– Глядя на такой результат моей дочери, я очень в этом сомневаюсь, – говорит Джулия, поднимаясь со стула. – Я крайне недовольна сложившейся ситуацией. Школа не имела права добавлять новых учеников так поздно в учебный процесс. И я буду считать именно вас виновной в том, что Дейзи не сумеет с блеском сдать предстоящие экзамены. Она должна быть первой в списке претендентов на стипендию. И если эта… этот незваный гость отнимет у нее эту честь, будьте готовы к тому, что с вами свяжется моей адвокат.
– Мы не собираемся претендовать ни на какую стипендию и не планировали подавать никаких заявлений, – перебиваю я Джулию. – Я не понимаю, о чем ты вообще говоришь.
– Тебе и не нужно подавать никаких заявлений, – с яростью рычит Джулия. – Стипендию автоматически присуждают лучшей ученице в классе. И именно Дейзи должна быть лучшей! Это ее законное место.
Миссис Грейсон выразительно поднимает бровь и заявляет:
– Я бы серьезно посоветовала вам успокоиться и перестать так кричать, миссис Бернет.
Джулия громко фыркает на это замечание. Высокомерным жестом она горделиво вскидывает голову и выбегает прочь из кабинета, хлопнув за собой дверь. Но через долю секунды она врывается обратно:
– Я позабочусь о том, чтобы до последнего дня своего пребывания в школьных стенах твоя дочь так и оставалась полным изгоем.
Она смотрит мне прямо в глаза.
– И с тобой я тоже разделаюсь. Я прослежу, чтобы никто не замечал тебя и не тратил свое время, общаясь с тобой. Все просто забудут о твоем существовании.
Она резко поворачивается к директрисе:
– А вы… Вам должно быть стыдно за то, что вы позволили этой новой девочке присоединиться к нам так поздно. Она разрушает все вокруг. Даже не представляю, как ваша совесть позволяет вам спокойно спать по ночам.
– Довольно, миссис Бернет. Вы заходите слишком далеко. Я настаиваю на том, чтобы вы немедленно успокоились, – говорит миссис Грейсон.
Джулия фыркает, поворачивается на каблуках и во второй раз выскакивает из кабинета, снова громко хлопая дверью. Миссис Грейсон на мгновение опускает взгляд, а потом пристально смотрит на меня.
– Надеюсь, Робин начинает понемногу осваиваться в новой обстановке, – говорит она. – Давайте сделаем все возможное, чтобы не позволить этому несчастному случаю выбить ее из колеи. Уверяю вас, мы ни в коем случае не допустим, чтобы она чувствовала себя отчужденно и изолированно.
– Неужели бывает так, что кто-то новенький, пришедший в класс, может нарушить учебный процесс и помешать всем остальным ученикам в прохождении академической программы?
Наступила долгая пауза.
– У миссис Вернет иногда проскальзывают в речи весьма неудачные обороты, – говорит директриса. – На самом деле, конечно, такого не бывает. Дети воспринимают совершенно нормально тот факт, если кто-то новый присоединяется к ним на любом этапе учебного процесса – класс полностью адаптируется. И я надеюсь, что вы, как наша давняя ученица, тоже сумеете адаптироваться ко всей этой непростой и новой для вас ситуации. Наше учебное заведение всегда выступало за продолжение семейных традиций и укрепление связи поколений таким способом.
Я заставляю себя улыбнуться:
– Должна признаться, что нынешняя обстановка в «Ашамс» мало чем напоминает мою старую школу. Здесь все сильно изменилось.
– Надеюсь, к лучшему, – говорит миссис Грейсон.
В этот момент раздается стук в дверь, и заглядывает секретарша.
Директриса кивает ей и, поворачиваясь ко мне, говорит:
– Мне жаль прерывать нашу беседу, но боюсь, что меня ждут другие дела. Постарайтесь слишком сильно не беспокоиться по поводу всего случившегося. Это все пустые слова, – говорит она, наклонившись вперед с серьезным выражением лица. – Такие мамочки не имеют в виду и половины из тех угроз, которыми они здесь сыплют. Это просто одномоментная вспышка эмоций. Они ужасно себя накручивают, но потом через какое-то время остывают.
– Ничего подобного я раньше не видела, – шокированно признаюсь я.
Я хочу успокоиться, но у меня это не слишком хорошо получается. Любая моя попытка как-то наладить связи или начать взаимодействовать с другими матерями каждый раз заканчивалась провалом. Разве что Николь стала единственным исключением из этого правила. А теперь, после такого скандала, похоже, что Робин надолго останется за бортом, будто ей и без этого было не достаточно тяжело.
– Мне нужно как-то беспокоиться о вступительных экзаменах в старшую школу? – спрашиваю я. – Судя по всему, это все очень серьезно. Для нас с Робин жизненно важно, чтобы она продолжала учебу в старших классах именно в «Ашамс».
Миссис Грейсон наклоняется вперед:
– Вам совершенно не о чем беспокоиться. Могу вас в этом заверить. Отметки Робин говорят сами за себя – она без проблем пройдет в старшую школу.
Я киваю, успокоенная такими заверениями.
– Если у вас возникнут какие-то проблемы, пожалуйста, не стесняйтесь ко мне обращаться, – говорит миссис Грейсон. – Единственное, что мне хотелось бы вам посоветовать, – постарайтесь особо не высовываться, и все наладится. Так всегда бывает.
Сказав это, директриса переводит взгляд на документ, лежащий перед ней на столе, и я понимаю, что она уже переключила свое внимание на другие дела. Я прощаюсь и покидаю ее кабинет с тяжелым чувством на душе.
Робин в одиночестве сидит в приемной. Она выглядит усталой, но не слишком заплаканной. Я подхожу ближе, беру ее за руку и притягиваю к себе, пытаясь приобнять:
– Ты как? В порядке?
– Мы можем пойти домой?
– Да, конечно. Давай выбираться отсюда.
Мы идем к выходу. В школе сейчас пустынно и тихо. Вечер пятницы – все давно разошлись по домам. Тяжелое чувство у меня в душе начинает понемногу развеиваться. По крайней мере, мы можем спокойно выйти из школы, ни с кем не встречаясь, а затем провести тихие выходные дома. Я внимательно смотрю на Робин. На ней все еще надеты чужие вещи, которые дала ей Николь.
– Думаю, нам нужно постирать эту одежду и сдать ее обратно в школу, – говорю я.
Робин равнодушно пожимает плечами.
– По крайней мере, быть одетой в чужие вещи гораздо лучше, чем ходить весь день в этой дурацкой простыне. Мне нужно было взять с собой форму, чтобы потом переодеться, – вздыхает она.
– О боже, мне так жаль. Весь этот ужасный бардак на утреннем представлении случился из-за меня. Я и вправду думала, что это чучело будет хорошим дополнением к костюму. Но эта идея оказалась полностью провальной.
– Да уж, это точно, – говорит Робин. – Прости, мам, но давай больше никаких сов. – Она останавливается и берет меня за руку. – Хотя в каком-то смысле это было даже забавно. Ты видела лицо Дейзи, когда это чучело развалилось и перья разлетелись во все стороны?
– Робин…
Я уже собралась было прочитать ей целую лекцию о возможных тяжелых последствиях аллергической реакции, но ее смех настолько заразителен, а реакция Джулии была такой театральной и нелепой, что я тоже начинаю хохотать.
Мы вместе выходим из ворот школы, держась за руки. Впереди наш ждут два спокойных тихих дня дома – приятная передышка до следующего понедельника.
18
В субботу утром все спокойно. Занятий в школе нет. А значит, у нас с Робин есть возможность сделать кое-какую работу по дому вместе. Мы освобождаем полки и ящики шкафов от всего, что копилось там десятилетиями. Наконец-то у меня дошли руки разобрать все эти завалы. После нашей уборки остаются только расчищенные поверхности и мешки с мусором, которые мы относим на задний двор.
Потом Робин садится делать уроки прямо тут же за кухонным столом. Я в это время мою посуду которую мы обнаружили в гостиной в глубине комода.
– Смотри, какая прелесть, – восклицаю я, показывая Робин керамическую вазочку для цветов. – Интересно, почему твоя бабушка держала такую красоту подальше на антресолях.
Увидев вазочку, Робин улыбается.
– Мне тоже нравится, – говорит она. – Я начинаю чувствовать себя тут как дома. Хотя, конечно, очень жаль, что здесь нет папы…
Я никак не комментирую ее слова и продолжаю молча мыть посуду. А Робин продолжает готовить уроки. На обед у нас пицца, и когда мы заканчиваем, Робин поднимается к себе в комнату. Но затем тут же спускается снова.
– Можно мне заглянуть в твою бывшую детскую спальню? – спрашивает она.
От такого неожиданного вопроса я подпрыгиваю и с грохотом роняю одну из чашек в раковину.
– А зачем ты хочешь туда сходить? Это довольно мрачноватое помещение.
– Я хочу увидеть, где ты спала, когда была моего возраста, – отвечает Робин. – И еще я хочу посмотреть, какие у тебя были игрушки.
Это, конечно, неоспоримый довод. Хотя я отчаянно хочу ответить «нет». Но у меня в ушах все еще звучат другие слова Робин, сказанные ею чуть раньше: «Жаль, что здесь нет папы». И я соглашаюсь, не желая больше ничем ее расстраивать.
– Не уверена, что там еще остались какие-нибудь игрушки. Но ладно. Давай сходим наверх и посмотрим. Дай мне только закончить с посудой.
Я мою оставшиеся в раковине чашки очень медленно, как бы подольше оттягивая момент похода в мою детскую комнату. Но как бы я ни старалась замедлить время, я не могу игнорировать Робин, буквально дышащую мне в спину и ждущую, когда я закончу.
– Все, я готова, – говорю я наконец. – Мы можем идти.
Робин первой взбегает по лестнице. Я ползу позади, мои шаги замедляются… Я ощущаю, будто я вернулась на тридцать лет назад. Вот я убегаю наверх, чтобы спрятаться от Лидии после того, как она снова на меня накричала за то, что я недостаточно хорошо занимаюсь в школе.
Я поднимаюсь на площадку и бросаю взгляд на еще один лестничный пролет, ведущий вверх. Последний раз я поднималась туда более десяти лет назад. Это был тот самый разговор с Лидией, когда она выдвинула мне ультиматум – предложила выбирать между ней и моим будущим ребенком. Это был несложный выбор. После этого разговора я поднялась в свою комнату, собрала свои немногочисленные пожитки и вышла через парадную дверь, не попрощавшись. Я знала, что это был последний раз в моей жизни, когда я видела свою мать. Но я также полагала, что это был еще и последний раз моего визита в этот дом. Однако вот она я, снова здесь, в этом доме.