Я уже было открываю рот, чтобы сообщить свои мысли по этому поводу, но в этот момент к нам подходит Александра.
– Нам пора, – говорит она Джереми. – Рада знакомству. – Это уже сказано мне.
Зора машет им на прощание рукой, и они уходят. Барбара приводит в порядок бумаги.
– С учетом всех обстоятельств все прошло отлично, – заявляет она.
– С учетом каких обстоятельств? – недоумеваю я.
– Александра не так проста, как кажется. Ты могла это уже заметить, – говорит Барбара с намеком, приподняв одну бровь. – И ее бывший муж, отец Джереми, тоже тот еще фрукт. Он во всем привык быть главным. Мне давно уже требуется пообщаться с клиентом наедине, но на каждой нашей встрече обязательно присутствует то один из них, то другой. Я пыталась как-то намекнуть обоим родителям Джереми, что они принимают слишком активное участие в этом процессе. И что нельзя исключать, что это может сказаться не самым лучшим образом на ходе всего дела. Но, похоже, у них другое мнение на этот счет. И они так и будут до конца продолжать во все вмешиваться. – Барбара выглядит задумчивой. – В любом случае тебе лучше вернуться к работе. Не стесняйся брать материалы с собой домой, чтобы ты могла изучать их по вечерам. У нас мало времени.
– Да, хорошо. Я так и сделаю. Спасибо. Это во многом упростит мою задачу.
Я ухожу, помахав на прощание рукой.
16
К полудню я просмотрела еще одну папку с распечатками страниц Фреи из ее соцсетей и все еще не нашла никаких следов связи между ней и Джереми.
– Неужели показания этой девушки – это все, на чем основано дело? – озадаченно спрашиваю я Барбару, когда захожу к ней в кабинет.
– По всей видимости, так и есть. И еще показания нескольких ее друзей, которые говорят, что она рассказала им об этом пару лет назад. По всем признакам выходит, что у стороны обвинения очень слабые аргументы. Я думаю, что буду подавать ходатайство о досрочном прекращении дела в связи с отсутствием доказательной базы. Я хочу сказать, что мне, конечно, не хочется верить в предположение, что обвинения о сексуальном домогательстве абсолютно беспочвенны и были выдвинуты против мистера Тейлора исключительно из соображений мести ему со стороны истца, но кажется, вопрос стоит именно так.
Я киваю. Затем складываю кое-какие материалы в стопку и кладу их себе в сумку.
– Очевидно, скоро нам придется переходить к решительным действиям… А сейчас мне нужно забрать Робин из школы, – говорю я.
Но внимание Барбары уже полностью сосредоточено на информации на экране ее компьютера. Она снова переводит взгляд на меня:
– Да. Главное, чтобы ты справилась со своей частью работы. Я не хочу, чтобы мы упустили хотя бы малейшую деталь в этом деле. Понятно?
– Да.
И я снова киваю.
Я спускаюсь в приемную, прощаюсь с Кирстен, и тут звонит мой телефон. Я с минуту смотрю на номер, прежде чем неохотно ответить:
– Да… конечно… Я понимаю, что это необходимо… четыре часа… хорошо…
Голос на другом конце провода был холодным и сдержанным. Получена жалоба, так называемые «проблемы роста» – трудности адаптации в новом коллективе. Необходимо встретиться и обсудить все это. Волноваться не о чем, все очень легко решается…
Однако я почему-то не разделяю такой уверенности школьного секретаря. Если все так легко можно уладить, зачем тогда мне вообще встречаться с директором? Я вообще надеялась, что к концу уроков вся эта суета уляжется и забудется. Но нет… Я кладу телефон в карман и на мгновение замираю, не желая покидать спокойную атмосферу адвокатской конторы, чтобы идти и разбираться с этой надуманной драмой.
– Все в порядке? – спрашивает Кирстен.
– Да… Хотя нет… Не совсем. Просто сегодня утром во время представления в школе у дочери произошел непредвиденный случай. И одна из матерей подала на нас жалобу. Поэтому сейчас мне предстоит встреча с директрисой школы.
На лице Кирстен написано сочувствие.
– О… понятно… Наверное, это кто-нибудь из тех дотошных, лезущих во все мамаш, которые вечно торчат в школе, как будто они там работают?
– Да, похоже на то.
– Не переживай. Директриса все уладит, – успокаивает меня Кирстен. – Она будет делать вид, что внимательно и участливо слушает эту женщину. Затем она обязательно произнесет все нужные в данной ситуации фразы, но в итоге ничего не сделает. Не беспокойся на этот счет.
– Да? Ты так думаешь?
– У меня было достаточно конфликтов в школе с моими детьми. Те матери, которые не работают, хуже всего – им просто нечем заняться, кроме как превращать любую мелочь в грандиозную трагедию. Я уверена, что все будет хорошо. Не напрягайся.
Когда я прихожу в школу, меня уже ждут в приемной. Учитывая, что уроки уже закончились и подошло время забирать Робин из школы, я с легким беспокойством спрашиваю секретаршу о том, предупредил ли кто-нибудь мою дочь, что я на какое-то время должна буду задержаться тут, чтобы поговорить с директором. Но она отмахивается от моих опасений.
– Обо всем уже позаботились, – говорит она, выходя из приемной.
Я сижу, уставившись на дверь кабинета директора. Я – действующий адвокат, член коллегии адвокатов в Судейской палате, неоднократно участвовавшая в серьезных судебных процессах, совершенно взрослая женщина и мать десятилетней дочери. Все это не имеет значения.
Сейчас я как семилетняя девочка, которая ждет, когда ее отчитают за кражу тетради из шкафа с канцелярскими принадлежностями. А вот я уже девятилетняя школьница, ожидающая наказания перед кабинетом директора. Костяшки моих пальцев все еще болят после того, как я кулаком ударила Кэрол за то, что она не переставала дразнить меня из-за смерти моего отца.
У меня влажные ладони, а сердце бешено колотится в груди. В горле стоит комок, мне тяжело дышать. Внутри у меня сейчас все сжато в напряжении – состояние «бей или беги».
В приемной воцаряется полная тишина. Я слышу, как, отрываясь от цветка, падает из букета роз лепесток в вазе на каминной полке, как громко тикают часы на стене напротив. У меня в голове бьется ритм – давай, давай, давай… и я стараюсь дышать в такт тиканью часов. Три счета на входе, три счета на выходе, не дышу – раз-два… Это срабатывает, и я постепенно успокаиваюсь, хотя ожидание тянется невыносимо долго.
Большая стрелка часов медленно проползла целую минуту, потом вторую, потом третью. Из-за двери кабинета не доносится ни звука. Поразительная тишина и в других частях здания. Нет совершенно никаких признаков присутствия сотен детей, которые, по идее, находятся сразу же за этой дверью в коридор.
Господи, неужели эта чертова дверь в кабинет директора когда-нибудь откроется и с этим вопросом наконец будет покончено?! Несмотря на ритмичное дыхание, давление в моей голове нарастает. Тишина становится уже практически невыносимой, и в этот миг ее нарушает оглушительный высокомерный визг.
– Это просто возмутительно, что я тоже должна здесь присутствовать. Мне это совершенно не нужно. Это пустая трата моего времени. Все, что от Вас требуется, – это сказать этой новенькой девочке и ее ужасной матери, как им следует себя вести, чтобы больше не было никаких проблем.
В приемную заходит секретарша, за ней следует Джулия. Для этой встречи она специально переоделась. Теперь на ней уже не лайкровый спортивный костюм, а темные облегающие джинсы, белоснежная рубашка и жакет, кажется, от «Шанель». Он весь разукрашен длинными цепочками из золота и жемчуга, состоящими из переплетающихся букв «С». Это символ «Шанель». Причем, я так полагаю, что на ней именно оригинальная вещь от именитого бренда, а вовсе не подделка.
Мое воображение сразу же рисует комичный образ этой женщины, рыщущей по рыночным прилавкам в поисках подделок дизайнерских брендов, и, несмотря на все свое внутреннее напряжение, а возможно, именно из-за него, у меня из груди вырывается непроизвольный смешок.
– И над чем же это ты, черт побери, смеешься?
Джулия грозно приближается к тому месту, где сижу я.
Ее фарфоровое наштукатуренное лицо покрылось от гнева красными пятнами, слюна вылетает изо рта и попадает мне на щеку. Сейчас через секунду наступит развязка, причем похоже, что ситуация может принять весьма неожиданный поворот.
Джулия выглядит так, как будто и в самом деле собирается меня поколотить. Я сохраняю полнейшее хладнокровие. Мне еще и не с таким приходилось сталкиваться в камерах предварительного заключения в мировом суде.
Ожидание встречи с директрисой, так легко воскресившее мою детскую беззащитность и неуверенность в себе, никогда бы не подействовало схожим образом на такую женщину, как Джулия, с ее врожденным ощущением превосходства и собственной исключительности, которые так и сочатся из каждой клеточки ее ухоженного существа.
Я медленно поднимаюсь на ноги, стиснув зубы и расправив плечи. Плечи Джулии тоже расправлены. Я стою прямо перед ней, глаза в глаза, ненависть течет между нами потоком. Я решительна и невозмутима, как скала, спокойно позволяю мутным водам презрения Джулии плескаться вокруг себя.
– Дамы, – произносит чей-то голос, и чары рассеиваются.
Джулия отступает, пятясь назад. Я делаю глубокий вдох.
– Дамы, – снова произносит тот же голос, и вот наконец дверь в кабинет директора торжественно открывается, будто врата алтаря во внутреннее святилище храма, и оттуда с блаженной улыбкой херувима на лице выглядывает собственной персоной директриса и возвещает: – Благодарю вас, что пришли.
– Назовите адрес, где произошла чрезвычайная ситуация. Где вы находитесь? – спрашивает оператор службы спасения.
– Я не знаю, какой там адрес, – в замешательстве отвечаю я. – Это произошло в другом месте. Речь идет о моей дочери.
– Хорошо. Я слышу вас. Но мне нужно, чтобы вы сказали мне адрес и номер телефона, с которого вы звоните.
– Не важно, какойу меня адрес, – говорю я.