Я отлично понимаю, что мой оппонент, господин прокурор, будет настаивать на том, что Ваша честь должна исходить из того, что в основе этого дела лежит надежность заявлений истца, и поэтому его следует должным образом представить присяжным для их всестороннего рассмотрения и принятия ими справедливого решения. Но в моем представлении имеющейся доказательной базы совершенно недостаточно для рассмотрения данного дела присяжными. Перед нами, по существу, пограничный случай, в котором я хотела бы предложить вам проявить ваше усмотрение в закрытии данного уголовного процесса.
Эдвард качает головой и, когда Барбара заканчивает, встает со своего места.
– Я буду еще более краток, – говорит он. – Я благодарен моему оппоненту за то, что она заранее изложила мой ответ на данное нелепое предложение. Доверие к заявителю действительно лежит в основе данного дела, и вполне уместно, чтобы оно было рассмотрено присяжными в полном объеме, а не отклонено на данном этапе.
– Я склонна согласиться с вами, мистер Кайод, – говорит судья. – Однако мисс Карлайл справедливо утверждает, что в данном случае нет никаких других подтверждающих доказательств.
Она смотрит на часы – уже половина четвертого.
– Учитывая столь поздний час, я намерена перенести рассмотрение этого ходатайства на завтра.
Она складывает бумаги и встает. Судебное заседание на сегодня закрыто. Барбара и Зора совещаются в гардеробной. Когда я подхожу к ним, они обе выглядят задумчивыми.
– Мы обсуждаем, по какой стратегии нам лучше играть дальше, – говорит Барбара. – Как я уже упоминала вначале, у Джереми много свидетелей, готовых дать положительную характеристику его моральным личностным качествам. Двое из них готовы явиться в суд для дачи показаний. Мы условились, что они приедут в понедельник, но епископ прислал по электронной почте письмо, в котором сообщает, что он может приехать только завтра. Я подумываю спросить другого, сможет ли он тоже прийти завтра.
– А что, если дело будет закрыто? – спрашиваю я.
– Лучше быть во всеоружии и готовиться к худшему.
– Вы собираетесь вызвать их до того, как Джереми будет давать показания? – удивленно спрашивает Зора.
Барбара кивает:
– Да, согласна с тобой, это совсем не по правилам. Но это задаст хороший тон слушанию.
– Судье это может не понравиться, – резонно возражает Зора.
– Возможно, так и будет. Но если епископ свободен только завтра, то какой у нас может быть выбор? – пожимает плечами Барбара.
Я пристально смотрю на нее, подозревая, что это не просто случайное стечение обстоятельств, а преднамеренный выбор удачного момента времени. Но выражение ее лица и тон голоса совершенно невинны, а улыбка вкрадчивая и располагающая к доверию. У меня такое чувство, что Джереми, быть может, захочет продолжения вчерашнего вечера и снова пригласит меня выпить с ним. Поэтому я пулей покидаю здание суда, отчаянно желая забрать наконец Робин домой.
По моим ощущениям, метро сегодня едет слишком медленно. Но это, естественно, мне только кажется. Я добираюсь до ворот школы с приличным запасом времени. Мне требуется лишь одно мгновение, чтобы понять, насколько тревожная атмосфера здесь царит.
Напряженные родители кучкуются вместе плотнее, чем обычно. Я оглядываю стоящих тут мам, чтобы увидеть какое-нибудь знакомое лицо. И в конце концов в самом центре круга взволнованных женщин я нахожу Николь. Я пробираюсь к ней сквозь гущу родителей и легонько стучу по плечу. Она быстро обнимает меня.
– Там репортер, – шепчет она мне на ухо.
– Где?
– Вон там, – осторожно указывает Николь.
Мне требуется пару секунд, чтобы заметить этого человека. Он стоит на тротуаре с противоположной стороны дороги, держа в руках профессиональный фотоаппарат с увеличенным объективом.
– Почему он здесь?
– Произошла утечка информации, – говорит Николь. – Все это предвещает обернуться большим скандалом. Смотри.
И с этими словами она сует мне в руки номер вечерней газеты. «ЭТА ТЕПЛИЦА ДЛЯ ГЕНИЕВ УБИВАЕТ ДЕТЕЙ?» – гласит броский заголовок, напечатанный над фотографией школы.
Я просматриваю статью:
«После госпитализации ученицы шестого класса одной из самых престижных лондонских школы „Ашамс“ при обстоятельствах, которые еще предстоит выяснить полиции, к этому учебному заведению снова появился ряд вопросов о сильнейшем академическом давлении на учеников. В настоящее время полиция проводит тщательное расследование данного случая, который наводит на мысль о предыдущем инциденте в „Ашамс“ – о смерти ученицы этой же школы Зои Леонард. Напомним, что она утонула в прошлом году на…»
Николь вырывает газету у меня из рук прежде, чем я успеваю дочитать статью до конца. Ошарашенная, я смотрю на нее.
– Ужасно, что они притянули сюда тот случай. Несчастная ее семья. В прошлом году эта маленькая девочка была в нашем классе, – говорит Николь. – Случился ужасный несчастный случай. Она утонула, когда вся семья была в отъезде. Единственный ребенок в семье. Для них это стало полной катастрофой.
– Звучит кошмарно, – говорю я. – Но почему никто не рассказывал мне об этом раньше?
Николь отворачивается на миг, и потом снова смотрит на меня:
– Ты должна понять, это было просто ужасно. Они переехали в Лондон из-за границы – ее отец занимал какой-то высокий дипломатический пост. А потом, сразу же после этого несчастного случая, они опять покинули Англию. Эта смерть так всех расстроила, особенно детей…
– Привет, мам, – говорит Робин из-за спины Николь, которая тут же замолкает.
Она отодвигается в сторону, чтобы пропустить Робин ко мне.
– Ты в порядке, милая?
– Да, – кивает Робин, но ее ответ звучит не слишком-то уверенно. – Мы можем пойти домой?
– Ты не хочешь пойти с нами и Пиппой выпить горячего шоколада? – спрашивает ее Николь.
Я смотрю на Робин, которая отрицательно качает головой.
– Я хочу домой, – снова говорит она.
– Думаю, нам лучше уйти, – говорю я. – Большое спасибо, что приютили ее у себя вчера вечером.
Пиппа и Робин идут немного впереди нас, когда мы все движемся по дороге из школы. Они о чем-то переговариваются, затем Пиппа останавливается, чтобы подождать Николь. Она выглядит очень измученной и усталой – покрасневшие глаза, немытые растрепанные волосы.
– Пиппа сильно переживает из-за Дейзи, – говорит Робин, когда мы, попрощавшись с ними, продолжаем дальше свой путь одни. – Я пыталась подбодрить ее, но она чувствует себя очень плохо.
– Ты что-нибудь слышала о девочке по имени Зоя?
– Та, которая умерла? Да, они говорили об этом раньше. Меня это все немного напугало.
Я останавливаюсь и поворачиваюсь к дочери. Робин бледная и ее немного трясет.
– Почему это тебя напугало?
– По-моему, я заняла ее место в классе. И, кажется, даже ее шкафчик. Девочки говорили, что с тех пор, как она умерла, до меня в классе не было новеньких. Я заняла место мертвой девочки…
Я в растерянности никак не могу сообразить, что на это сказать. Я притягиваю Робин к себе и крепко обнимаю ее, дожидаясь, пока она полностью успокоится, прежде чем выпустить ее из объятий.
41
Как только Робин ложится спать, я снова открываю свой ноут-бук, чтобы продолжить поиск информации о Зое. Но почему-то я не могу найти каких-то особых подробностей об этом деле. Есть только какой-то краткий репортаж издания «Ассошиэйтед Пресс» под названием «Неудачный отпуск», в котором не указано ни одного имени журналиста, с которым можно связаться для уточнения подробностей.
Возможно, причина такого полного отсутствия огласки в том, что родители девочки – иностранные граждане. Возможно, это все оттого, что инцидент произошел за границей. Но это происшествие явно заслуживало большего, чем просто краткое упоминание длиной в один абзац в отчете о проблемах, с которыми сталкивается школа.
Акцент на этой истории гораздо сильнее сделан теперь, когда еще одна ученица данной школы, то есть Дейзи, находится в тяжелом состоянии в больнице в продолжающейся коме. Выдвигая предположениях о причинах этого нового трагического случая, таблоиды смакуют подробности скандального развода ее родителей, в деталях сообщая о язвительном расколе между Джулией и ее мужем Полом, который закончился громким судебным разбирательством по поводу раздела финансовых активов и собственности супругов.
Я пишу Николь сообщение с вопросом, знает ли она еще что-нибудь об этом случае с девочкой Зоей, но ответа не получаю. Я подумываю, не написать ли Джулии, но прихожу к выводу, что, учитывая обстоятельства, которые сейчас происходят в ее собственной жизни, она справедливо может счесть такие расспросы неуместными.
Я сижу одна в гостиной, в доме очень тихо. Но я знаю, что, если я поднимусь наверх и подойду к комнате Робин, я услышу ее ритмичное дыхание, тихое посапывание и скрип матраса под ней, когда она ворочается с боку на бок. В мои мысли врывается образ Дейзи, неподвижно лежащей на носилках. А потом воображение переносит меня еще дальше – на больничную койку, где она лежит, утыканная всякими трубочками, в окружении аппаратов для вентиляции легких и поддержания систем ее жизнеобеспечения. И оттуда моя разыгравшаяся фантазия уплывает совсем в темные дебри мрака – к неизвестной вилле в безымянной стране, к темному бассейну и неподвижному телу, плавающему на поверхности воды, к истеричным крикам матери, когда она находит своего ребенка.
Я прижимаю к себе колени, сворачиваясь в комочек, как бы защищаясь от вторжения этих чудовищных мыслей, и сижу так какое-то время, притихшая от внутреннего ужаса, пока мой телефон не подает звуковой сигнал и не разрушает эти страшные колдовские чары.
Пришло сообщение от Николь: «Я подробно расскажу тебе об этом случае при нашей следующей встрече. Не могу написать об этом. Мне так жаль Джулию. Ей и без вмешательства прессы было достаточно несладко».
«Как дела у Дейзи?» – спрашиваю я.
Николь несколько секунд думает над ответом и потом что-то печатает. Я вижу, как серые точки танцуют внизу экрана моего телефона.