиффин. — И поезжай.
— Ну и ладненько в таком случае, — сказал Алджи Круфтс.
— Ну и ладненько, — сказал Амброз Уиффин.
— Ну и ладненько, — сказал Алджи Круфтс.
Пожалуй, нет ничего печальнее (сказал мистер Муллинер), чем разлад между друзьями детства. Однако добросовестный рассказчик обязан сообщать обо всем.
Кроме того, долг такого рассказчика — хранить строгую беспристрастность. Тем не менее в данном случае просто невозможно не принять чьей-то стороны.
Достаточно ознакомиться с фактами, и станет ясно, что Алджи Круфтс имел полное право даже на еще более суровый тон. Было то время года, когда у всех молодых людей правильного образа мыслей возникает потребность отправиться в Монте-Карло, и по плану они с Амброзом должны были сесть на поезд, доставляющий пассажиров прямо к пароходу, утром шестнадцатого февраля. Все приготовления были завершены — билеты куплены, чемоданы упакованы, «Сто систем выигрыша в рулетку» основательно проштудированы от корки до корки, — и нате вам! Днем четырнадцатого февраля Амброз хладнокровно заявляет, что намерен пробыть в Лондоне еще две недели.
Алджи Круфтс впился в него взглядом. Амброз Уиффин всегда одевался элегантно, однако на этот раз его облик обрел зловещий блеск, который мог означать только одно. Об этом кричала белая гвоздика в его петлице, об этом визжали складки на его брюках, и Алджи мгновенно все понял.
— Ты приударяешь за какой-то мерзкой юбкой! — сказал он.
Амброз Уиффин покраснел и пригладил свой цилиндр против ворса.
— И я знаю за какой! За Робертой Уикхем.
Амброз снова покраснел и снова пригладил свой цилиндр, но на этот раз в положенном направлении, восстанавливая статус-кво.
— Ну, — сказал он, — ты же сам меня с ней познакомил.
— Знаю. И если помнишь, сразу же отвел тебя в сторонку и предупредил, чтобы ты держал ухо востро.
— Если ты имеешь что-то против мисс Уикхем…
— Я против нее ничего не имею. Я знавал Бобби Уикхем, еще когда она была младенцем, и у меня на нее, так сказать, выработался иммунитет. Но можешь мне поверить, всякий другой, кто входит в соприкосновение с Бобби Уикхем, рано или поздно по самый кадык вляпывается в какую-нибудь жуткую историю. Она подводит их и походя отшвыривает, так что слышится только глухой зловещий стук. Посмотри хоть на Роланда Эттуотера. Он поехал погостить в их загородном доме и прихватил с собой змею…
— Зачем?
— Не знаю. Просто при нем была змея, и Бобби засунула ее кому-то под одеяло и предоставила всем думать, будто это сделал Эттуотер. Ему пришлось уехать на молочном поезде в три утра.
— А зачем было Эттуотеру таскать с собой змей в загородные дома? — брезгливо сказал Амброз. — Легко понять, каким соблазном для девушки с характером…
— А еще Дадли Финч. Она пригласила его туда и забыла предупредить свою мать о его приезде, а в результате его сочли грабителем, и дворецкий влепил ему пулю в ногу, когда он торопился успеть на молочный поезд.
Юная розовая физиономия Амброза Уффина обрела то негодующее благородство, какое могло появиться на лице Ланселота, услышь он сплетни о королеве Гиньевре.
— Мне все равно, — сказал он мужественно. — Она — самая чудесная девушка в мире, и в субботу я веду ее на собачью выставку.
— Что? А как же Монте-Карло?