Но она не была сыном, ей не досталось роста и силы отца, она осталась маленькой, как мать. По возрасту она уже могла работать на лодке с отцом, но он никогда её не брал.
— На палубе нет места для рук, которые не справятся с тяжелой работой матроса. От таких только беды.
И он был непреклонен. Но в конце того месяца он снова позволил ей поднять обнаженный меч. И она дважды махнула им прежде, чем его тяжесть потянула руки к земле.
А отец улыбался ей.
Но теперь отца нет, его увезли на пиратском корабле. И у неё ничего от него не осталось.
Таура была старшим ребёнком, меч должен был принадлежать ей, может она поднять его или нет. Но как это случилось? Она не знала. Они таскали тела к погребальному костру, потом она вернулась в дом Джелина и увидела меч в ножнах, стоящий в углу, как метла! Ей с матерью и Гефом позволили спать на полу дома Джелина, и за это им пришлось отдать последнюю ценную вещь, принадлежавшую семье. И мать думала, что это правильно. Но разве это справедливый обмен? Ему ведь ничего не стоили их ночевки на полу у очага. Наверное, мать все-таки не умела выживать.
Не надо думать об этом.
— …сарай для копчения рыбы, — говорил тем временем Карбер. — Сейчас он пуст. Мы можем там разжечь огонь для тепла, а не для дыма, ну и собрать там народ.
— Было бы отлично, — откликнулся незнакомец.
Марва улыбнулась ему. Пиви прекратил барахтаться. Он обнял кузину за шею и спрятал лицо в её плаще.
— Переночевать можно у нас, сэр. А лошадь поставим в сарай для коз, теперь там много места, — улыбка её скривилась. — Мы не успели спрятать животных от пиратов. А что они не забрали, то убили.
— Печально слышать это, — устало ответил всадник, а Таура подумала, что эту историю он слышит уже не впервые, и, наверное, всегда так отвечает.
Карбер отправил по деревне мальчишек, чтобы они созвали народ к сараю для копчения. Таура почувствовала детскую радость, когда он приказал Керри встать на стражу, и двинулась вместе с толпой в сарай. Несколько семей уже обосновались там. У них был огонь, и они устроили временные прибежища в разных его частях.
Почему её мать не пришла сюда? По крайней мере, они бы жили отдельной семьей, своим домом. И у них бы остался отцовский меч.
Жители деревни шли сюда, где всегда пахло ольховым дымом и рыбой. Карбер перевернул больший деревянный ящик, чтобы посланник встал на него. Люди прибывали медленно, и Таура видела нетерпение незнакомца. Наконец он поднялся на свою маленькую сцену и попросил тишины.
— Больше ждать нельзя. Перекованные могут вернуться в деревню в любой момент. Это мы уже знаем. Так уже случилось в Кузнице, где Красные корабли напали в первый раз. Потом они вернули половину жителей, как бездушных призраков самих себя. — Он посмотрел вниз, увидел замешательство на лицах окруживших его людей и попробовал объяснить попроще: — вот приходят Красные корабли. Пираты убивают, грабят, но самое страшное бывает после того, как они уйдут. Они уводят тех, кого вы любите. Что-то делают с ними, чего мы не понимаем. Держат их какое-то время, а затем возвращают вам, в семьи. Люди возвращаются, усталые, голодные, мокрые, замершие. Они узнают родных, помнят их имена. Но они больше не будут людьми.
Он посмотрел на собравшихся людей и покачал головой, надеясь и не веря, что сможет расшевелить их. Таура следила, как он пытается объяснить.
— Они вспомнят ваши лица, вспомнят, как вас зовут. Отец будет называть детей по именам, пекарь вспомнит про кастрюли и печь. Они будут искать свои дома. Но вы не должны пускать их в деревню и домой. Потому что они не станут заботиться ни о ком, только о себе. С ними в деревню придут кражи, драки, убийства, насилие.
Таура непонимающе смотрела на него. В этих словах не было никакого смысла. Другие лица отражали то же смятение, и мужчина печально покачал головой.
— Это трудно объяснить. Отец будет забирать еду у сына. Если у вас есть что-то, чего им захочется, они возьмут это, и не важно, сколько боли придется принести. Если они голодны, они возьмут себе всю еду, если захотят спрятаться — займут ваш дом. — Ещё тише он добавил: — Если в них разгорится похоть, они будут насиловать. — Он обвел взглядом людей и добавил: — Кого угодно.
Видя, что ему не верят, парень тряхнул головой:
— Пожалуйста, послушайте меня! Все, что вы слышали о перекованных, все слухи — все это правда. Сейчас пойдите и закройте свои дома. Закройте ставнями окна. Убедитесь, что засовы на дверях прочны. Выберите людей, которые будут защищать деревню. Соберите их. Возьмите себя в руки. Вы уже следите за дорогой. Это отлично.
Он вздохнул, и Таура заполнила паузу:
— Но что нам делать, когда они придут?
Он посмотрел на неё. Наверное, он был бы красивым мужчиной, если бы не был таким замерзшим и усталым. Щеки его покраснели, темные волосы блестели от дождя или пота. В карих глазах застряло страдание.
— Люди, которые ушли, не вернутся к вам. Перекованные уже никогда не станут такими, как были. Никогда. — Следующие его слова прозвучали жестко: — И ты должна быть готова убивать их. Прежде, чем они убьют тебя.
Внезапно Таура возненавидела его. Красивый или нет, он говорил об её отце. Отце, большом и могучем Берке, который вернулся с дневной рыбалки, безоружный и не готовый к тому, чтобы его хватали и тащили. Когда её мать закричала, чтобы она бежала и пряталась, она так и сделала. Ведь она была уверена, что её отец, большой могучий папа, будет драться с похитителями. Поэтому она ничего не сделала, чтобы помочь ему. Его уводили, а она пряталась в ивовой рощице.
На следующее утро они с матерью встретились на руинах сожженного дома. Геф стоял там же и плакал, будто ему пять, а не тринадцать. И они не мешали ему стоять и хныкать. И Таура, и мать знали, что не смогут ничего объяснить её глуповатому братцу. Под холодным моросящим дождем они ковырялись среди остывших обгоревших бревен и толстого слоя золы от соломы — в том, что ещё недавно было их домом. Мало что удалось спасти. Таура с матерью разбирали чуть тлеющие обломки, Геф стоял рядом и вопил. В чудом уцелевшем тяжелом шкафу нашлось несколько котелков для готовки и три шерстяных одеяла. Нашли чашку и три тарелки. А потом из-под упавшего бревна Таура достала отцовский меч в тонких ножнах. Меч, который спас бы его, если бы был с ним.
И теперь паршивец Джелин утверждает, что меч — его. Меч, который должен принадлежать ей, Тауре. Она представляла, что сказал бы отец, узнай он, что мать обменяла меч на убежище. Она сжала губы, думая о папе. Берк был не самым добрым, не самым нежным отцом, которого можно было вообразить. На самом деле он был очень похож на человека, которого незнакомец описал как перекованного. Он ел первым и лучшую еду, и всегда откладывал дела на потом. Быстро наказывал и редко хвалил. В молодости он был воином. Если ему что-то было нужно, он умел найти способ получить это. В ней разгорелся крошечный огонек надежды. А вдруг, даже перекованный, он все равно останется её отцом? Он ещё может вернуться домой, ну, в деревню, где стоял их дом. Ещё может подняться до рассвета, чтобы вытащить свою маленькую лодку…
Ох… Лодка теперь лежала на дне, только кусок мачты величиной с ладонь торчал над водой.
Но она-то знала своего отца. Он придумает, как поднять лодку. Он знает, как заново отстроить дом. Может быть, как-нибудь и вернется прошлая жизнь. Просто семья, сидящая вечером у своего собственного очага. Их собственная еда на столе, их собственные кровати…
И ещё — он вернет свой меч.
Человеку короля не очень удалось убедить деревню, что тех, кто вернутся, нужно выгнать, а ещё лучше — убить. Она сомневалась, что он понимает, что несет: если мать помнит лицо и имя ребёнка, неужели она не вспомнит, как заботилась о нем? Иначе ведь не бывает?
Очень скоро он тоже заметил, что ему никто не верит.
— Пойду проверю лошадь, — негромко произнес он. — Я останусь здесь на ночь. Если решите укрепить какие-нибудь дома или этот сарай, я помогу с этим. Но если вы сами не приготовитесь, я ничего сделать не смогу. И ваша деревня — не единственная, которую перековали. Король послал меня к Шрайку. Здесь я оказался случайно.
— Уж мы-то знаем, как позаботиться о себе, — сказал старый Халлин. — Если Килин вернется, он все равно останется моим сыном. Почему же мне не накормить его и не дать ему приют?
— Ты что это, думаешь, что я убью отца, если он будет так вести себя? Парень, да ты с ума сошел! Если это — помощь короля Шрюда, то мы обойдемся без неё.
— Кровь гуще воды! — выкрикнул кто-то, и внезапно все рассердились на короля.
Лицо незнакомца ещё больше осунулось.
— Как пожелаете, — безжизненно произнес он.
— Как захотим, так и будет! — закричал Карбер. — Ты думал, никто не заглянет в корзины на твоей лошади? Да в них полно хлеба! А ты видишь, что нас разорили, и ничего не сказал и не предложил поделиться! Не слишком ли ты жесток к нам, Фитц Чивэл Видящий? — Карбер вздернул руки и закричал в толпу: — Мы просим короля Шрюда прислать нам помощь, а он отправляет одного человека, да к тому же бастарда! А тот прячет хлеб, без которого пусты животы наших детей, и велит нам убивать родственников! Это не та помощь, которую мы ждали!
— Надеюсь, ты ничего не тронул, — ответил мужчина. Его глаза, такие искренние доселе, стали далекими и мрачными. — Хлеб отравлен. Его будут скармливать перекованным в Шрайке. Будут убивать их, чтобы положить конец смертям и насилию.
Карбера потрясли эти слова.
— Убирайся! — закричал он. — Сейчас же оставь нашу деревню, немедленно! Нам уже достаточно тебя и твоей «помощи». Прочь!
Видящий не дрогнул. Он обвел взглядом толпу и сошел с ящика.
— Как пожелаете, — он не кричал, но слова его слышны были всем. — Если вы не собираетесь помогать себе, я бессилен. Я уеду. А когда я закончу работу в Шрайке, вернусь сюда. Возможно, к тому времени вы будете готовы слушать.
— Ну это вряд ли, — ухмыльнулся Карбер.