Но когда после уроков мы с Робин уходим из школы, я слышу, как кто-то зовет меня по имени, и это явно не галлюцинация. Я оглядываюсь. Оказывается, это действительно Джессика, а рядом с ней стоит ее дочь Поршия.
– Привет, – говорит она мне.
– Привет.
Я тупо смотрю на нее, ожидая, что она скажет дальше. Но она молчит. Я уже собираюсь было развернуться и уйти, когда она наконец начинает говорить. Слова с усилием вырываются у нее из горла.
– Ты, кажется, говорила, что ты – выпускница этой школы? Ты тут училась?
– Да, я это говорила.
– Это правда?
Я смотрю на нее с усмешкой:
– Неужели ты думаешь, что я стану врать по такому банальному поводу? Тем более что моя учеба в «Ашамс» – это не совсем то, о чем мне приятно вспоминать. Не могу сказать, что я была тут счастлива.
– Просто… Мм… Что ж… Мы не помним тебя. Мы говорили недавно о тебе, и поняли, что совсем тебя не помним. Поэтому…
Я смотрю на нее и качаю головой. В принципе, я с трудом вообще могу поверить, что она меня так сейчас допрашивает. Робин тянет меня за руку.
– Покажи ей доску. Ту, на которой написано твое имя.
– Какую еще доску? – с нарочитым удивлением спрашивает Джессика, поворачиваясь к Робин. В ее голосе слышится издевка или что-то близкое к этому. И сам тот факт, что она осмеливается таким тоном разговаривать с моей дочерью, приводит меня в ярость.
– Да, правильно. Это хорошая идея, Робин. Очень хорошая идея. Мое имя написано на Доске почета, висящей в школе. Список школьных старост и их заместителей. Мое имя висит на этой чертовой доске, и я прямо сейчас тебе его покажу.
И я прямиком направляюсь назад к школе, даже не оглядываясь, чтобы убедиться, следуют ли все остальные за мной, хотя звук быстрых шагов за спиной говорит о том, что, разумеется, все тоже идут. Я толкаю входную дверь школьного здания и подхожу к стойке администратора.
– Я бы хотела взглянуть на Доски почета в коридоре возле актового зала, пожалуйста.
Секретарша непонимающе смотрит на меня. Джессика теперь стоит рядом со мной, Робин и Поршия немного позади.
– Простите, что бы вы хотели?
– Я хочу пройти ко входу в актовый зал и показать этой даме свое имя в списке бывших школьных старост. Она, кажется, не верит, что я тоже выпускница этой школы.
Я поворачиваюсь и иду прямо по коридору, Джессика идет за мной следом. Мы подходим ко входу в актовый зал, и я сразу же нахожу свое имя на Доске почета.
– Смотри. Вот она я. Вот… Видишь? Сэди Роупер, заместитель старосты школы. Прямо тут, собственной персоной.
– Но это не ты. Разве твое имя не Сэди Спенс?
– О, черт возьми, неужели ты никогда не слышала о смене фамилии при замужестве? Спенс – это фамилия моего мужа. Моя девичья фамилия – Роупер. И это та самая фамилия, которую я не меняла и до сих пор, собственно, использую.
– Не надо так сердиться и ругаться, – говорит Джессика, но в ее голосе уже нет былой напыщенности и самоуверенности. Она выглядит смущенной.
– У меня есть все основания сердиться и ругаться, – говорю я. – С меня хватит. Вы вели себя просто отвратительно все это время. Я сейчас не только тебя имею в виду. И вообще, где ваши чертовы имена? Я тоже тебя совсем не помню.
Она показывает на доску справа. Я смотрю наверх и читаю список имен старост последующих лет, которые учились уже после меня. И спустя четыре года после моего выпуска вижу имя Джессики Мортон, заместителя старосты. Я поворачиваюсь и смотрю на нее.
– Значит, ты была на четыре года младше меня, – говорю я. – А где же Джулия? Что-то я не вижу ее.
– А ты что, никогда не слышала о смене фамилии при замужестве? – усмехается мне в ответ Джессика, хотя уже без всякой наглости и напыщенности, и тычет в какое-то имя чуть выше ее собственного.
Я прищуриваюсь и читаю: Джулия Брамфитт. Получается, что она на три года младше меня.
– Так это и есть Джулия? – спрашиваю я.
Джессика кивает.
– Вы обе были намного младше меня. Неудивительно, что вы меня не знали. Я вас тоже абсолютно не помню.
Джессика все еще выглядит немного смущенной. Я внимательно изучаю ее лицо, пытаясь найти хоть какие-нибудь знакомые черты, которые помогли бы мне узнать ее после стольких лет. Но я не вижу в ней ничего даже отдаленно знакомого. Ее имя тоже ни о чем мне не говорит. Наконец после паузы Джессика произносит:
– Я должна перед тобой извиниться.
Однако при этом в ее голосе нет ни единой нотки сожаления. Более того, похоже, что она сердится.
– Мне не следовало обвинять тебя во лжи.
– Да, не следовало. У меня тоже нет никаких воспоминаний о вас обеих, – говорю я. – А вообще, если честно, я удивлена. Быть школьной старостой – не самая крутая должность. Разве на нее не назначают из жалости только всяких изгоев, у которых нет друзей? Или тех проблемных девочек, поведение которых они хотят улучшить?
Джессика недоуменно качает головой:
– О нет, определенно нет. Эта должность была очень почетной. На нее выбирались только лучшие в учебе и самые популярные девочки. По крайней мере, в то время, когда я тут училась.
Я слушаю ее с изрядной долей скептицизма.
– Ну, может быть, они как-то изменили свою политику и условия назначения на эту должность. В мое время это было именно так, как я уже сказала. И как я вижу, этот принцип особо не изменился, – заявляю я с сарказмом, многозначительно глядя на Джессику. – В любом случае, на сегодняшний день с меня довольно воспоминаний. И будь добра, проследи, пожалуйста, чтобы это известие дошло до всех остальных членов вашей маленькой родительской банды. Кажется, что для всех вас это очень важная информация. Только вот почему, одному Богу известно.
И я ухожу, не сказав больше ни слова. Робин идет рядом со мной. Так, в молчаливом согласии, мы продолжаем идти, пока не оказываемся на безопасном расстоянии, а именно в автобусе, и в этот момент одновременно начинаем хохотать.
То, с каким странным смущением и замешательством Джессика восприняла известие о том, что я – бывшая школьная староста, не дает мне покоя до конца дня. Я даже забыла о мертвой птичке из коробки. Позже тем же вечером я пишу Зоре сообщение:
«Ты помнишь Джулию Брамфитт или Джессику Мортон из школы? Они были на три-четыре года младше нас».
А потом я отправляюсь спать, все еще продолжая улыбаться, когда перед моим мысленным взором проплывает ошеломленное выражение лица Джессики.
24
Наконец-то сейчас уже три часа дня пятницы. Сегодня я весь день работала дома. Передо мной лежит целый список указаний от Барбары, что мне нужно сделать. По мере приближения даты суда Барбара начинает все больше и больше нервничать, даже несмотря на те улики, которые я обнаружила для укрепления линии защиты нашего клиента.
Я просматриваю список указаний и отмечаю галочкой то, что мне уже удалось сегодня сделать. А потом со вздохом смотрю на оставшиеся четыре папки материалов дела, которые еще предстоит просмотреть. Я нашла еще несколько крупиц информации, которая может иметь для нас определенную ценность. Была еще пара случаев, когда Фрея бросалась необоснованными обвинениями и упрекала своих собеседников в каких-то надуманных прегрешениях, которые она сама и сочинила, как это выяснялось потом.
Один раз Фрея устроила словесную перепалку с какой-то девушкой, предположив, что та переспала с парнем, который очень нравился ей самой. В другом случае Фрея метала громы и молнии, бездоказательно утверждая, что некая девушка по имени Прия украла у нее из школьного шкафчика ее косметичку. Каждый раз Фрея получала достойный отпор на свои выдуманные нападки, а также встречные обвинения в клевете и в том, что Фрея ведет себя как настоящая истеричка, придумывая нелепые истории и провоцируя окружающих на скандалы и ссоры с одной только целью – привлечь к себе всеобщее внимание.
Мои угрызения совести насчет нее практически полностью исчезли. Чем больше я вижу у Фреи однотипных проявлений этой модели поведения, тем больше я начинаю сомневаться в правдоподобности выдвинутых ею обвинений. В конце концов, в этом и заключается смысл моей работы – подвергнуть сомнению всю обвинительную версию. Я даже создала на своем ноутбуке документ под кодовым названием «Вся ложь Фреи». Пока что в нем только три записи. Но, учитывая тот факт, что мне предстоит просмотреть еще целую кучу ее сообщений за последние шесть месяцев, я более чем уверена, что мы получим достаточно дополнительного материала для перекрестного допроса Барбарой этой девушки на суде. Мне придется много поработать в эти выходные.
Зора прислала мне ответное сообщение как раз в тот момент, когда я закончила все свои рабочие дела на сегодня:
«Джессику я совершенно не помню. А вот насчет Джулии… вроде бы были тогда в школе какие-то драматические события вокруг ее имени. Кажется, что-то связанное с издевательствами. Я еще поспрашиваю у наших. Посмотрим, помнит ли кто-нибудь что-то о ней».
Несмотря на мое первоначальное намерение не заморачиваться насчет того, как я выгляжу, и не прикладывать вообще никаких усилий по этому поводу, прежде чем идти в школу за Робин, я все-таки иду и принимаю душ. А затем я стильно одеваюсь и даже наношу макияж, причем с большей тщательностью, чем обычно. Кажется, мне уже порядком поднадоело выглядеть и чувствовать себя дерьмово всякий раз, когда я подхожу к школьным воротам.
Все эти мамаши видели меня только в моем скучном рабочем облике – в старом черном костюме. Пришло время немного сменить имидж. Я накрасила губы ярко-красной помадой. Затем стерла ее. Затем снова накрасила и, не глядя в зеркало, выскочила из дому. Недалеко от школы я вижу Николь, выходящую из метро. Женщина оглядывается по сторонам несколько раз, прежде чем подойти ко мне.
– Привет, – говорит она. – Я даже не сразу тебя узнала. Ты выглядишь… как-то иначе.
– О, правда?
– Да, в смысле, хорошо выглядишь. Просто отлично. Даже как-то помолодела. Ой, извини, я не это хотела сказать. Я имела в виду…