– У нее нет причин лгать, – резонно заявляет Зора. – И кроме того, полиция уже проверила эту версию. Ты же сама слышала их, они ведь так и сказали. Они были в ее коттедже. Все как следует там осмотрели.
Зора говорит бесспорные и очевидные вещи. Но я все еще не до конца уверена. Умом я понимаю ее точку зрения, но мое сердце рвется на куски. Если бы полиция не велела нам оставаться на месте в своем доме, я бы тут же бросилась на поиски Николь, прижала бы ее к стене и расспросила, что именно, черт возьми, происходит.
Может быть, все, что она рассказала, это ложь? Может быть, она все это выдумала? Может быть, Джулия вообще никогда не ездила в Олдборо, не видела ни Николь, ни Робин? Но я не могу поехать туда и вытрясти из нее признание. Эта черная дыра размышлений засасывает меня в свой темный водоворот страхов, и я все время хожу вокруг да около.
Если Джулия не забирала Робин, как сказала Николь, то у меня нет никакого объяснения ее исчезновению, нет ни малейшего намека на то, где она может быть. И сама эта мысль повергает меня в такое отчаяние, что я не могу смириться с этим ни на секунду.
– Я пойду приготовлю что-нибудь поесть, – говорю я, пытаясь разорвать этот порочный круг моих беспокойных терзаний.
Я весь день толком ничего не ела. Я готовлю омлет и делаю тосты. Хлеб уже начал плесневеть, правда только по краям, поэтому я отрезаю корочки, бросая испорченные части в мусорное ведро. Я ставлю перед Зорой тарелку с приготовленной едой и сама сажусь за стол напротив нее. Мы начинаем есть, но у меня кусок не лезет в горло.
Однако я каким-то образом все-таки ухитряюсь запихнуть в себя половину содержимого тарелки, прежде чем со вздохом откладываю вилку прочь. У Зоры тоже особо нет аппетита. С полным отсутствием энтузиазма она немного поковырялась в еде, в основном перекатывая кусочки омлета туда-сюда по тарелке, а затем тоже отложила вилку.
Я убираю со стола тарелки и начинаю мыть посуду. Может быть, наведение порядка и домашние дела хоть немного успокоят мои нервы. Я должна поговорить с Зорой о деле Джереми, но я никак не могу заставить себя это сделать. По правде говоря, мне абсолютно наплевать на все это. Закончив мыть посуду, я снова сажусь за стол и смотрю на экран своего телефона. Пришло сообщение от Николь: «Мы вернулись в Лондон, Пиппа сегодня пропустила школу. Давай завтра выпьем кофе после того, как я отведу ее в школу. Постоянно думаю о тебе».
Я молча протягиваю свой телефон Зоре, показывая ей сообщение Николь:
– Что ты об этом думаешь?
– Что полицейские разрешили ей оставить Олдборо. Если бы они считали, что есть что-то подозрительное, они бы ни за что ее не отпустили, – заявляет Зора.
Черная дыра в моем сознании немного отступает.
– Может, ты и права, – говорю я. – Но мы все еще не знаем, где же, черт возьми, Робин…
Мой голос срывается, губы дрожат. Я полностью потеряла остатки самообладания. Сгорбив плечи, я разревелась, как безутешный ребенок. Громкие стоны и всхлипывания вырываются из моей груди. Я рыдаю так громко, что поначалу даже не слышу стука в дверь. Однако стук продолжается и даже усиливается, поэтому я бегу к двери, вытирая по пути слезы.
Это пришли два детектива, ведущих расследование. Я провожу их в гостиную, стараясь хоть немного взять себя в руки. Хотя им, должно быть, совершенно очевидно, в каком состоянии я нахожусь. Они смотрят на меня добрым, сочувствующим взглядом, сидя в древних трухлявых креслах.
Я борюсь с огромным желанием объяснить им, что на самом деле это не мой дом, что я делаю все, что в моих силах, чтобы хоть как-то привести его в порядок. Мне хочется все это им рассказать, чтобы они не осуждали меня за то, что дом в таком плачевном состоянии. Хотя, разумеется, их это совершенно не должно волновать. Это больше нужно мне.
Я отчаянно хочу нарушить тишину, продолжать что-то делать, как-то суетиться, чем-то заниматься, лишь бы отвлечься, чтобы я снова не потеряла контроль над своими эмоциями. Сержант Хьюз прочищает горло.
– Мы кое-что выяснили, – сообщает она.
Я моментально сосредотачиваюсь.
– Мы сильно ограничены в информации, которую мы можем предоставить вам на данном этапе, – продолжает детектив, – но, как вы уже слышали, расследование дела Джулии Бернет приняло новый оборот. Мы получили определенные доказательства, которые превратили ситуацию вокруг ее дочери Дейзи в расследование покушения на убийство.
– Какие доказательства? – спрашиваю я.
Детективы переглядываются, и сержант Лабинджо кивает сержанту Хьюз, чтобы та продолжала.
– Мы получили результаты токсикологической экспертизы Дейзи. Они показывают значительное количество модафинила, а также диазепама в ее крови.
– А что это, собственно, означает?
– Это означает, что она периодически получала лекарственные вещества, которые не были ей необходимы с медицинской точки зрения, да еще и в не соответствующей ее возрасту дозировке. Модафинил обычно назначают при таких серьезных заболеваниях, как, например, нарколепсия, чтобы справиться с состояниями нарушения циклов сна и бодрствования. Но некоторые люди злоупотребляют им, используя в качестве психотропного вещества. Его достаточно легко достать в Интернете. Это лекарство иногда принимают студенты, чтобы оставаться в бодрствующем сосредоточенном состоянии сознания в течение длительного периода времени, чтобы успеть дописать какую-нибудь срочную работу или закончить подготовку к экзаменам.
– А зачем бы Дейзи это принимала? – спрашиваю я, сразу же осознав всю глупость своего вопроса.
Но сержант Хьюз достаточно добра и не усмехается над моей наивностью.
– В настоящий момент мы прорабатываем несколько иную гипотезу. Наша теория состоит в том, что кто-то давал Дейзи это лекарство, возможно, в попытке повысить ее успеваемость в школе. Скажите, были ли какие-нибудь экзамены в последнее время? Или тесты какой-то повышенной значимости?
Я не могу справиться с потрясением от услышанного.
– Да… Вступительные экзамены в старшую школу. Это комплексное тестирование в начале следующего семестра для поступления в старшие классы. Но погодите… Я хочу сказать, что, конечно, это очень престижная школа и тут высокая конкуренция за места, но травить собственного ребенка наркотиками? Это же просто безумие.
Я встаю и начинаю ходить взад-вперед по комнате, пытаясь взять себя в руки. Я больше не могу спокойно сидеть и слушать это.
– Но ведь диазепам не помогает сосредоточиться, правда? – спрашивает Зора.
Она тоже в шоке.
– Да, вы правы, – говорит Хьюз. – Совсем наоборот. И это вторая часть нашей гипотезы. Этот транквилизатор был дан в попытке успокоить ребенка после передозировки стимулятором.
Ее слова падают в тишину комнаты, словно камни в темное озеро. И я слышу вокруг себя звучание этого эхо.
– Как можно было так поступить с десятилетним ребенком? – Мои слова падают в никуда. – Все это, конечно, просто ужасно, но какое отношение это имеет к Робин? – Я сажусь рядом с детективом.
Страх гложет меня изнутри.
– Мы получили доказательства того, что Джулия очень серьезно относилась к этим экзаменам, – сообщает Хьюз.
Я киваю в знак согласия.
– Мы также получили информацию о том, что Робин, ваша дочь, получала очень высокие оценки. Это правда?
– Да, – говорю я. – Она – очень умная девочка. Она обожает тесты. Но я не оказывала на нее никакого давления.
– Мы такое и не предполагаем, миссис Роупер. Не беспокойтесь. Однако мы полагаем, что в этом может быть какая-то связь. Возможно ли такое, что Джулия считает, что ваша дочь – основная соперница Дейзи? Что она, вероятно, займет ее место?
– У меня нет никаких сомнений, что Дейзи независимо ни от чего обязательно получила бы место в старших классах этой школы. У нее не было никаких проблем с учебой, она показывала очень высокие академические результаты.
– Тогда, быть может, там есть какой-то приз лучшей ученице или что-то типа того?
Я на секунду задумываюсь, потом меня пронзает, словно молнией.
– Стипендия. В этой школе есть стипендия. Но ведь…
И детективы снова переглядываются. Теперь начинает говорить сержант Лабинджо:
– Мы хотим, чтобы вы взглянули кое на что, может быть, вы узнаете это.
Она лезет в черный портфель, который стоит у ее ног, и достает оттуда прозрачный пластиковый пакет с чем-то маленьким внутри. Я немедленно узнаю его содержимое, которое полиция явно намеревается использовать в качестве улики в суде, и подавляю истеричный всхлип. Лабинджо надевает одноразовые перчатки. Она лезет в пластиковый пакет, достает предмет и показывает его мне.
Это мягкая игрушка. Маленькая мягкая игрушка. Вязаный зайчик, одетый в зеленую жилетку и черные брючки, с английской булавкой в ухе. Игрушка, которую Зора сделала для Робин много лет назад и с которой та никогда не расставалась. Я вскакиваю и пытаюсь выхватить его из чужих рук, но детектив убирает улику обратно в пакет подальше от меня.
– Вы узнаете это? – спрашивает она меня.
Я все еще пытаюсь добраться до него.
– Пожалуйста, не прикасайтесь к этому. Это может быть очень важной уликой на суде.
Я покачнулась на месте. Я чувствую чьи-то руки на своих плечах, направляющие меня назад к дивану, и тянущие меня вниз, чтобы я села. Это заботливые руки Зоры.
– Да, – отвечаю я. – Да, я узнаю его. Это зайчик Робин. Где вы его нашли?
Еще одна долгая пауза. Детективы снова переглядываются. Я вся трясусь от нервной дрожи, в комнате витает напряжения.
– Мы обнаружили это в машине Джулии, – говорит Хьюз. – Прямо под передним сиденьем. Может быть такое, что Робин носила его с собой, скажем, в кармане?
– Да, – говорю я. – Она постоянно носила его с собой.
– Мы предполагаем, что он каким-то образом выпал, и никто его не заметил.
– А где же сама Робин? – спрашиваю я очень тихо.
– Мы пока что не знаем, – отвечает детектив. – Но я обещаю вам, что в ближайшее время мы обязательно это выясним.