Я чувствую, как голова опять начинает кружиться и пульс стучит у меня в висках. Но выброс адреналина толкает меня вперед. Я стискиваю зубы. Мне нужно туда попасть. Это все, что сейчас имеет значение.
22
Проснувшись на следующее утро, я понимаю, что так и не решила, как же мне нужно вести себя в этой ситуации с дохлой птичкой в коробке, подсунутой в сумку Робин. Моя дочь, кажется, выглядит немного бодрее после ночного сна. Пока что с ее стороны не слышно никакого нытья насчет того, что ей не следует идти в школу, хотя морально я уже была готова услышать от нее всякие жалобы на боль в животе или даже что-то похуже.
Робин все еще отказывается заходить в свою комнату, но я всячески уверяю ее, что очистила там абсолютно все от этих гадких личинок. И в конце концов она поднимается туда, чтобы одеться и собраться в школу.
Я все еще ломаю голову, как быть с этим инцидентом с мертвой птичкой в коробке. Может, лучше и не упоминать об этом больше? У меня нет намерения лишний раз пугать Робин. Но я хочу, чтобы она была настороже. Прежде чем я успеваю решить, следует ли обсуждать это в дальнейшем, Робин сама поднимает эту тему.
– Я написала сегодня утром сообщение папе и рассказала ему о дохлой птичке в коробке, – говорит она. – Папа ответил, что я должна быть храброй и противостоять любым хулиганским выходкам. Это я и собираюсь сделать.
Я услышала в этих его словах такую иронию, что едва не рассмеялась. Но затем меня захлестнула волна бешеной ярости, и мне пришлось срочно покинуть комнату, чтобы не показывать Робин, что я на самом деле чувствую по поводу ее отца.
Противостоять хулиганским выходкам? Господи, как бы я хотела противостоять его выходкам и манипуляциям, всему тому, что сделал он, чтобы избавиться от меня, да и от Робин тоже. Эндрю – самый отъявленный хулиган из всех, кого я знаю. Он разрушил наш брак и своими угрозами выгнал нас из дома. Я не могу бесконечно молча глотать слезы обиды в этой ситуации. Впервые с тех пор, как мы оказались в Лондоне, мое намерение ничего не выяснять в наших отношениях дало трещину. Я поняла, что мне просто жизненно необходимо сказать ему, что я в действительности чувствую.
«Противостоять хулиганским выходкам? Серьезно? Какая чертовски тонкая ирония с твоей стороны. Ах, ты гребаный ублюдок!»
Я могла бы высказать ему гораздо больше. Но я этого не делаю. Я просто нажимаю кнопку «Отправить» и выключаю телефон. С меня довольно.
Мы молча едем в школу, и я, как обычно, с тяжелым камнем на сердце провожаю Робин взглядом до двери школы. А потом отправляюсь в адвокатскую контору, радостно предвкушая, что работа непременно отвлечет меня от всех этих тягостных размышлений.
Я показываю Барбаре, что я раскопала за эти выходные в переписке Фреи.
– Это просто великолепно, – говорит она, когда я кладу файлы ей на стол. – Все это здорово подрывает доверие к ее словам.
В ее голосе слышится такое ликование, что я даже начинаю тревожиться.
– Я тоже считаю, что в этом что-то есть, – говорю я, – но неужели, на ваш взгляд, это будет иметь такое колоссальное значение в суде?
– Конечно же будет. Еще бы! Эта переписка – будто весь наш случай в миниатюре. Она наилучшим образом показывает, что за маленькая лгунья эта Фрея.
Я принимаю это к сведению. Но, честно говоря, пребываю в какой-то растерянности. С одной стороны, я рада, что нашла хоть что-то, что поможет защите нашего клиента. Я доказала, что меня наняли не зря. Это приведет к укреплению моего положения в адвокатуре и в будущем гарантированно даст мне больше работы и, скорее всего, поможет быстрее восстановить мое членство в Судейской палате. Но с другой стороны, я ощущаю какое-то странное чувство вины. То, в чем Фрея обвиняет Джереми, безусловно, может разрушить его жизнь. Но в процессе этого грязного дела она также разрушила и свою собственную жизнь, выставляя напоказ чужим враждебным взглядам все свои постыдные мысли, сокровенные страхи и интимные желания.
Я снова пробегаю глазами по этой переписке и машинально съеживаюсь, представляя, как эти слова, что сейчас безмолвно лежат на страницах передо мной, будут поданы и обыграны в суде. Судя по датам на сообщениях, эта переписка между Фреей и какой-то девочкой по имени Сьюзи произошла около года назад. Она длилась примерно две недели и началась со сногсшибательного рассказа Фреи о том, что на одной вечеринке она встретила симпатичного парня, что они целовались весь вечер и потом обменялись номерами телефонов. Это парень учился в одной из частных школ Южного Лондона, ученики которой часто общались с учениками из школы Фреи. Потом Фрея рассказала своей подруге, что она встречалась с ним на следующие выходные. Кульминацией данной переписки стали сообщения Фреи о том, что этот парень нагло приставал к ней и пытался склонить к сексу, но она его отшила. После чего их отношения закончились.
Далее последовал целый шквал сообщений в обе стороны с чрезмерным использованием сленговых аббревиатур, а также с обильным выражением поддержки со стороны Сьюзи, после чего та внезапно прекратила писать. Длинная вереница одиноких сообщений от Фреи долго оставалась без ответа, пока наконец через неделю Сьюзи внезапно не вернулась к этому диалогу. Она сообщила, что лично разговаривала с мальчиками из той самой школы в Южном Лондоне и что теперь она точно знает, что рассказ Фреи о сексуальных домогательствах того парня – это абсолютная ложь. Сьюзи также известно, что на самом деле это Фрея пыталась соблазнить того мальчика, но он ее отшил, и поэтому она придумала всю эту историю, чтобы скрыть свой позор и смущение от отказа.
Сьюзи советовала Фрее быть более разборчивой в своих словах. Буквально она сказала ей: «Ты не можешь просто так разбрасываться ложными обвинениями и сочинять всякие выдумки о людях».
В ответ Фрея написала ей одно-единственное сообщение мрачного содержания: «Он душил меня и требовал анального секса, но я сказала „нет“. Он заставил меня сделать ему минет. Я плакала, но это его не остановило».
К несчастью для Фреи, на этот раз Сьюзи не собиралась верить ее россказням и жалеть ее. В ответ она написала: «Мы все знаем, что ты никому не отказываешь. Перестань врать. Он не хотел с тобой секса, потому что ты – та еще шлюха. А теперь ты выдумываешь всякую чушь, чтобы отомстить ему. Не пиши мне больше в личку».
– Не могу поверить, что полиция не заметила этой переписки, – говорю я Барбаре. – И разумеется, это полностью подрывает всякое доверие к ее словам как истца, раз подобное она уже вытворяла раньше. А полиция вообще просматривала ее переписку в мессенджерах и соцсетях?
– Насколько нам известно, нет. И вообще, они перегружены работой, не обеспечены ресурсами, не доукомплектованы персоналом. Вот поэтому так много дел об изнасилованиях закрывается, так и не дойдя до суда: девушка делает заявление, защита обвиняемого наконец-то просматривает ее телефон и – бац! Там всплывает такое… И что бы она ни заявляла, какие бы показания ни давала, из переписок выясняется, что она сама не чище, чем грязь из придорожной канавы. И присяжные отклоняют обвинения, вынося оправдательный приговор.
– Вы, кажется, очень философски относитесь к подобным случаям, – констатирую я.
– Еще бы! Подобные дела – настоящий подарок для адвоката, – говорит Барбара. – И ты ведь знаешь, как мы в целом смотрим на судебную практику – лучше, если десять виновных будут оправданы, чем один невиновный будет несправедливо осужден. Кроме того, взгляни на это рационально. У Джереми вся жизнь впереди. Он не заслуживает того, чтобы его карьера была испорчена чем-то настолько пошлым и мерзким, как подобные обвинения.
– А как вы думаете, он все-таки сделал это? – Слова вырываются из меня наружу прежде, чем я успеваю их остановить.
Барбара смотрит на меня с усмешкой, и меня охватывает стыд от неловкости этого вопроса. Это самый худший вопрос из всех, которые только можно задать адвокату, защищающему обвиняемого. Я и сама это отлично знаю. Но я так долго находилась «вне игры», что потеряла профессиональное чутье. После долгой паузы Барбара наконец засмеялась:
– Надеюсь, мне не нужно напоминать вам, мисс Роупер, что то, что я думаю, не имеет к делу никакого отношения. Единственный вопрос, который должен нас волновать: сможет ли обвиняющая сторона доказать вину подозреваемого?
Я тоже смеюсь и извиняюсь. Напряжение уходит. Да, разумеется, это единственный актуальный для нас вопрос. Но эта ясность мысли почему-то ускользает от меня, и легкое чувство вины все больше нарастает в душе. Мне начинает казаться, что я замешана в чем-то постыдном, возникает смутное чувство несправедливости происходящего, от которого очень трудно избавиться.
По идее, у меня вообще не должно быть никаких чувств к этой девушке-истцу. Я должна просто делать свою работу. Но Фрея не намного старше Робин. Даже сама мысль о том, что через несколько коротких лет в этих мутных водах будет плавать Робин, ужасает меня. Но еще печальнее то, что она тоже может столкнуться с таким вот полным отсутствием сочувствия с чьей бы то ни было стороны. Разумеется, карьера Джереми, как и его репутация, могут оказаться под угрозой. Ну, а как же насчет Фреи и ее будущего?..
23
Последние дни уходящей недели проходят по одному и тому же расписанию. Каждый день Робин еле ползет в школу. А я с трудом заставляю себя провожать ее туда, а не, наоборот, убегать с ней оттуда прочь, прячась и запираясь в доме на все замки.
В четверг утром на другой стороне дороги около школы я снова замечаю Джулию и поскорее спешу уйти оттуда, прежде чем возникнет еще одна конфронтация. В тот же день в обед я вижу вдалеке Джессику. Мне даже показалось, что она машет мне рукой. Просто наваждение какое-то. Я даже встряхиваю головой, чтобы прийти в чувство. А заодно и отогнать от себя образ мертвой птички-робин, который до сих пор каждый раз встает у меня перед глазами, когда я вижу кого-нибудь из этих мамаш.