«Она без изменений. Все очень тревожно».
Потом мы обе выходим из сети, и я иду спать. Но никак не могу заснуть и несколько часов ворочаюсь в кровати. Мои мысли путаются, переплетаясь в один сплошной комок тотального беспокойства, перескакивая с тревоги о состоянии Дейзи на панический страх о возможных коварных планах Эндрю. В конце концов я приношу несколько одеял и подушек в комнату Робин и устраиваю себе там гнездо на полу. Я начинаю дышать в такт с Робин: вдох – выдох, вдох – выдох – и со временем незаметно проваливаюсь в сон.
На следующее утро Робин очень медлительна – она не спешит одеваться и копается за завтраком. Она намеренно тянет время, но я изо всех сил стараюсь не обращать на это внимания. И только когда Робин жалуется на боль в животе, я решаю поговорить с ней:
– Тебя что-то беспокоит? Ты не хочешь идти в школу?
– Нет, – тут же отвечает Робин.
Наступает длительное молчание.
– Да, – в конце концов признается она. – Я беспокоюсь. Немного. Просто столько всего сейчас навалилось – и Дейзи, и эта история с мертвой девочкой, и еще это тестирование по английскому…
– Постарайся не волноваться хотя бы насчет тестов, – говорю я ей. – Просто учись и делай все, что в твоих силах.
– Но я не думаю, что я сейчас в состоянии учиться в полную силу, – замечает Робин. – Явно не в последнее время, когда я постоянно думаю о том, что я заняла в классе место мертвой девочки. Я, наверное, даже пользуюсь ее шкафчиком. Может быть, в нем живет ее призрак.
Я не знаю, плакать мне или смеяться.
– Просто попытайся пройти через эти волнения. И не думай много и часто обо всем этом. Даже если тебе и в самом деле отдали ее шкафчик, это не имеет никакого значения. Ты же знаешь, что призраков не существует.
– Да, наверное.
Робин пожимает плечами.
– Ну, вот и прекрасно. Все будет хорошо. И Дейзи обязательно поправится. Обещаю тебе.
Робин обнимает меня и заканчивает свой завтрак уже гораздо бодрее. Я пью кофе, про себя молясь Богу, чтобы он помог мне сдержать данное обещание, которое я только что дала своей дочери. Проводы Робин до школы проходят достаточно гладко. Мы приезжаем туда одновременно с Николь и Пиппой, так что девочки убегают в здание школы вместе. Я собиралась порасспрашивать Николь о Зое, но она выглядит чересчур усталой и бледной, и я не хочу еще больше портить ей настроение.
– Ты как? В порядке?
– Я плохо спала, – говорит Николь. – Все это вернуло меня к прошлогодним событиям. Пиппа тоже очень расстроена. Одному Богу известно, как это все повлияет на результаты экзаменов.
– Но сейчас это не слишком-то важно, верно?
Николь качает головой.
– Да, наверное, не слишком важно, – говорит она. – Но они так много готовились к этому… Надеюсь, что хоть что-то останется у них в голове на момент всех этих тестов.
– Конечно останется. Я уверена, что все будет хорошо.
Николь берет меня за руку, и мы с минуту стоим рядом, держась вот так за руки.
– Ты права, – со вздохом говорит она. – Я не должна позволять всей этой истерии вокруг экзаменов так сильно на меня влиять. Наши девочки живы-здоровы, это самое главное. Представь, через что сейчас проходит бедняжка Джулия…
– От нее есть какие-нибудь новости?
– Нет, ничего нового нет, – отвечает Николь, убирая руку. – Дейзи не хуже, но и не лучше. И пока она не придет в сознание, нет никакого способа узнать, насколько все это повлияло на нее, в каком состоянии будет ее мозг.
Я расстроенно качаю головой. Мимо нас движутся потоки людей, какие-то родители ведут своих детей в школу. Но мы как будто пребываем в своем собственном мире, изолированном от всего остального.
– Я уже говорила это раньше, – грустно улыбается Николь, – но еще раз повторюсь: я действительно не знаю, что бы я делала, если бы тебя здесь не было. Я знаю, что мы общаемся всего несколько недель, но у меня такое впечатление, что мы знакомы целую вечность. Мне всегда было сложно подружиться с другими мамами. Я так рада, что наконец встретила родственную душу. Это так важно – иметь в жизни поддержку. И Робин так хорошо ладит с Пиппой.
– Ты мне тоже очень помогла, – отвечаю я. – Не знаю, что бы я без тебя делала с Робин из-за этого своего суда. И кроме того, ей очень нравится дружить с Пиппой. Когда я вспоминаю начало этого учебного года, то просто поражаюсь, как сильно все изменилось с тех пор в лучшую сторону…
– Нам просто нужно держаться вместе, и мы выдержим все это, – говорит Николь. – А сейчас тебе разве не надо идти в суд?
Я смеюсь, прощаюсь и убегаю. В моей голове все еще кружится в сумасшедшем танце целый хоровод из различных тревог, волнений и страхов. Но Николь права, сейчас мне нужно сосредоточиться исключительно на судебном процессе и больше ни о чем другом не думать.
К тому времени, когда я добираюсь до здания Королевского Лондонского суда, мое беспокойство о Дейзи совершенно улетучивается. Я полностью готова к предстоящему судебному заседанию.
Окна дома закрыты ставнями, парадная дверь тоже наглухо запечатана от вторжения. Я звоню и колочу в дверь до тех пор, пока на костяшках моих пальцев не проступает кровь. Каждая клеточка моего тела болит: у меня колет в правом боку, локти, ладони и колени в синяках и ссадинах от падения, голову сжимает, будто в тисках.
Я истерично ору:
– Откройте, откройте!
Я кричу что есть мочи, но никто не подходит к двери. Там внутри все тихо и мертво. Мне нужно успокоиться и собраться с мыслями. Составить план, что же делать дальше. Я отступаю назад и внимательно осматриваю дом. Но в нем нет ни щелочки, ни открытой форточки. На всех окнах опущены рольставни. Сбоку я вижу дверь, ведущую в сад. Я подхожу к ней и сильно дергаю за ручку, толкаю ее несколько раз, но все безрезультатно.
– Я могу вам чем-нибудь помочь? – обращается ко мне сзади женский голос.
Я радостно оборачиваюсь в сторону тротуара, чувствуя прилив надежды и облегчения. Но это совсем не та, кто мне нужна. Совсем не она. Это какая-то пожилая дама, пристально меня изучающая.
– Я ее подруга, – говорю я, торопливо подходя к женщине. – Вы не знаете, где она?
– Уверена, что если бы она хотела, чтобы вы об этом знали, она бы непременно сказала вам об этом сама, – отвечает мне эта дама с невероятным высокомерием. – Так барабанить в двери, поднимая столько ужасного шума на всю округу, не лучший способ поведения для разумного взрослого человека.
– Я ищу свою дочь, – говорю я. – Я полагаю, что моя дочь у нее.
Я пытаюсь держать себя в руках во время разговора. Я знаю, что со стороны я выгляжу как сумасшедшая. Но я уже не в состоянии остановить вырывающийся у меня изнутри наружу поток рыданий и воплей. Сильнейший стресс и невыносимое беспокойство о местонахождении моей дочери достигли предела, и я уже не в силах контролировать свои эмоции. Все это сейчас слилось воедино, подогретое ледяными высокомерием презрительно-едких слов этой дамы.
Она делает шаг назад и заявляет:
– Если вы сейчас же не уберетесь отсюда, я вызову полицию. Мы следим за порядком и безопасностью на нашей улице, постоянно патрулируя окрестности. А вы ведете себя крайне подозрительно.
Я смотрю на нее, ища в ее облике хоть какой-то след человечности и сочувствия. Но ничего такого в ней нет: жесткая, равнодушная, губы плотно поджаты. Дама начинает рыться в сумке, как будто бы ищет телефон, чтобы воплотить в жизнь свою угрозу.
Я поворачиваюсь и ухожу восвояси, контролируя себя с большим усилием, чтобы не взорваться. Но я скоро вернусь. Я собираюсь найти свою дочь. Чего бы мне это ни стоило. Не важно, что мне придется для этого сделать. Я сделаю абсолютно все. Все что угодно.
42
Когда я приезжаю в суд, то вижу, что Джереми и его мать находятся уже там, причем в сильно нервозном состоянии. Они стоят вместе с Зорой и Барбарой.
– Надежда убивает, – говорит Александра. – Вы действительно считаете, что наше дело может быть закрыто?
Барбара пожимает плечами:
– Да. Это вполне возможно. Но реалистичнее исходить из того, что нам придется полностью отыгрывать линию защиты.
К нам подходят двое мужчин лет шестидесяти, оба одеты в строгие костюмы. На одном из них элегантный дорогой костюм безупречного кроя – пиджак хорошо подогнан, шелковый галстук подобран со вкусом. Весь облик этого мужчины какой-то слишком официальный, а манеры слишком уверенные, но у него безвольный подбородок и капризно изогнутая линия губ. Другой из них – менее холеный, но тем не менее выглядящий более солидно и авторитетно. По внешнему виду можно догадаться, что он священник. Должно быть, это тот самый епископ.
Итак, свидетели положительных моральных качеств характера подсудимого прибыли. Зора знакомит меня с ними. Как я и предполагала, более представительный и менее лощеный на вид – это епископ. Другой джентльмен, стильно одетый и манерный, оказался недавно вышедшим на пенсию бывшим директором школы-интерната в Оксфордшире. Они оба обнимают и приветствуют Джереми, их голоса полны сочувствия.
– Мне так жаль, что мой отец сегодня не смог присутствовать на заседании, – говорит им Джереми, – но он передает вам большой привет.
– Ой, не выгораживай этого никчемного чертова человечка, – перебивает его Александра. – Его единственный сын находится под следствием, а он ни разу не показался на слушании.
– Пожалуйста, не начинай, – останавливает ее Джереми. – Ты же знаешь, что он сам сейчас застрял на одном сложном деле. – Затем он снова поворачивается к двум мужчинам: – Я знаю, что он был бы очень благодарен вам за то, что вы нашли время, чтобы прийти сюда. И, разумеется, я тоже вам обоим очень признателен.
– Конечно, конечно, сын мой. Я очень рад, что могу быть полезен, сказав несколько слов в защиту твоего доброго имени, – заявляет епископ.
Директор кивает в знак согласия.
– Я попрошу вас обоих пока что не входить в зал судебного заседания, а подождать снаружи, – обращается к ним Барбара. – И если нам повезет, то ваши показания могут вообще не понадобиться. Но пока, если вы не против, прошу вас посидеть здесь. А я сообщу судебному приставу, где вы находитесь, чтобы вас могли пригласить в зал в случае необходимости.