Я записываю в свой телефон номер Джереми под его диктовку и посылаю ему сообщение в виде смайлика, чтобы у него отобразился мой номер. После чего мы все прощаемся и расходимся.
43
Я сижу с закрытыми глазами в вагоне метро, пытаясь объяснить себе самой свои страхи и хоть как-то их упорядочить. По крайней мере, с Робин все хорошо, и это, в принципе, самое главное. Но может, я подвергаю ее жизнь и здоровье опасности, посылая учиться в эту школу? Одно происшествие, угрожающее жизни ребенка, можно считать несчастным случаем, но два?
Поезд останавливается на какой-то станции, и я, приняв неожиданное решение, быстро встаю и выхожу из вагона. Я пересаживаюсь на другую ветку метро и направляюсь в место, которое не входит в список моих обычных пунктов назначения. Выйдя из вагона, я пишу сообщение Николь: «Я хочу навестить Дейзи. Как ты думаешь, это нормально?»
Ее ответ приходит почти сразу же: «Да, конечно, сходи. Она на седьмом этаже в палате номер двадцать. Уверена, Джулия будет рада тебя видеть».
Мои шаги замедляются, когда я приближаюсь к больнице, серый бетон этого здания мрачно нависает надо мной. В панике я почти что разворачиваюсь и ухожу оттуда прочь, но потом усилием воли все-таки останавливаю себя. Действительно, у меня все очень хорошо, поэтому я запросто могу убежать от страданий, избавиться от неприятных эмоций, спрятаться от той жуткой реальности, с которой Джулии приходится иметь дело ради своей дочери. Но так нельзя себя вести. Я стискиваю зубы и вхожу в здание через главный вход, а затем поднимаюсь на седьмой этаж.
Здесь находится частное отделение больницы, приемная расположена сразу же за дверями. Я вхожу и спрашиваю у кого-то из медперсонала, куда мне идти. Мне указывают нужное направление. Я пытаюсь пояснить, к кому я пришла, но служащий в приемной не любопытствует и ни о чем не спрашивает, а только улыбается и кивает. Все в порядке, не волнуйтесь – именно такое сообщение он посылает посетителям всем своим видом и вскоре поворачивается обратно к компьютеру за стойкой.
Я подхожу к нужной палате, делаю глубокий вдох и стучу в дверь. Ответа нет. Дверь приоткрыта, и я беззвучно толкаю ее. В комнате темно, и я медленно прохожу через маленький коридорчик в саму палату. Рядом с кроватью горит тусклый ночник, жалюзи на окне в дальнем конце комнаты плотно закрыты. Единственный источник света в палате – это мигание лампочек на табло приборов, которые, как я догадываюсь, поддерживают жизнь Дейзи. Теперь я стою рядом с кроватью и вижу маленькую фигурку, закутанную в одеяло. Рядом с кроватью сидит женщина, склонив голову и раскинув руки поверх одеяла. Это Джулия.
– Привет, – говорю я тихим мягким голосом.
Нет никакой реакции.
– Привет, – снова говорю я, на этот раз громче.
По-прежнему ничего. Я обхожу кровать, где сидит Джулия, и кладу руку ей на плечо, сначала нежно, потом крепче, хотя она все равно никак не реагирует. Наконец, когда я уже думала, что это все бесполезно, она поворачивает ко мне свое осунувшееся лицо.
– Сэди, – говорит она голосом, который доносится как будто откуда-то издалека. – Сэди.
– Я хотела проведать Дейзи. Можно?
– Да, конечно. Вот, – говорит Джулия. – Можешь посмотреть на нее.
Я смотрю на кровать. Саму Дейзи практически не видно. Каждая часть ее тела, не прикрытая одеялом, подключена к специальной медицинской аппаратуре. Ее лицо закрыто пластиковой дыхательной маской, а из рядом стоящего аппарата доносится ритмичный звук.
– С ней все будет в порядке? – спрашиваю я, слова вырываются наружу прежде, чем я успеваю их остановить.
Выражение лица Джулии меняется. Теперь на нем отражается что-то, что может быть страхом за Дейзи или может быть гневом на мою неуклюжесть. Она отворачивается и снова смотрит на дочь.
– Не знаю, – отвечает она, – действительно не знаю.
Больше она ничего не говорит. Я провожу в палате еще несколько минут и, в последний раз погладив Джулию по костлявому плечу, ухожу. С тяжелым сердцем я выхожу из больницы и направляюсь домой, до глубины души потрясенная тем, в каком безжизненном состоянии пребывает Дейзи. Эта тяжесть лежит у меня на душе до самого вечера, даже когда я иду в школу забирать Робин.
Я так и не смогла избавиться от этого гнетущего состояния щемящей тревоги, даже несмотря на то, что потратила всю вторую половину дня, занимаясь уборкой дома и небольшой перестановкой мебели, такой старой и изношенной, что ее впору было бы не глядя выбросить, а не переставлять с места на место. Я написала Николь сообщение, предупредив, что сегодня я освободилась рано и сама заберу Робин после уроков. Я также предложила ей потом сходить выпить кофе, но она пока не ответила.
Когда я вижу ее у школьных ворот, то какое-то время гадаю, захочет ли она разговаривать со мной. Но она, как обычно, очень дружелюбно меня приветствует и извиняется за то, что не ответила на мое сообщение. Николь интересуется, как прошел мой визит в больницу.
– Как это страшно, – вздыхает она. – Мне ужасно жалко их обеих. Но мы ничего не можем поделать. Разве что морально поддержать Джулию, когда она попросит, вот и все. Когда Дейзи выйдет из комы, можно, наверное, будет чем-то помочь.
– Да, наверное, ты права, – говорю я.
Я собираюсь расспросить Николь, что она на самом деле думает о шансах Дейзи на выздоровление, но в этот момент нас окружает целая толпа родителей, желающих узнать у Николь самые последние новости. Я отступаю назад из этого круга мам и жду, когда девочки выйдут из школы. Лицо Робин озарилось от радости, когда она увидела меня.
– Как прошел твой день, милая? – спрашиваю я.
– Все хорошо, – говорит Робин. – Я отлично написала тест.
– Это здорово, – восклицаю я.
Мы уже собираемся уходить, когда я вижу, что Пиппа и Николь очень напряженно о чем-то разговаривают на тротуаре. Николь очень эмоционально жестикулирует, а Пиппа, кажется, плачет.
– С Пиппой все в порядке?
– Она очень плохо написала тест, – говорит Робин. – У нее результат ниже пятидесяти баллов. Она в жутком стрессе.
Я смотрю на нее с сочувствием. Мы уже поворачиваемся, чтобы уйти, как Николь окликает меня:
– Сэди! Подожди. Я хочу тебя кое о чем спросить.
Мы ждем, когда они подойдут. Пиппа вся в слезах, глаза у нее красные, но Николь выглядит какой-то радостно-взволнованной.
– Мне пришла в голову блестящая идея, – говорит она. – Думаю, что этим девочкам необходима небольшая передышка. Например, поездка на пару дней на море.
Пиппа становится немного веселее.
Николь продолжает:
– У меня есть загородный дом в Олдборо, на побережье Суффолка. Я подумала: почему бы не свозить туда детей на выходные? Ты тоже можешь поехать.
– Я бы с удовольствием, – отвечаю я, – но мне завтра нужно на работу.
– Ой, мам, – говорит Робин, и я слышу горькое разочарование в ее голосе.
– Да… Извините, – обращаюсь я одновременно и к Робин, и к Николь, – но у меня завтра важная встреча.
– Ничего. Все в порядке, – говорит Николь. – Я с удовольствием возьму Робин с собой. Это не проблема.
Девочки одновременно кричат «да». Робин умоляюще смотрит на меня. И Николь тоже.
– Ты окажешь мне большую услугу, – говорит она. – Робин так хорошо влияет на Пиппу. Она такая спокойная. Можно мы возьмем ее с нами, это всего лишь пара ночей?
– Я не думаю, что это… – начинаю было говорить я.
Я ужасно не хочу, чтобы Робин куда-то ехала сама.
Когда ее долго нет со мной рядом, мне становится не по себе.
– Пожалуйста, мам. Это будет так здорово. Пожалуйста.
– Пожалуйста, пожалуйста, – просит Пиппа тоже.
Она перестала плакать, и теперь ее лицо напряжено от ожидания.
– Мне бы очень хотелось, чтобы Робин поехала с нами. Мне так нравится Робин.
Ну… Это уже слишком. Я не могу сказать «нет», когда они все так на меня давят. У меня духу не хватит расстроить столько людей.
– Если ты уверена, – обращаюсь я к Николь. – В последнее время она и так часто у вас бывает. Я не хочу навязывать ее вам.
– О чем ты говоришь! Это вовсе не навязывание, честное слово, – говорит Николь, хватая меня за руку. – Спасибо.
Ее голос внезапно стал хриплым, и я вижу, что в глазах у нее стоят слезы. Я улыбаюсь.
– Робин будет рада увидеть море. Свежий морской воздух – это как раз то, что им нужно.
44
После некоторого обсуждения мы решили, что Николь повезет девочек на следующее утро. Мы с Робин проводим спокойный домашний вечер с пиццей перед телевизором. Потом она складывает вещи, которые понадобятся ей в поездке на море. Мы очень умиротворенно проводим время.
На следующий день мы встаем и выходим из дома рано, еще нет и восьми утра. Николь и Пиппа очень рады нас видеть. Когда они отъезжают, я машу им на прощанье рукой. Теперь все выходные полностью в моем распоряжении. У меня нет никаких особых дел, кроме встречи с Джереми сегодня днем. По идее, я должна быть довольна. Но я совсем не ощущаю какого-то облегчения или освобождения.
Я иду прочь от дома Николь, проверяя по пути сообщения в своем телефоне. И в этот момент, неловко наступив на какую-то кочку на тротуаре, я подворачиваю ногу. Я почти что падаю вперед, каким-то чудом удерживаясь в последнюю секунду от того, чтобы не растянуться прямо тут на асфальте. Но даже когда я восстанавливаю равновесие, у меня еще какое-то время сохраняется ощущение падения.
Я вдруг понимаю, что, когда рядом со мной нет Робин, я как будто теряю контроль над собственным телом, как будто мое чувство равновесия отключается. Я пытаюсь привести себя в чувство, проводя ладонью по шероховатой поверхности каменной стены, на которую сейчас опираюсь. Это ощущение возвращает меня к реальности.
Я делаю глубокий вдох, один раз, другой, чтобы вернуть себя в состояние душевного равновесия. Все хорошо. У меня все в порядке. У Робин все в порядке. У нас обеих все хорошо. Всю дорогу домой я дышу в такт своим шагам, вдыхая через нос и выдыхая через рот.