– НЕТ, НЕТ, НЕТ, НЕТ… ОНИ НЕ ПРИЕХАЛИ…
Я чувствую, что кто-то трогает меня за плечо. От нервного напряжения я подпрыгиваю, отпрянув назад, и вижу, что это офицер местной полиции, его специальная униформа с ярко-желтыми светоотражающими полосами раздражающе бьет по глазам.
– У вас все в порядке, мэм? – спрашивает он. – Вы хорошо себя чувствуете?
У меня нет сейчас на это времени. Я не могу сбивать дыхание и тратить драгоценные минуты, объясняя ему, что со мной все в порядке, когда все совсем не в порядке. Я качаю головой.
– Ее нет, – говорю я. – Ее нет. Я должна найти ее.
Я делаю глубокий вдох, боль в боку отступает.
Я пожимаю плечами:
– Все хорошо, я в порядке.
И затем я снова бросаюсь бежать, в конце улицы свернув за угол прежде, чем он успевает как-то среагировать.
29
Наконец-то слушание начинается. Все в зале занимают свои места: Джереми на скамье подсудимых, адвокаты обвинения и защиты слева и справа от него, Барбара впереди, я посередине, Зора сзади и ближе всех к Джереми на тот случай, если ему понадобится проконсультироваться с ней во время процесса.
На другой стороне – прокурор Эдвард Кайод. Он один, со стороны обвинения нет ни младшего адвоката, ни представителя комитета по защите прав юношества и детства. Но я знаю, что отсутствие подобной поддержки не будет проблемой для Эдварда Кайода. У него высокая квалификация в юриспруденции и почти двадцатилетний опыт работы за плечами. Он состоит в списке «Лучших 500 юристов Великобритании», который характеризует его как «очень харизматичного, не имеющего себе равных адвоката с глубоким знанием своего дела».
Входит судья, и все встают. Мы кланяемся в ее сторону. Судья кланяется нам в ответ, и все снова занимают свои места. Слушание по делу начинается, шум и гомон в публичной галерее суда усиливаются. Я оглядываюсь на подростков, которые столпились, как столбики, в центре публичной части судебного зала.
Александра сидит на другом конце первого ряда галереи, на ее лице застыла суровая маска неодобрения. Пока что я не вижу никого, кто предположительно являлся бы отцом Джереми. Сам Джереми выглядит рассеянным, его внимание, которое должно быть сосредоточено исключительно на судье, вместо этого блуждает по рядам с сидящей там публикой. Должно быть, он ищет глазами своего отца. Секретарь суда дважды окликает его по имени, прежде чем он реагирует, вскакивая, чтобы подтвердить свое имя и адрес. Зора открывает свой блокнот, что-то там пишет и, вырывая страницу, протягивает ее мне.
«Его отец – просто невозможный человек, – говорится в записке. – Он постоянно пишет мне на электронную почту, поучая, что и как я должна делать. Тогда как сам даже не в состоянии прийти вовремя на суд, чтобы поддержать собственного сына».
Я читаю, поворачиваюсь и ловлю взгляд Зоры. Мы удивленно поднимаем брови друг на друга. Я знаю, что команде защиты будет намного легче, если отец Джереми и вовсе не появится. Но я опасаюсь, что его отсутствие может негативно сказаться на самом Джереми. Я бросаю на него еще один взгляд. Теперь он смотрит прямо перед собой – вид у него очень бледный и изможденный.
Ни с того ни с сего мне в голову приходит мысль, что он симпатичный. Он весьма привлекательно выглядит в этом респектабельном костюме. И он молод. Очень молод. Когда я смотрю на него, у меня возникает странное чувство, что я где-то встречала его раньше. Волосы у него аккуратно зачесаны набок. Его лицо, такое блеклое на фоне белоснежного воротничка и темного пиджака, вдруг показалось мне каким-то знакомым. Он поднимает глаза и ловит на себе мой пристальный взгляд. Один уголок его рта приподнимается в улыбке. Ощущение чего-то знакомого тут же исчезает. Я улыбаюсь в ответ и возвращаюсь к своим заметкам. Пора сосредоточиться на ходе судебного разбирательства.
Сейчас в дело вступает коллегия присяжных заседателей. Их имена зачитываются, и они, каждый в свою очередь, занимают места в зале суда. Зора смотрит на Джереми, чтобы убедиться, что он не реагирует ни на одного из них – он только слегка пожимает плечами на каждого вошедшего. Очевидно, что он их не знает.
Присяжным объявляют, что данное дело продлится чуть меньше двух недель и что оно касается школы в центре Лондона, дается ее полное наименование и точное местоположение. Также их предупреждают, что, если кто-то из присяжных имеет какое-то отношение к данной школе, они должны заявить об этом сейчас же. Однако все качают головами. Следовательно, состав присяжных утвержден.
Когда они произносят присягу, я пристально вглядываюсь в их лица. Мне кажется, что для судебного процесса такого рода состав коллегии присяжных подобран правильно. Он состоит из восьми женщин разного возраста и национальности и четверых мужчин. Это хороший баланс, учитывая, что решение по делу они будут выносить, в основном исходя из их доверия к заявителю. Как известно, женщины всегда более суровы к женщинам-истцам. По крайней мере, мой опыт говорит именно об этом. Женщины гораздо жестче относятся к другим женщинам, и часто сторона обвинения терпит фиаско вплоть до полного прекращения дела.
Когда с административными процедурами покончено, со своего места встает прокурор Эдвард Кайод и излагает присяжным то, что, по его словам, представляет собой суть обвинения. Все присяжные внимательно и настороженно слушают, кроме одного человека в дальнем левом ряду, у которого прямо-таки одобрительно-восторженное выражение лица. Когда Эдвард переходит к деталям обвинительного заключения, он еще больше оживляется. С неподдельным интересом он слушает описание полицейского протокола, в котором, по словам стороны обвинения, будут представлены доказательства того, что обвиняемый имел половые контакты с истцом.
Бесстрастной манеры изложения деталей и подробной клинической терминологии явно недостаточно, чтобы утолить голодное возбуждение похоти, отраженное на лице присяжного. Он выглядит настолько отвратительно, что я поскорее отворачиваюсь, чтобы справиться с ощущением тошноты, подкатывающим к горлу. Однако такое настроение присяжного, без сомнения, пойдет на пользу Джереми.
– Неплохо, неплохо, сынок, – доносится от этого присяжного, когда в зале суда появляется Фрея.
Все это ужасно. Но если это поможет защите… Что ж… Я продолжаю делать заметки. Ко времени окончания сегодняшнего судебного слушания Джереми еще больше бледнеет.
– Все это звучит действительно ужасно, – говорит он, когда мы выходим из зала суда. – Присяжные сейчас же вынесут мне обвинительный приговор.
– Не паникуйте, – говорю я. – Так и должно было все звучать. Сторона обвинения обязана выразить свою позицию в самых сильных выражениях, какие только возможно произнести в цивилизованном месте. Прокурор выстраивает линию своего повествования. Это, вероятно, его лучший момент в этом процессе, пока суд не вызовет свидетелей, которые сильно подпортят эту аккуратную маленькую историю.
– Да, наверное, – вздыхает Джереми.
– И присяжные не против вас. Я могу это точно сказать.
– Я не хотел на них смотреть, – говорит он.
– Ну, вообще-то, вам следовало бы. Две пожилые дамы вам улыбались. А мужчина на заднем ряду так вообще на вашей стороне. Он выглядит так, будто почти что одобряет то, в чем вас обвиняют.
– Господи, люди просто ужасны, – простонал Джереми. – А что, если история Фреи покажется всем правдоподобной и убедительной? Полиция, очевидно, верит ей, иначе они не предъявили бы мне обвинений. А что, если присяжные ей тоже поверят?
– Наберитесь терпения, мистер Тейлор, – парирую я. – Прокурор действительно чертовски хорош. Но наша Барбара тоже не промах. Она – одна из лучших в своем деле. К тому же у нее профессионального опыта и лет юридической практики несравнимо больше, чем у прокурора. В работе она как настоящий ротвейлер – когда дело доходит до перекрестного допроса, тут уж ей палец в рот не клади. Вы скоро сами в этом убедитесь.
Джереми смеется, но быстро замолкает, его лицо снова становится серьезным.
– Все это очень печально. Я чувствую себя просто ужасно, что дошло до такого. Мне противно даже думать о том, через что приходится проходить Фрее.
– Сострадание – весьма похвальное чувство, – говорит Барбара, догоняя нас. – Но лучше подумайте о том, через что эта девушка заставляет проходить вас. Вряд ли такое можно простить.
– Нет ничего, что нельзя было бы простить, – искренне заявляет Джереми, хотя со стороны это и может показаться немного пафосным. – Всегда нужно стремиться увидеть обе стороны истории.
Я поражена его глубоким философским пониманием жизни. Но на Барбару его слова явно не произвели должного впечатления – она искоса поглядывает на него, в недоумении приподняв одну бровь. Потом собирается что-то сказать, но останавливается.
– Ладно. Давайте посмотрим, как повернется процесс, – говорит она в конце концов. – А потом уже будем думать о прощении.
Джереми кивает. К этому времени мы уже стоим у двери в раздевалку. Появляется Зора, и мы встаем тесным кольцом в конце коридора вокруг Джереми. По крайней мере, сейчас здание суда не заполоняют эти обезумевшие от гормонов подростки. Они все уехали, как и предсказывал Джереми.
– Звонил ваш отец, Джереми, – говорит Зора. – Я рассказала ему, как прошло сегодняшнее слушание.
Услышав это, Джереми даже изменился в лице. Он достает свой телефон и смотрит на экран.
– Странно. Он не связывался со мной, – в недоумении говорит он. – Наверное, он был очень занят. И в принципе, сегодня в суде было особо не на что смотреть.
– Да, – соглашается Зора. – Это было только самое начало, и мы все знали, что сегодня будет происходить. А учитывая, что он оплачивает все расходы по вашей защите, я уверена, что он непременно будет присутствовать на процессе, чтобы убедиться, что его деньги расходуются правильно. – Она делает паузу, и потом продолжает: – Ну, и чтобы быть рядом с Вами конечно же тоже.