– Я хотел повидаться с Робин, разумеется. И еще мне хотелось посмотреть…
– Что? Что тебе хотелось посмотреть?
– Я хотел убедиться, что у тебя все в порядке, что ты справляешься без меня, – говорит он. – И как вижу, это действительно так. У тебя все хорошо.
Мы смотрим друг на друга. Сообщение, которое я отправила ему недавно, пролегло между нами пропастью невысказанных слов, подлив масла в огонь отчуждения и непонимания. Я больше не могу играть по тем правилам, которые он мне упорно навязывает. С меня хватит. Я больше не могу пытаться сохранить хорошую мину при плохой игре.
– Какого хрена тебя все это волнует? Ведь это полностью твоя заслуга, что мы здесь. Ты же сам мне все это навязал. Пошел ты к черту, Эндрю. Просто убирайся отсюда. Я больше никогда не хочу тебя видеть.
Он еще немного постоял, глядя в пол, а затем отправился к Робин. Я слышу его шаги, когда он поднимается по лестнице, и где-то вдалеке его голос. Робин складывает свою школьную форму и берет еще кое-какие вещи с собой. Я знаю, что она с минуты на минуту придет на кухню, чтобы попросить меня помочь ей в сборах. Потому что она сама никогда не сможет найти все, что ей понадобится. Я сижу как на иголках и жду, готовая прийти по ее зову в любой момент. Но этого так и не происходит.
Робин входит на кухню уже попрощаться со мной. Она выглядит такой радостно-рассеянной и взволнованной от перспективы провести целые выходные со своим отцом, что практически подпрыгивает при каждом своем шаге. Эндрю уходит, больше со мной не встречаясь, Робин скачет за ним по пятам. Остаток выходных я провожу в очень мрачном настроении.
26
Сегодня должно состояться первое судебное заседание. Я смываю с себя растрепанное настроение выходных и одеваюсь в свой строгий черный костюм. По крайней мере, сегодня с утра мне не придется иметь дело со всей этой суетой проводов Робин в школу. Я размышляю, не позвонить ли мне в школу, чтобы убедиться, что Эндрю действительно привел ее туда, а не скрылся с ней в неизвестном направлении. Но я беру себя в руки и решаю этого не делать. Мне обязательно позвонят из школы сами, если вдруг Робин не появится на занятиях. Я понимаю, что если Эндрю когда-нибудь снова переедет жить в Великобританию, то мне придется привыкнуть к тому, что они проводят время вместе.
Пройдя через охрану, я натыкаюсь в раздевалке на Барбару и вручаю ей отчет о проделанной на выходных работе.
– Как и предполагалось, абсолютно никаких доказательств связи между нашим клиентом и истцом нет, – говорю я. – Зато есть еще несколько случаев, когда она придумывала всякие истории, чтобы привлечь всеобщее внимание и произвести впечатление на своих друзей. Я даже сделала отдельный документ под названием «Вся ложь Фреи».
– Превосходно, – отвечает Барбара. – Ты отлично поработала. Сколько у тебя еще осталось папок с непрочитанными сообщениями?
– Еще одна, и все.
Мы с Барбарой стоим рядом перед зеркалом, завязывая специальные адвокатские воротники-жабо и натягивая на голову парики. Барбара старше меня на двадцать пять лет. Разница в возрасте между нами, конечно, заметна, но не слишком бросается в глаза.
Хорошо сохранилась, думаю я, глядя на нее. Наиболее заметные возрастные морщины на лице Барбары – это складки курильщика вокруг рта, выдающие эту ее пожизненную вредную привычку. От нее и сейчас пахнет табаком. Запах старого дыма проступает через ее кожу, накладываясь поверх аромата свежевыкуренных сигарет. Слой за слоем в течение многих лет… Женщина буквально насквозь пропиталась этим запахом, как копченая селедка. Парик Барбары тоже утратил былую новизну и пожелтел. В отличие от моего, который все еще свежий, белый и почти что неношенный. Барбара бросает на него косые взгляды через зеркало. Мы встречаемся глазами.
– Перед отъездом я всего несколько лет проработала в Королевском суде, – объясняю я. – И не слишком часто облачалась в свое адвокатское одеяние.
– Не волнуйся, теперь-то мы сделаем все возможное, чтобы как следует потрепать все это, – смеется Барбара. – Ты проделала отличную работу по этому делу. Я позабочусь, чтобы твоя адвокатская практика наладилась.
Одетые в подобающий адвокатам Королевского суда наряд, мы выходим из раздевалки и шествуем по коридору, черные мантии развеваются у нас за спинами. Джереми ждет нас в вестибюле здания с затравленным выражением лица. Он тоже одет соответствующим для судебного заседания образом – в темный пиджак и белую рубашку. Кажется, что в этой слишком торжественной одежде он чувствует себя не так уютно, как в твидовом пиджаке. Глядя на него, складывается такое впечатление, будто он позаимствовал этот костюм у своего отца.
– По-моему, вон тот парень – журналист, – говорит он, указывая на мужчину в плохо сидящем костюме. – Я его узнаю – всю прошлую неделю он околачивался возле моей квартиры.
Барбара оглядывается и пожимает плечами.
– Да, скорее всего, – говорит она. – Этот процесс наверняка привлечет внимание каких-нибудь СМИ. Мы уже обсуждали это.
Джереми явно хочет сказать что-то еще по данному поводу, но его губы нервно сжимаются.
– Зора должна быть здесь с минуты на минуту, – говорит Барбара. – Тогда мы найдем какое-нибудь свободное помещение и проконсультируем тебя обо всем, что будет происходить сегодня на судебном заседании. А сейчас я собираюсь выпить чашечку кофе. Никто больше ничего не хочет?
Мы с Джереми качаем головами, и, когда Барбара уходит в буфет, мы вместе идем в заднюю часть вестибюля. Он все время оглядывается через плечо, явно нервничая.
– Сейчас нам надо найти свободную комнату для переговоров, – говорю я. – А потом я напишу Барбаре, где нас найти.
Мы идем по длинному коридору, обшитому деревянными панелями, и заглядываем во все двери подряд. Мы обошли уже полэтажа, когда внезапно раздается громкий визг:
– Сэр, сэр! Смотрите, он здесь!
Это группа девочек-подростков, все до единой очень сильно накрашены, и брови у большинства из них подведены неумелой детской рукой. Я смотрю на их молодые лица с ярким макияжем и внезапно понимаю, насколько, должно быть, бледной и бесцветной выгляжу я, особенно на их фоне.
Девушки толпятся вокруг Джереми, касаясь его и непрестанно щебеча:
– Сэр, мы пришли поддержать вас, сэр. Мы не хотим, чтобы вы попали в тюрьму, сэр. Мы здесь, чтобы рассказать всем, какой вы замечательный учитель, сэр, и как мы рады учиться у вас, сэр.
Джереми выглядит как загнанный в угол зверь. Я ловлю его обреченный взгляд, в котором читается отчаянное желание быть спасенным из этой западни. И даже несмотря на всю серьезность данной ситуации, его вид все равно выглядит комично и вызывает улыбку.
Я знаю, что согласно условиям его освобождения под залог он не имеет права встречаться или как-то общаться ни с кем из учеников школы Фреи. И даже в данном случае, когда, понятное дело, технически это не он был инициатором подобного контакта, но если кто-нибудь со стороны обвинения увидит Джереми в такой ситуации, то они определенно сделают все возможное, чтобы его освобождение под залог стало по меньшей мере проблематичным.
К счастью, в этот момент я нахожу пустую комнату для переговоров и жестом приглашаю Джереми войти. Но когда он, как в ступоре, даже не двигается с места, я пробираюсь сквозь толпу и, схватив его за руку, втаскиваю в помещение, после чего захлопываю дверь и припираю ее стулом, чтобы никто не мог войти. Он стоит у стола с посеревшим от страха лицом. Я поворачиваюсь к нему и мягко кладу руку ему на плечо. Он тяжело вдыхает несколько раз, затем придвигается ближе ко мне и кладет голову мне на плечо. Я застываю на мгновение в нерешительности, а потом приобнимаю его одной рукой и дружески похлопываю по спине. Его дыхание успокаивается. Затем он отстраняется.
– Простите, – говорит он. – Простите, пожалуйста. Меня сильно напугала эта ситуация.
– Все в порядке, – говорю я. – Я понимаю. Это был полный ужас.
Я улыбаюсь и похлопываю его по руке. Я уже достала из сумки телефон, собираясь написать Барбаре, чтобы объяснить ей, где мы находимся, но в эту минуту она звонит мне сама. Я быстро ей сообщаю о случившемся и где нас искать.
Через какое-то время кто-то пытается открыть снаружи дверь, и стул, ее подпирающий, с грохотом падает на пол. Входит Барбара. Я торопливо иду ее встречать и расчищать ей дорогу. Она многозначительно закатывает глаза, встречаясь со мной взглядом, но вслух не произносит ни слова о толпе девушек в коридоре. Мы садимся за стол переговоров, Барбара откашливается и начинает говорить.
Она рассказывает Джереми, чего он может ожидать в первый день судебного заседания, где он будет сидеть, как мало они будут влиять на выбор присяжных. Учитывая, что отец Джереми – судья, скорее всего, он все это уже знает. Однако, похоже, что, когда Барбара говорит с ним, он постепенно успокаивается и к его побелевшему от волнения и страха лицу медленно возвращаются краски жизни.
– Кто-то из ваших родителей будет присутствовать на судебном заседании? – спрашивает Барбара.
– Да, – говорит Джереми без всякого энтузиазма. – Думаю, моя мать будет находиться в зале суда на протяжении всего процесса. Она будет здесь с минуты на минуту. Мой отец тоже появится тут, но, скорее всего, позже, когда уже будет точно известно, во сколько начнется слушание. Он не хотел напрасно тратить время на ожидание. Кроме того, им с матерью трудно находиться друг с другом в одном помещении.
Джереми делает паузу.
– Хотя они оба очень любят и поддерживают меня, – добавляет он, словно защищая их в ответ на любую возможную критику в их адрес.
Мы по-прежнему прячемся в комнате для переговоров. Вскоре появляется Александра, она обнимает сына и цепляется за его руку. Он все больше и больше становится похож на школьника в костюме с чужого плеча. И его практически невозможно представить в роли агрессора, особенно сейчас.
Отец Джереми до сих пор не появлялся, что весьма благоразумно, поскольку даже к обеду судебное заседание все еще не началось. Барбара пишет ему сообщение, чтобы ска