– И что вы сделали с этим адресом?
– Я пошла туда. Я хотела у него попросить его номер телефона, чтобы я снова могла писать ему теперь, когда я потеряла свой айпад. Моя мама была очень сердита на меня, и она не собиралась покупать мне новый. Поэтому я больше не могла пользоваться мессенджером.
– Хорошо. Давайте вернемся к тому дню, когда вы отправились по его адресу. Он был дома?
Фрея делает паузу.
– Да. Он был дома. Но он был очень зол на меня за то, что я пришла к нему домой. Он сказал, что это очень глупо и незрело с моей стороны. И я ушла.
Голос Фреи звучит сердито, как будто воспоминания об этом случае все еще свежи в ее памяти.
– И что вы тогда почувствовали? – спрашивает Эдвард.
– Я почувствовала себя просто ужасно. Я думала, что у нас с ним есть что-то особенное.
Наступает некоторая пауза, пока Эдвард просматривает свои бумаги. Я тщательно конспектирую все это. И по тому, как Барбара вскидывает голову, внимательно слушая Фрею, я понимаю, что она тоже считает этот инцидент очень важным. Поэтому я стараюсь записать все как можно более детально и подробно.
Прокурор снова встает и задает вопрос:
– После этого вы видели обвиняемого еще раз тем летом?
В первый раз за все слушание Фрея действительно начинает плакать. Несколько всхлипываний вырываются у нее из груди, прежде чем она закрывает рот рукой. Она трет глаза тыльной стороной ладони. Теперь она гораздо больше похожа на школьницу, которой, собственно, и является. Хотя ее расстроенный вид и ее слезы не делают присяжных более сочувствующими. Они ерзают на стульях, а одна женщина поглядывает на часы. Судебный пристав подает Фрее еще один стакан воды, и она пьет из него. Судья спрашивает, может ли она продолжать или ей нужен небольшой перерыв.
– Все в порядке, – говорит Фрея. – Я могу продолжать. – Она поднимает подбородок и расправляет плечи. – Да, я видела его еще раз тем летом. Это было в августе. Я тогда жила в доме моего отца в Суррее. Мне там было очень скучно, и отца практически никогда не было дома. Поэтому я решила вернуться к маме. Однажды рано утром я просто ушла оттуда, потому что там снова была эта глупая подружка моего отца, а она мне очень не нравится. Я поездом добралась до Лондона, но потом, вместо того чтобы вернуться к себе домой, я решила поехать к нему на квартиру, чтобы увидеть его. Я заказывала для него книгу, специальное ограниченное издание «Фанни Хилл», и хотела подарить ее ему. Я подумала, что если я сделаю ему подарок, то, может быть, он перестанет злиться на меня и я снова буду ему нравиться.
– Понятно, – говорит Эдвард. – Итак, когда вы пришли к нему домой, сколько было времени?
– Около девяти утра.
– Дома вас никто не ждал?
– Нет, не ждал. Я ничего не сказала маме о своем приезде. Я сразу же поехала к Джереми.
– И что произошло, когда вы туда добрались?
– Я собиралась позвонить в дверь, но слишком боялась. Поэтому я спряталась в подъезде недалеко от двери его квартиры и стала ждать, не выйдет ли он.
– И кто-нибудь выходил?
Я смотрю на лицо девушки, пока она рассказывает это, и чувствую озноб. Она молчит. На мгновение все вокруг как будто становится совершенно мрачным.
Она медленно поворачивается к Эдварду:
– Да. Джереми вышел.
– Он был один или с кем-то еще?
Фрея смотрит прямо на Джереми:
– Он был с кем-то еще. С девушкой. Я не знаю ее.
Я смотрю на него, но он, как всегда, опустил голову.
– И что они делали?
– Он прощался с ней. Она выглядела так, словно провела у него всю ночь. Сам он был в халате. Он целовал ее целую вечность, а потом она ушла.
На лице Фреи появляется выражение триумфального торжества возмездия, которое быстро сменяется печалью.
– И что же вы сделали?
– Я так и сидела в своем убежище, они меня не заметили. Как только он закрыл дверь в квартиру, я сунула книгу в почтовый ящик и ушла.
– Вы все еще хотели сделать ему подарок, даже после того, как видели, что он целует другую девушку?
– Да. Я подумала, что это может заставить его почувствовать свою вину передо мной, – отвечает Фрея с глубокой печалью в голосе.
– А вскоре после этого вы кому-нибудь рассказывали о том, что произошло между вами и обвиняемым?
– Да. Я рассказала своей маме, но она мне не поверила, обвинив меня в том, что я все выдумала. Поэтому я сама позвонила в полицию. Вот тогда-то все и началось.
Она обводит взглядом зал судебного заседания, словно ошеломленная всем происходящим, а потом опускает голову.
37
Допрос Фреи стороной обвинения завершен. Судья объявляет слушание по делу на сегодняшний день оконченным. Барбара настраивается на перекрестный допрос на следующем заседании суда. Она повторяет мне свои инструкции перепроверить все файлы с распечатками. Теперь, когда все доказательства стороной обвинения изложены, Джереми кажется более спокойным. Он уезжает почти сразу же, как только мы покидаем зал суда. Я прощаюсь и тоже ухожу. Я хотела побольше порасспрашивать его о слухах, которые ему известны про «Ашамс», но сейчас явно не самое подходящее для этого время.
Николь больше не писала, поэтому я как можно скорее отправляюсь в Северный Лондон к ней домой. Напряженность судебного заседания переходит в моем сознании в нервозность вокруг Дейзи и Джулии и в переживания о Робин. Я добираюсь до дома Николь, и она распахивает передо мной дверь. Сверху доносится детский смех. По крайней мере, Робин счастлива, и она не слишком погружена в ситуацию с Дейзи и в размышления о том, что может с ней случится дальше.
В доме пахнет выпечкой, ароматной и манящей. Здесь тепло. Шторы на окнах задернуты, ограждая уютную атмосферу внутри от надвигающейся темноты колючих осенних сумерек. И когда Николь делает шаг навстречу, обнимая меня, я оказываюсь в мягких объятиях ее дома. Николь раскраснелась от готовки, в ее волосах витает легкий аромат жареного лука.
Когда она размыкает объятия, я вижу, в каком сильнейшем нервном стрессе она пребывает – ее джемпер в пятнах, волосы давно не чесаны, вид у нее растерянный и помятый.
– Есть какие-нибудь новости?
– Ничего. Дейзи в коме, ей поставили диагноз – начальная пневмония. Говорят, что она, должно быть, потеряла сознание от передозировки какими-то лекарствами, а потом ее вырвало… и она захлебнулась собственной рвотой. В тот момент, когда ее обнаружила Джулия, она уже была на волосок от смерти. Она не могла нормально дышать и испытывала кислородную недостаточность, что привело к гипоксическому поражению мозга. Кроме того, пока она была без сознания, в ее дыхательные пути попало некоторое количество рвоты, что привело к инфекции в легких. Следующие несколько дней должны стать для нее критическими. Врачи не берутся предсказать, как она будет себя чувствовать, когда очнется и на каком уровне сохранится ее мозговая активность. Если она вообще выйдет из комы…
Последние слова Николь произносит шепотом. Кома. Я чувствую, как это слово эхом отдается во мне.
– Я и не подозревала, что все так плохо.
– Да. Но я не могла тебе написать об этом, – говорит Николь. – Я собиралась сказать это при встрече.
Она увлекает меня в гостиную и садится на диван, похлопывая рукой рядом с собой.
– Я понятия не имею, что именно случилось и что Дейзи могла такого принять. Но полиция, кажется, предполагает передозировку наркотиками.
– Откуда она могла взять наркотики? Какие наркотики?
Я не могу перестать задавать вопросы.
– Они пока не знают. Они проводят исследования. А что касается того, откуда взялись наркотики… Ну, вот поэтому полиция и обыскивала дом Джулии.
Я продолжаю расспрашивать ее дальше:
– Как долго она была без сознания?
– Пиппа не поняла, что случилось. Она проснулась рано и сразу прошла в мою комнату. Она думала, что Дейзи просто спит. Только когда Джулия пошла к ней в комнату, чтобы разбудить ее позже, она поняла, что с Дейзи что-то не так. Она лежала без сознания, а вокруг ее рта была рвота. И она не дышала. Я делала ей искусственное дыхание, пока не приехала скорая, и потом уже они стали ей заниматься. Ее мозг был без кислорода в течение некоторого времени – никто не знает, как долго. Это все действительно очень серьезно.
– Ты сказала, что еще в пятницу вечером Дейзи нездоровилось?
– Да, так и было… Она была чем-то очень взбудоражена. Она жаловалась, что у нее болят живот и голова, но я тогда думала, что она просто в очень нервном состоянии. Тот последний тест по математике прошел для нее не очень хорошо, и она все еще была расстроена из-за очень плохого результата, который получила.
– Когда она получила семьдесят семь баллов?
Николь смотрит на меня:
– Да. Именно из-за этого результата, который Джулия считала плохим.
– Похоже, Дейзи действительно испытывала на себе очень сильное давление.
– Так и есть, – говорит Николь. – Я хочу сказать, что Джулия действительно любит ее, но она предъявляет к ней невероятно высокие требования.
Она встает с дивана, пару раз обходит комнату, останавливается перед зеркалом над камином и поправляет свои взъерошенные волосы.
– Все эти правильные лозунги, которые мы часто повторяем нашим детям… порой мы не верно расставляем в них акценты. Не «будь самым лучшим из всех», а «делай то лучшее, на что ты способен». Я не уверена, что Джулия в своем сознании правильно это все воспринимает.
Я смеюсь, хотя в этом не так уж много юмора, к сожалению.
– Обстановка в нашей школе слишком состязательная. Огромная конкуренция за места.
– Конечно.
Николь садится рядом со мной на диван.
– Поэтому я и позвонила тебе. Я знаю, это может показаться странным, поскольку мы совсем недавно начали общаться. Но ты мне показалась гораздо более адекватной, чем остальные. Они все там немного сумасшедшие. Особенно в этом году. Вся эта нервотрепка и психоз насчет экзаменов в старшие классы…
Какое-то время мы сидим молча. Несмотря на все свое беспокойство, я весьма польщена тем, что Николь считает меня адекватной.