– Мне вообще не следовало ложиться, – отвечаю я. – Не могу поверить, что я заснула.
– Скорее всего, это от шока, – предполагает она. – Ты свернулась тут калачиком, как будто пряталась.
Я скидываю одеяло и поднимаюсь на ноги. Я чувствую, что восстановила свои силы в этом теплом убежище.
– Какие новости? – спрашиваю я. – Есть какие-нибудь новости?
– Нет, ничего, – отвечает она.
– А полиция?
– Пока еще не приехала. Полагаю, они еще не уверены, что она пропала.
– Или что ее похитили, – тихо говорю я.
– Или что ее похитили. – Голос Зоры звучит монотонно, тяжело и так же устало, как и мой собственный голос час назад.
Я смотрю на нее.
– Мы не должны предполагать худшего, – говорит она словами, но по выражению ее лица я вижу, какие черные тучи бродят в ее душе.
– Спасибо, – вздыхаю я.
– За что?
– За то, что пришла ко мне и помогаешь. За то, что сидишь тут со мной. Я бы не смогла сделать это сама.
– Ты не должна быть одна, – говорит Зора. – Эндрю должен быть рядом с тобой.
– Эндрю, – эхом вторю я.
Я уже долго не вспоминала о нем.
– Я не могу с ним связаться. Я читала эту историю, что ты мне прислала, но понятия не имею, что там происходит.
– О, господи. И без этого уже достаточно… Я полагаю, что этим вполне могло объясняться его поведение, если он был вовлечен в мошенническую схему…
Мы обе на минуту замолкаем. Я знаю, что где-то там, за горизонтом, далеко в Америке, нависла еще одна темная туча, но сейчас я отворачиваюсь от нее. Эндрю оборвал со мной все связи несколько месяцев назад, по его поводу я уже выплакала все причитающиеся ему слезы и продумала все положенные ему мысли.
Робин – единственная, о ком я теперь думаю. Мы сидим вместе с Зорой в комнате Робин и ждем, когда наступит вечер и тьма за окном станет еще мрачнее и гуще.
48
Я резко просыпаюсь, как от толчка. Я в замешательстве, меня охватывает страх. Мне снилось, что я потеряла что-то очень ценное, и я резко вскакиваю, охваченная паникой. Мне требуется мгновение, чтобы сориентироваться: я все еще в комнате Робин, уличный фонарь за окном горит теплым оранжевым светом. На потолке мерцают наклеенные пластиковые звезды, светящиеся в темноте. Одна из них в самом углу комнаты ярко сияет своим бледно-зеленым свечением, подпитываясь от света уличного фонаря.
У меня ужасно болит шея, потому что я уснула в каком-то неестественно скрюченном положении. Я неспешно потягиваюсь то в одну сторону, то в другую, пока ко мне не приходит полное осознание реальности, и я вскакиваю, шаря по кровати в поисках своего телефона. Он был у меня в руках – это последнее, что я помню перед тем, как провалиться в сон от усталости и стресса часа в два ночи.
Прошло уже четыре часа с тех пор, как я в последний раз его проверяла, но на экране по-прежнему нет никаких уведомлений о новых сообщениях или звонках – ничего… И никаких признаков Робин тоже. Зора спит рядом, лежа поперек кровати, ее ноги свисают и достают до пола. За окном громко ревет мотоцикл, проезжая мимо дома по нашей улице. От резкого звука Зора просыпается, вздрагивая так же, как и я. Вялая и размякшая от сна, она оглядывается вокруг, пытаясь сообразить, где она находится. Несколько секунд мы смотрим друг на друга сквозь пелену оранжевого света уличных фонарей.
– Есть что-нибудь? – спрашивает она, и я качаю головой:
– Ничего. Уже почти шесть. Нам нужно снова позвонить в полицию.
– Да, – говорит Зора. – Теперь они должны отнестись к этому серьезно. Робин нет уже почти сутки.
Мы обе замолкаем, стараясь не думать о том, что, когда пропадает ребенок, первые двадцать четыре часа самые важные. Пока я снова звоню в полицию, Зора сидит рядом и все время твердит, что теперь исчезновение Робин должно рассматриваться в срочном порядке.
Я вешаю трубку и поворачиваюсь к ней:
– Думаю, они наконец-то тоже поняли это. Они обещали срочно прислать кого-нибудь, кто возьмет у меня описание ее внешности и составит протокол. Они сказали, что уже приступили к ее поискам.
– Хорошо, – говорит Зора. – Очень хорошо… – Она на мгновение замолкает, потом спрашивает: – Есть какие-то новости от Эндрю?
– Нет, ничего.
Какое-то время я тоже молчу, обдумывая другие важные моменты, которые я пока что игнорировала. Но эти проблемы слишком велики и безотлагательны, чтобы продолжать от них отмахиваться и дальше.
– Мы должны быть в суде в десять утра, Зора. Или по крайней мере… – Я опять замолкаю. – Я попробую еще раз позвонить Эндрю. Но его телефон был вне зоны доступа еще с субботы.
Я не в силах разговаривать с Эндрю при свидетелях, поэтому уединяюсь в своей комнате. На этот раз его телефон в сети, гудки идут, хотя он по-прежнему не берет трубку. Включается автоответчик, и я оставляю ему сообщение: «Я ни хрена не понимаю, что там у тебя происходит. И если честно, меня это и не слишком волнует. Робин пропала. Ты должен немедленно приехать сюда, где бы ты ни находился. Твоя маленькая девочка пропала, и я не знаю, что делать».
Я кладу трубку и с минуту стою, обводя взглядом комнату. Это старая спальня моей матери. Она переполнена ее вещами – всей этой дешевой безвкусицей, которую она копила годами и которую я стараюсь не замечать все то время, пока мы здесь живем, сосредоточившись лишь на том, чтобы придать всему остальному здесь хоть какую-то атмосферу уютной и комфортной домашней обстановки для Робин.
Дом моего детства должен был стать для нас приютом, безопасным убежищем, но получилось все совсем наоборот. Каждый день моего пребывания здесь был наполнен внутренней борьбой – с отвержением меня моей собственной матерью, с неприятием меня другими матерями у школьных ворот…
А теперь еще и это – единственный человек, который имеет для меня значение, пропал. Если я верну Робин… нет, когда я верну Робин, я начну все с самого начала.
Я собираюсь оспорить в суде это дурацкое доверительное управление материнским наследством, и мы получим в свое полное распоряжение то, что и так по праву принадлежит мне и Робин. Я вырву из лап небытия все, что и так мое, я разрушу эти сковывающие нас по рукам и ногам невыносимые условия завещания моей матери. Робин и я, только мы вдвоем будем отныне решать, где мы хотим жить и что мы будем делать. И ничто нас не остановит.
– Я не пойду сегодня на слушание, – говорю я Зоре, пока мы сидим с ней внизу на кухне и пьем кофе.
Осознание виновности Джереми не дает мне покоя, его слова громко звучат у меня в ушах, я больше не могу все это игнорировать. На все эти выходные я напрочь выкинула из головы образ Зоры-адвоката – так отчаянно я нуждалась в ее дружеской поддержке и помощи. Но больше я не в состоянии отмахиваться от факта, что она не только моя лучшая подруга, но и участник со стороны защиты в судебном процессе против учителя-педофила. Я озадаченно смотрю на Зору.
– Может, тебе, наоборот, лучше отвлечься от этой ситуации с Робин и все-таки пойти на суд? – спрашивает она.
– Ты это серьезно? – Я бросаю на нее укоризненный взгляд. – Я просто не могу этого сделать. Мне нужно поговорить с полицией. А что, если она вернется? Я должна быть здесь – я могу ей понадобиться.
– Полиция должна быть здесь с минуты на минуту, – говорит Зора. – У тебя будет более чем достаточно времени, чтобы поговорить с ними перед поездкой в суд.
– Я не уверена…
– Я думаю, что обычное рутинное занятие, типа небольшого погружения в работу, не такая уж плохая идея. Это поможет отвлечь тебя от панических мыслей и переживаний. И потом, мы всегда обе сможем уйти оттуда в случае чего. Чтобы вернуться сюда, не потребуется много времени. У тебя с собой будет телефон, с тобой немедленно свяжутся, если появятся какие-нибудь новости. Я сильно беспокоюсь о тебе, о том, в каком ты сейчас ужасном стрессе из-за всего этого. Было бы неплохо как-то переключить твое внимание.
Я слушаю ее и медленно падаю со скалы прямо в ледяную пропасть своих самых черных страхов. В ушах шумит, сердце бьется в бешеном рваном ритме, где каждый удар – это слог имени моей дочери: Ро – Бин, Ро – Бин, Ро – Бин.
Диким усилием воли я ловлю и останавливаю себя. Падение в состояние беспомощной тревоги не поможет данной ситуации вообще.
– Может, ты и права, – задумчиво отвечаю я.
Зора кивает:
– Я в любом случае буду там – вдруг обстановка слишком накалится. А ты всегда сможешь развернуться и поехать домой.
Впервые с тех пор, как Робин пропала, я испытываю не только страх. Я чувствую себя виноватой. Как жаль, что я так и не рассказала все откровенно Зоре по поводу этой книги, обнаруженной мною в доме у Джереми.
Сначала я ничего не говорила ей, потому что не знала, как мне поступить и что делать с этой своей находкой. А потом мне стало совершенно не до этого… Беспокойство о Робин полностью выбросило из моей головы все мысли о Джереми и этой книге. Ну, а теперь… теперь уже слишком поздно. Надо было сразу рассказать Зоре обо всем.
Но, по правде говоря, я боялась. Меня терзали сомнения, а что, если она тоже замешана в этом покрывательстве? А что, если она тоже лгала мне? Хотя это не оправдание – я должна была сказать ей немедленно. Я не имею права не доверять ей. И вот теперь я вообще не знаю, как подступиться к этой ситуации, как ей все это рассказать…
Я принимаю душ и одеваюсь в строгий костюм для судебного заседания. Пока я собираюсь, я принимаю решение: я должна все рассказать Зоре, несмотря на все осложнения, которые может вызвать эта информация. Я спускаюсь вниз.
– Зора, мне нужно тебе кое-что сказать, – говорю я, входя на кухню.
Она смотрит на меня снизу вверх:
– Что сказать?
– Извини, мне следовало сказать тебе об этом раньше. Речь идет о Джереми.
– Я не уверена, что это… – она начинает что-то говорить, и в это момент раздается стук в дверь.
Несмотря на то, что я знаю, что это скорее всего полиция, я не могу не почувствовать хоть небольшой всплеск надежды, которая моментально разбивается вдребезги, как только Зора открывает дверь и я слышу звуки взрослых голосов, совсем не похожих на звонкий щебет Робин.