Я прилагаю все больше усилий, чтобы выяснить, что же, черт возьми, происходит с Эндрю, но статья в «Рейтерс» – это, фактически, единственная толковая информация, которую я смогла найти. Об этом событии пока что не сообщает ни одно другое информационное агентство. Я захожу на сайт «Сиклифф Секьюритис», но он выглядит как обычно. При звонке на номер телефона офиса включается автоответчик с сообщением о том, что в настоящий момент никто не может подойти к телефону, но учитывая, что сейчас в Нью-Йорке суббота, это не звучит как-то необычно.
Я подумываю о том, чтобы позвонить кому-нибудь из коллег Эндрю по работе, но не могу заставить себя сделать это. После стольких месяцев молчания я собираюсь позвонить и спросить… спросить, что именно? Кто был арестован? Занималась ли действительно их компания мошенническими операциями? Как-то это все уж слишком… слишком наивно и сложно для восприятия.
И я наконец решаю подняться наверх и лечь спать, надеясь, что к утру будет больше информации по этому вопросу. Я проверяю, заперта ли входная дверь на два замка, и отправляюсь в кровать. Я долго смотрю на фотографию Робин, а затем проваливаюсь в беспокойный сон, наполненный мимолетными тревожными видениями о том, как она бежит от меня вдоль каменистого берега моря и ее длинные каштановые волосы развеваются на ветру.
46
Я вздрагиваю и просыпаюсь от ночного кошмара ранним утром в воскресенье. Торопливым шагом направляюсь в комнату Робин, чтобы проверить, как она, прежде чем вспоминаю, что ее здесь нет. Я возвращаюсь в свою постель. Множество вопросов и проблем теснится в моей голове, сводя на нет всякую пользу от моего короткого ночного отдыха.
Во-первых, Эндрю. Может быть, он арестован? Если нет, то где он? И что это за чертовщина с участием «Сиклифф Секьюритис» в коррупционной схеме «Понци»? Если он был замешан в чем-то подобном, то тогда его поведение в последнее время имеет вполне логичное объяснение. Но я пока что даже не знаю, как относиться к самой мысли о том, что он, возможно, совершил какое-то уголовное преступление. Может, я и рассталась с ним, но он не перестал быть отцом Робин. Все это абсолютно немыслимо и неприемлемо.
Потом Джереми. И эта книга. Я должна что-то предпринять по этому поводу, хотя и не знаю что именно. И снова я напоминаю себе, что мне нужно поговорить с Советом адвокатов и спросить их мнение на этот счет. Также я подумываю о том, не составить ли заявление на Барбару по поводу ее неэтичного профессионального поведения. Но в первую очередь я корю себя за то, что я согласилась пойти к Джереми домой. Я ворочаюсь в кровати и понимаю, что мне нужно вставать. Пора взглянуть всей этой правде в глаза. Но прежде чем это сделать, я проверяю свой телефон.
Пришло сообщение от Николь, отправленное около шести утра: «Робин тоскует по дому. Вчера на один вечер приезжала Джулия, сегодня утром она поедет обратно и заберет с собой Робин. Она довезет ее до дома. Надеюсь, что все в порядке». Я немедленно звоню Николь, которая берет трубку почти что сразу.
– Что случилось? – взволнованно спрашиваю я.
Я пока еще не сильно встревожена, но уже весьма насторожена.
– Ой, бедняжка Робин. Ей приснился ужасный кошмар, она проснулась, крича и плача, и долго не могла успокоиться. Она просто хотела быть рядом с тобой. Мы кое-как ее успокоили, дали ей попить воды, потом она снова заснула. Джулия сказала, что отвезет ее в Лондон сегодня утром.
– В котором часу они уехали?
Я стараюсь сохранять спокойствие, но чувствую, как учащается мой пульс. Меня все еще преследуют воспоминания о том, как Робин пропала тогда в Нью-Йорке, как я сходила с ума несколько кошмарных часов, не зная, где она.
– Они отъехали около семи утра, – говорит Николь. – Значит, она уже скоро должна быть дома.
– Я не знала, что Джулия собирается навестить вас. Она не упоминала об этом вчера.
– Ах да, она говорила, что виделась с тобой. Ну, ты же понимаешь, в каком она сейчас состоянии. Она вернулась в свой дом и просто не смогла там находиться одна, без Дейзи. А возможности поехать в больницу и увидеться с ней у нее тоже не было. Поэтому она решила, что, может, ей стоит приехать сюда, повидаться с нами, полюбоваться морем. Я пыталась отговорить ее от этой затеи, но она настояла.
– Жаль, что ты не спросила меня, прежде чем отправить с ней Робин, – сетую я.
– Я писала тебе сообщение. Но Робин была так взволнована и так хотела поскорее вернуться домой…
Я чувствую упрек в этих словах Николь – мол, Робин всех нас так встревожила, она не в состоянии провести вдали от матери даже одну ночь…
– Извини, – говорю я. – Я думала, что ей понравится. Наверное, для нее все это и вправду было чересчур.
– Ну, хорошо, что Джулия приехала сюда.
– Спасибо, что пригласила ее, – говорю я, и на этом наш разговор заканчивается.
После разговора с Николь я сразу же звоню на мобильный Джулии. Ответа нет. Я пробую еще раз, но она все равно не берет трубку. Впрочем, не стоит беспокоиться, рассуждаю я. Джулия за рулем. Может быть, она не поставила телефон на громкую связь и он лежит у нее где-то в сумке. С ней в машине чужой ребенок, она должна вести машину предельно внимательно. Вдвойне осторожнее, чем обычно. Она не будет отвлекаться на звонки. Сейчас еще даже нет восьми часов.
Я снова падаю в кровать, и мои глаза быстро наливаются свинцом. Я засыпаю с телефоном в руке, пока очередной кошмар не вырывает меня из сна в половине десятого. Ужас нависает надо мной, окутывая пеленой панического страха, как в кокон…
От Джулии пока что нет никаких вестей. Ни звонка, ни сообщения, ни их самих… Где же они, черт возьми? Я откладываю телефон в сторону, завариваю кофе, иду в ванную и принимаю душ. Когда я спускаю воду в туалете, ручка от сливного бочка отваливается и остается у меня в руке. Похоже, что дряхлая сантехника начинает разваливаться на части. Расстроенная и сердитая, я с силой отшвыриваю ее от себя прочь, и она отлетает к противоположной стене, ударяясь о зеркало над раковиной с такой силой, что я слышу звон разбитого стекла и вижу трещину, расползающуюся по нему огромной паутиной.
Я не суеверна, но смотрю на разбитое зеркало со все более нарастающим страхом, стальные щупальца которого сжимают мои внутренности в ледяной ком. Я знаю, что веду себя глупо. Здесь не о чем беспокоиться. Всему должно быть логичное объяснение. Мне нужно отвлечься и перестать впадать в панику. Это просто у меня нервы шалят из-за стресса. Слишком много всего навалилось в последнее время.
Движимая внезапным порывом, я спускаюсь вниз и беру на кухне рулон мусорных мешков. Я собираюсь очистить свою детскую спальню, полностью стереть все следы злобы и ярости Лидии, убрать оттуда весь мусор и начать все сначала. Теперь это дом Робин, и я сделаю все возможное, чтобы он стал идеальным. Пора перестать прятаться от своих страхов и откладывать уборку там «на потом».
Сделав глубокий вдох, я снова поднимаюсь наверх и вхожу в свою бывшую детскую комнату, снова очутившись лицом к лицу с хаосом. Я открываю первый пакет для мусора и сгребаю в него порванные обрывки бумаги и порезанные клочки ткани – все эти руины моего детства. Время от времени я нахожу страницу, которая избежала уничтожения, или абзац из когда-то любимой мною книги. Но я не задерживаюсь над этим, наполняя один пакет за другим.
Я в бешенстве. Я злюсь на Джереми, на Эндрю, беспокоюсь о Робин… И над всем этим вишенкой на торте возвышается – барабанная дробь – ярость на мою собственную мать.
– Хрен тебе, хрен тебе, хрен тебе!
Я сгребаю и выбрасываю, сгребаю и выбрасываю…
Я не такая, как ты, я люблю свою дочь!
Но я принимаю твою ненависть ко мне и плюю ей в лицо.
Пошла ты к черту!
Однако мое яростное безумие скоро проходит. Возможно, поначалу я была невосприимчива к той мрачной ненависти, что дышит и пульсирует в этой комнате, но вскоре она проникает под кожу, подавляя мой гневный пыл.
Уже почти десять. Джулия так и не перезванивала. Я до сих пор не знаю, где Робин. Я спускаюсь вниз и прохаживаюсь из угла в угол, из комнаты в комнату. Я вся в ожидании.
И пока я жду, у меня в голове мелькают разные образы, и вдруг среди них на ум приходит слово «Тиффани» и бледно-голубая коробка с мертвой птичкой-робин внутри, насквозь кишащей личинками.
Ледяная хватка ужаса сжимает мои внутренности.
Часть 2
Я ковыляю обратно от дома Джулии к автобусной остановке. Голова и колени болят от падения. Я знаю, что рана на лбу все еще кровоточит, но мне все равно. Адреналин сильно притупил мои болевые ощущения.
В какой-то момент шоковое состояние пройдет и я прочувствую всю силу этой боли. Но сейчас я радуюсь ее жалящим ранам и царапинам, отвлекающим меня от темноты, в которую стремится провалиться мое сознание.
Мое воображение все глубже погружается в места, которые я никогда не хотела посещать, мои страхи выходят из-под контроля.
Я должна быть дома, на случай, если Робин каким-то образом добралась туда. Нет смысла бродить по улицам, когда у меня нет ни малейшего представления, где может быть моя дочь. Мне нужно сесть, подвести итоги, как следует поговорить с полицией.
При мысли о полиции на меня обрушивается воспоминание о моем недавнем телефонном звонке в Службу спасения, о моей истерике. Они могут решить, что я какой-то нарушитель спокойствия и расточитель их времени. Теперь будет трудно заставить их воспринимать всерьез мои слова.
Я хоть знаю, во что была одета Робин вчера? Мне нужно составить ее словесный портрет для полиции, вот это точно. Я уже даже вижу эту ориентировку в своем воображении.
Пропала десятилетняя девочка, рост четыре фута девять дюймов, каштановые волосы до плеч, глаза голубые, была одета…
Во что? Во что она была одета? Откуда мне знать, я же не была с ней…
Но это все равно не настоящая Робин, а просто холодное, двумерное описание внешности. Оно ничего не сообщает о ней самой, о том, каким ребенком она на самом деле является: нежным и любящим. И еще смелым. Таким смелым!