Две женщины в полицейской форме проходят на кухню, представляются и садятся за стол. Оба детектива-сержанты, одна по фамилии Хьюз, другая – Лабинджо. Они говорят мягким, сочувствующим тоном, но взгляд у них стальной и цепкий. Они внимательно слушают и с серьезным видом по ходу рассказа делают какие-то заметки, что меня в целом немного успокаивает.
Их поведение очень контрастирует с тем, как вчера оператор отреагировал на мой первый звонок в Службу спасения. Я рассказываю им то, что знаю по данной ситуации: Николь сказала, что Джулия повезла Робин домой, что они уехали вчера утром и до сих пор их нет и я никак не могу связаться с Джулией. Они кивают и что-то записывают.
– Один из наших коллег из Суффолка уже побывал в Олдборо и разговаривал с Николь, так что у нас уже сложилось хорошее представление о временной шкале событий. Мы уже разослали ориентировку с данными на машину, в которой увезли вашу дочь, мы делаем все возможное, чтобы найти ее.
– Жаль, что вчера полиция не отнеслась к этому происшествию более серьезно, – говорю я, слова вылетают изо рта прежде, чем я успеваю их остановить.
Я не собираюсь враждовать с ними, хотя и злюсь.
– У нас есть запись вашего вчерашнего звонка в Службу спасения, – говорит инспектор Хьюз, пристально глядя мне в глаза. – Я вас очень хорошо понимаю, но на той стадии пока что было недостаточно сведений, чтобы возбуждать дело о пропаже ребенка.
Да, она права. Я помню свой первый вчерашний звонок в полицию – свой бессвязный, несогласованный рассказ, свои истеричные всхлипывания.
– Но был еще и мой второй звонок. Вам следовало отнестись к нему более внимательно.
Детективы переглядываются. Лабинджо прочищает горло.
– В Вуд-Грин произошел инцидент. Драка с поножовщиной.
Дальше она ничего не объясняет. Ей это и не нужно. Я хорошо осведомлена о сокращении бюджетного обеспечения в столичных отделах полиции, о сокращении числа сотрудников полицейского штата и о том большом давлении и напряжении, в котором работают эти службы.
Я киваю:
– Вы же понимаете, что я сейчас нахожусь в огромном стрессе.
– Конечно. И я уверена, что очень скоро мы получим какие-нибудь сведения по данной ситуации.
Они уходят. Уже почти девять часов. Если я собираюсь появиться сегодня на судебном заседании, то нужно выходить прямо сейчас. Зора чувствует мои колебания.
– Пошли, – говорит она. – Давай, выходим отсюда.
Я еще немного стою в нерешительности у двери. Затем делаю глубокий вздох, и мы с Зорой двигаемся в сторону метро. А по пути туда я всматриваюсь в каждую проезжающую мимо машину в тщетной надежде, что я увижу в ней Робин, едущую домой в целости и сохранности.
49
Пока мы едем на метро до станции Элефант-энд-Касл, всю дорогу у меня из головы не выходят тревожные мысли о Робин. Зора тоже выглядит обеспокоенной, лицо у нее бледное и встревоженное. Она ничего не спрашивает о моем предыдущем упоминании о Джереми. Но и я совершенно забываю об этом до того момента, пока мы не оказываемся возле здания суда.
Зато теперь эти мысли вовсю меня будоражат и роятся, как пчелы, в моей голове. Я понимаю, что мне совершенно наплевать на судьбу Джереми, даже несмотря на то, что я играю в команде его защиты. Но мне небезразлична Фрея. На ее месте в свое время вполне могла бы оказаться я сама.
И мне небезразлична Зора. Я совершенно не хочу ее вмешивать в любые возможные разбирательства по этому поводу, чтобы это не могло как-то отрицательно повлиять на ее карьеру.
Чем больше я думаю о Джереми, тем больше во мне нарастает гнев. И все накопившееся напряжение от исчезновения Робин подспудно подпитывает его. «Забудь о разговоре с Зорой, на самом деле тебе сейчас нужна не Зора, а Барбара», – говорю я сама себе.
Оставив Зору в вестибюле, я направляюсь прямиком в пустующую гардеробную. Я достаю из сумки свой парик и адвокатское одеяние, смотрю на них, потом запихиваю обратно в сумку и просто дожидаюсь появления Барбары, расхаживая взад-вперед по комнате.
Наконец через несколько минут она приходит. Барбара кивает, здороваясь:
– Доброе утро. Нам нужно поговорить о твоей встрече с Джереми в субботу. Мне только что рассказали об этом.
Я смотрю на Барбару так, как никогда раньше, на моем лице написано нескрываемое презрение.
– О чем именно вы хотели поговорить? – спрашиваю я.
– Отцу Джереми пришлось провести все выходные, убеждая его не признавать себя виновным. Я не могу поверить, что ты влезла во все это и заварила такую кашу!
– Я заварила такую кашу? Вы что, и вправду не понимаете, насколько это все неправильно? Он должен признать себя виновным в совершении данного преступления. И, разумеется, мы не можем больше представлять его интересы в суде.
Барбара равнодушно пожимает плечами, на ее лице нет и следа сожаления.
– Повзрослей уже наконец, девочка, – говорит она. – Ты же знаешь, как на самом деле работает эта система. Обвинение должно сперва доказать его вину, помнишь? Я знаю, что ты у нас вся такая идеалистичная и наивная. Но серьезно, подумай об этом. У Джереми вся жизнь впереди. Не говоря уже о репутации его отца. Довольно скверно для судьи иметь сына, осужденного за сексуальное преступление. И вообще, это работа стороны обвинения – доказывать вину подсудимого, и пока что они ужасно справляются со своей задачей, не так ли?
– Это все потому, что вы вводите суд в заблуждение, – говорю я.
Мой голос звучит громко и взбудоражено, и пара адвокатов, которые только что открыли дверь в гардеробную, чтобы зайти и переодеться, увидев, что тут происходит, быстро вышли обратно, закрыв за собой дверь.
– Не могу поверить, что вы так откровенно говорите о таком серьезном нарушении профессиональной этики.
– Возьми себя в руки, – строго говорит мне Барбара. – Ты должна взглянуть на эту ситуацию в целом. В том, что между ними произошло, Фрея виновата не меньше Джереми. Ей тоже этого хотелось.
– Она еще ребенок, Барбара.
– Ты пытаешься мне сказать, что в подростковом возрасте еще не возникает сексуального желания? Я старше тебя на двадцать с лишним лет и могу с уверенностью утверждать, что даже в наше время подростки были сексуально озабочены. Что уж говорить про нынешнее поколение?! Лично я, например, была бы рада, если бы рядом со мной в том возрасте оказался бы какой-нибудь зрелый мужчина, типа него, а не эти ужасные неуклюжие мальчишки-ровесники. Так что не будь такой размазней из-за всей этой ситуации.
– Это просто невероятно. – Я в ярости шиплю на Барбару. – Я устраняюсь от дела.
Барбара смеется:
– Давай взглянем правде в глаза, тебе не так уж и много пришлось делать в этом процессе. Ты потратила чуть-чуть своего времени на поиск доказательств, только и всего. Вот и вся твоя работа.
– Все понятно. Идите и защищайте его в суд без меня, у вас это прекрасно получается. Посмотрим, что скажет по этому поводу Совет адвокатов. И также я непременно собираюсь удостовериться, что Зора тоже в курсе данной ситуации.
Глаза Барбары злобно сузились. Она свирепо смотрит на меня с таким выражением лица, которое, вероятно, никогда прежде не подводило ее в ситуациях подобного рода с таким накалом страстей. Я стою и с минуту пристально держу ее взгляд, мозг пульсирует от ярости. Затем я беру свою сумку, разворачиваюсь и выхожу из гардеробной.
И только когда за мной захлопывается дверь, я понимаю, что последние несколько минут у меня в голове не было ни одной мысли о Робин. И с этим осознанием моя ярость полностью исчезает, освобождая место леденящему кровь страху.
Я ни в коем случае не должна здесь находиться, поддерживая эту гнилую линию защиты этого потенциально опасного для общества человека. Я должна искать свою дочь. Я опускаю голову и иду прямо на выход из здания суда. В вестибюле я вижу Зору, Джереми и пожилого мужчину рядом с ними. Но я прохожу мимо них, не останавливаясь и не оглядываясь, даже когда Зора несколько раз окликает меня по имени.
Я уже нахожусь в конце парковки, когда чувствую, что кто-то сильно тянет меня за плечо и останавливает. Это Зора, за ней следом подбегают Джереми и еще один мужчина. Я смотрю на пожилого мужчину, изучая его внимательным взглядом.
Этого лица я не видела уже много-много лет. Между отцом и сыном явно прослеживается фамильное сходство. Этих мужчин даже можно было бы назвать очень привлекательными, если бы их глаза не были бы так близко посажены.
Внезапно в своем сознании я снова оказываюсь в том проулке двадцатилетней давности: его руки крепко сжимают мою грудь, его кислое дыхание бьет мне в лицо. Я с силой бью его ногой прямо в пах… И вот он снова передо мной. Я с ужасом смотрю на них обоих.
– Куда это вы собрались, миссис Роупер? – спрашивает Джереми.
– Я отстраняюсь от дела. Я не могу продолжать защищать вас.
– Но…
– И я считаю, что вам не следует продолжать выгораживать самого себя, отрицая свою вину, – прямо заявляю я Джереми. – Но это все, конечно, уже целиком на вашей совести. Более того, я совершенно уверена, что вы и дальше будете продолжать делать именно то, что он вам говорит. – И я киваю на отца Джереми.
– Подождите минутку, – бормочет он.
– Подождать минутку и что? И ничего, – отвечаю я, чеканя каждое свое слово.
– Вот теперь это все наконец обретает свой истинный смысл – то, что Джереми взял фамилию своей матери, а не вашу, – обращаюсь я к пожилому мужчине. – Однако каков отец, таков и сын. Вы сами ни разу в жизни не ответили ни за один свой дерьмовый поступок. С чего бы это ваш сын должен отвечать за то дерьмо, которое натворил он?
– Я совершенно не такой, как мой отец, – возмущенным голосом говорит Джереми.
– Да? А вы спросите его, как он себя вел со студентками-практикантками. Спросите его, скольких он перелапал в пабах. И сколько из них подали на него официальную жалобу и чем все это закончилось, – продолжаю я. – Давайте, спросите его об этом. И он скажет, что не имеет ни малейшего представления, о чем это я говорю. Спросите его, как он вел себя в девяностые годы. И как, скорее всего, он ведет себя до сих пор.