воспоминания словно выплывали из темноты. И они казались слишком яркими.
Крайне бледная Джами неподвижно лежала на кровати. Крепко спелёнутый ребёнок был у неё под боком. Его глаза были закрыты, но Мирифен увидела, как он сморщил, а потом расслабил губы.
— Ох, Джами… — печаль переполняла женщину. И когда глаза девушки внезапно дрогнули и открылись, сердце Мирифен чуть не выпрыгнуло из груди. Джами слабо улыбнулась ей.
— Он как его отец. Постоянно хочет есть.
— Это хорошо. Это так хорошо, — это было всё, что Мирифен удалось сказать. Джами снова закрыла глаза. Хотя это было неудивительным, ведь даже её губы были бледными.
— Она будет жить.
Мирифен вздрогнула, услышав голос пикси.
— Спасибо, — слабо ответила она. Наконец, неуверенно встав на ноги, женщина вопросительно посмотрела на пикси.
— Вы поверили глупым историям. «Пикси убивают младенцев». Ха! Наоборот, пикси спасли ребёнка. И её тоже спасли, — маленькая женщина мрачно взглянула на Мирифен. — И не только потому, что вы приказали: «Никакого вреда ребёнку», а мёртвая мать ему вредна. Я помогла, потому что пикси вовсе не грязные и злые создания. А теперь идите доить коров, собирать яйца и готовить есть. Она нуждается в пище, в сытной пищей. И пикси тоже.
Когда Мирифен пошла на кухню, пикси последовала за ней.
— Что ты сделала? — поинтересовалась женщина.
— Разбила твой глупый амулет, который держал ребёнка в ней. Вытащила ребёнка. Немного разрезала мать. Ребёнку мы помогали вместе.
— Разрезала её, — Мирифен вздрогнула. — С ней всё будет в порядке?
— Она будет больной, слабой. Это лучше, чем мёртвой. Кормите её, помогайте ей. Ей станет лучше. Она уже менее глупая.
— Менее глупая?
— Она поняла, что пикси спасли и её и ребёнка, — маленькая женщина пожала плечами. — Менее глупо ведёт себя с нами.
— Спасибо, — Мирифен встретилась глазами с травницей. — Прости, что я связала тебя. Я бы с удовольствием исправила это, если бы могла.
— Я взяла молоко, — пикси опять пожала плечами. — Сама связала себя.
Когда они пришли на кухню, пикси со вздохом села на пол.
— А вы? — спросила она Мирифен. — Вы теперь менее глупые?
— Ну… Это была моя вина, так ведь? Когда я сделала амулет, запретив маленьким людям входить в комнату, я помешала ребёнку родиться. Я должна была быть более осторожной.
Пикси мрачно кивнула.
— Теперь вы обе менее глупые. — Затем она наклонилась к Мирифен. — Займитесь делами. Я буду здесь.
Мирифен остановилась у двери.
— Ты травница, не так ли?
Пикси прервала её.
— Глупые слова. Я не травница. Я создательница амулетов.
— Я всегда хотела делать амулеты, — Мирифен не смогла сдержать эти слова.
Пикси сузила зелёные глаза:
— Свяжете ли вы меня, чтобы я вас научила?
В ответ женщина торопливо покачала головой:
— Нет. Никогда. Слова слишком опасны, чтобы связывать ими кого-то.
— Я научу тебя. — И пикси внезапно улыбнулась: — Уже учу.
Синие сапожки(рассказ)
Потеряв отца, девушка Тимбал устраивается работать в один из замков герцогства Бакк. Её жизнь протекает тихо и спокойно до тех пор, пока она не влюбляется в менестреля по имени Азен, который, кажется, даже отвечает ей взаимностью. Ведь, как всем известно, такая любовь не может привести ни к чему хорошему…
Она сидела на растрескавшихся ступеньках шаткой деревянной лестницы, что вела в комнату кухонной прислуги. Доски согрело солнце, а у неё сегодня был свободный день, так что Тимбал жевала свежее хрустящее яблоко, болтая ногами и наблюдая за полетом ласточек. Лето заканчивалось, скоро птицы улетят прочь. На мгновение ей захотелось улететь вместе с ними, но затем девушка передумала. Ей и так хорошо жилось в замке Тимберрок, она просто должна быть благодарна богине Эде за столь чудесный день, и не мечтать о большем.
Из дверей, ведущих на кухню, вышел менестрель Азен. Проходя мимо, он небрежно стукнул по подошвам её сапог. «Доброе утро, синее сапожки», — сказал он и пошел дальше. А девушка так и осталась сидеть, держа в руках яблоко и глядя вслед менестрелю, пока тот удалялся прочь длинными шагами, ступая по извилистой песчаной дорожке. На нем были синие брюки и камзол темно-золотистого цвета. Его прическа представляла собой свободно вьющиеся и спутанные черные пряди, которые подпрыгивали при ходьбе.
В это же мгновенье Тимбал влюбилась в менестреля.
Когда тебе семнадцать и ты одна-одинешенька в целом мире, то тебе не требуется много времени, чтобы влюбиться. После смерти отца Тимбал оказалась никому не нужна, и знала, что ей ещё повезло найти место на кухне в одном из незначительных замков герцогства Бакк. Это было гораздо лучше той гостиницы, в которой она сперва нашла работу. Здесь у неё была дневная работа, горячая еда и собственная комната с кроватью. Ещё здесь у неё было хоть какое-то будущее: усердно работая в замке год за годом, она, возможно, однажды сможет стать кухаркой. Так же девушка могла выйти замуж за одного из слуг в Тимберроке, но это был куда менее вероятный вариант.
И ни в одном из этих вариантов не было места для симпатичного менестреля. Такие, как он, испокон веков не связывали себя узами брака и нигде не оседали. Менестрели были странствующими хранителями истории Шести Герцогств, мужчинами и женщинами, которые знали не только многое об истории мира, но и о таких вещах, как нюансы наследования, родословные благородных семей, детали соглашений между мелкими феодалами и о том, как обстоят дела во многих городах и селениях. Они странствовали где хотели, спали с кем хотели, а затем уходили прочь, так как им благоволили различные титулованные семьи, владельцы постоялых дворов и покровители. В больших городах у менестрелей были собственные гильдии, а в маленьких — неформальные союзы, которые могли приобщить сирот и бастардов этих странников к делу их родителей. Призвание менестреля было почетным и творческим, но не слишком уважаемым или безопасным.
Словом, красивый и сладкоголосый Азен наименее подходил как предмет воздыхания для такой девушки, как Тимбал. Но, разумеется, это её не остановило.
Девушка видела менестреля и до того утра, когда он постучал по подошвам её сапог и запал ей в сердце. Вечерами, когда большая часть дневной работы была сделана, люди из замка Тимберрок собирались в холле своего лорда, где они могли слушать музыку и истории, параллельно занимаясь вечерними делами, которые можно было завершить внутри замка. Конюшие чинили упряжь, служанки меняли порванные простыни и грязное белье, а кухонная прислуга вроде Тимбал могла принести сюда большую корзину яблок и нарезать их для завтрашнего пирога. Здесь девушка и увидела Азена, который в вечернем свете, что исходил из открытых окон и дверей, пел для леди Ласент и её мужа, лорда Джаста.
Для лорда, который давным-давно стал калекой из-за несчастного случая на охоте, Азен рассказывал истории о древних битвах или пел песни о славных подвигах. Тимбал слышала, что до несчастного случая лорд Джаст был весьма силён. Однако будучи прикованным к постели, его тело начало увядать, а черные волосы стали седеть. Когда он шлепал кулаком по столу и пел куплеты из каких-то старых песен, то больше напоминал Тимбал малое дитя, которое стучит ложкой, а не взрослого человека, распевающего кабацкую песню. Сила и мощь голоса лорда увяли вместе с его телом. Чаще всего он напевал в одиночестве, и тогда леди Ласент, которая сидела рядом, клала руку на его костлявое плечо и улыбалась, будто бы вспоминая того мужчину, которым Джаст был когда-то.
Для леди Ласент Азен пел романтические баллады или драматичным тоном декламировал истории о том, как любовь побеждала все или же приводила к душераздирающим последствиям. Когда менестрель выступал для неё, леди Ласент никогда не сводила глаз с его лица. Часто она держала в руке носовой платок, так как подобные песни не раз пробивали её на слезу. И в этом леди была не одинока. В свой первый вечер в зале услышав историю о воине, который, наконец, вернулся домой, но слишком поздно, так его возлюбленная недавно умерла, Тимбал сама не заметила, как её глаза наполнились слезами. Девушка была немного смущена тем, что заплакала из-за этой грустной и сентиментальное песни. Многие слуги в замке очевидно уже слышали её, и поэтому просто продолжали работать и перешептываться друг с другом, слова менестреля никак их не тронули. А девушке, у которой даже не было носового платка, пришлось вытирать манжетами свои заплаканные глаза.
Когда же она убрала запястье от лица, то поняла, что Азен смотрел прямо на неё. Когда их глаза встретились, то девушке даже показалось, что он улыбнулся ей уголком своего рта. И это была не издевательская ухмылка, а улыбка радости от того, насколько девушка прониклась его песней. Его глаза говорили о том же, поэтому девушка опустила взгляд на картошку, смущенная тем, что менестрель её заметил. Когда долгие минуты спустя Тимбал снова посмотрела на Азена, то увидела, что тот пел для леди Ласент так, как будто лишь она одна в целом мире была его слушательницей. Девушка все же сумела досидеть до конца выступления, не проявляя свои эмоции по поводу песен слишком очевидно. Разумеется, ей не следовало плакать как ребёнку над простенькой песенкой. Это пошло бы ранимой леди, но никак не кухонной служанке.
Когда настал поздний вечер и менестрель с сожалением заявил о том, что его голосу требуется отдых, леди Ласент мягко заговорила с лордом Джастом, и тот подозвал Азена к себе. На стол перед собой лорд положил маленький кошель из красной ткани и с золотистой перевязью. Наверное, леди заранее подготовила кошель и передала его мужу, но Тимбал этого не видела. Менестрель поблагодарил обоих супругов, отвесил низкий поклон лорду, затем встал на одно колено и поцеловал руку леди. Тимбал, для которой подобное было в новинку, наблюдала за всем этим с интересом. Так вот значит как делаются дела в замке! Тем первым своим вечером в холле замка девушка гадала, было ли это представление чем-то особенным, или же подобное происходило здесь постоянно. Тем временем менестрель грациозно поднялся с колен и пошел прочь. Сидя на полу, девушка посмотрела на него, когда тот проходил рядом. Азен также посмотрел на неё и даже подмигнул ей.