– У тебя кровь на голове, – говорю я. Надо обработать рану. Ты как себя чувствуешь, вообще?
Пиппа еще больше сгорбилась над своим медвежонком, у нее лицо раненого зверька. Она не отвечает. Николь подходит к ней и обнимает за плечи, глядя на нее сверху вниз.
– С ней все в порядке, – говорит она. – Пиппа просто немного ковыряет в голове, когда нервничает, вот и все. Это было трудное время для нее. Для всех нас.
Я киваю. На это я ничего не могу возразить. Глядя, как Николь обнимает Пиппу, мне хочется выть и плакать. Больше всего на свете я желаю, чтобы моя дочь тоже была в моих объятиях. Я почти что физически ощущаю тепло Робин, чувствую запах ее волос.
Николь смотрит на лежащую на кровати Дейзи. Она не знает, что я исподволь наблюдаю за ней. В одну секунду что-то в ее лице меняется, черты становятся резче. На мгновение она выглядит совершенно непохожей на себя, такой чужой и хищной. Затем она поворачивается в мою сторону и снова начинает улыбаться, тепло возвращается так же внезапно, как и исчезало минуту назад. Этот внезапный контраст так сильно подчеркивает ту мрачную темноту, которая только что мелькала в ее глазах.
В палату входит мужчина, его шаги громким эхом отдаются в больничной тишине.
– Пол, – обращается к нему Николь. – Как у тебя дела? С Дейзи все по-прежнему. Никаких изменений.
Итак, значит, это и есть Пол. Бывший муж Джулии. Я окидываю его изучающим взглядом. Я помню, как Джулия рассказывала о нем как о безжалостном, бесчувственном человеке, который обращался с ней очень жестоко. Она отзывалась о своем муже как о полном чудовище, который в конце концов довел ее до суда, и только там она с огромным трудом смогла добиться надлежащего финансового обеспечения для себя и их общей дочери Дейзи.
Это описание совсем не соответствует тому, как он выглядит: уютный твидовый пиджак, потертые джинсы. Он скорее похож на скромного и милого учителя географии, чем на акулу инвестиционного бизнеса, которую я ожидала увидеть. И все же я знаю, что лучше не судить по одежке. Внешность весьма обманчива. Он может выглядеть вполне приятным человеком, но это не делает его таковым на самом деле.
Когда он входит в комнату, я вижу на его лице следы страдания – глубокие складочки скорби и темные мешки под глазами после долгих бессонных ночей.
– Это Сэди, – говорит Николь, представляя меня. – Она мама Робин. Ну, знаешь, та девочка, которая…
Она не заканчивает фразу. Ей это и не нужно. На лице Пола отразилось сочувствие. Он взял мою руку в свои.
– Мне очень-очень жаль, – искренне говорит он. – Вы, должно быть, проходите через ад.
Меня согревает сочувствие в его голосе. Он точно знает, через что я прохожу, даже если физически его дочь находится здесь, в палате, она тоже потеряна. И ее возвращение так же неопределенно, как и возвращение Робин.
– Мне так жалко вас обоих, – говорит Николь.
Пол садится на ближайший к голове Дейзи стул, который освобождает для него Николь, а сама она присоединяется ко мне в изножье кровати. Пиппа встает и садится на пол в углу комнаты, беря в руки книгу. Я щурюсь в праздном любопытстве, пытаясь прочитать название. Это «Трудные дни». Я удивленно моргаю.
– Есть какие-нибудь новости? – спрашивает Николь.
Она не говорит о чем именно, но ясно, что она имеет в виду Джулию.
Пол кивает:
– Я только что разговаривал с полицией. В ходе обыска в доме были обнаружены пачки модафинила и диазепама с отпечатками ее пальцев. Они обвиняют ее в том, что она пичкала Дейзи наркотиками. У меня в голове такое не укладывается. Я понятия не имел о том, что она настолько сильно беспокоилась о поступлении Дейзи в старшую школу. Или что ее так заботила эта стипендия.
– Ничего не слышно насчет Робин? Она ничего не сказала? – вырвалось у меня.
– Мне очень жаль, Сэди. Она вообще не хочет ни о чем говорить, – отвечает Пол.
Огромная симпатия и сочувствие так и струится из него, практически разрывая мое сердце на части.
– Но есть кое-что еще, – продолжает он. – Полиция также продолжает расследовать смерть, которая произошла полтора года назад. Речь идет о маленькой девочке из класса Дейзи, которая тогда утонула.
Я резко поворачиваю голову. Должно быть, он имеет в виду Зою. Джессика сказала, что Джулия тоже была там в тот момент.
– Несчастные родители этой девочки никогда не были полностью удовлетворены расследованием обстоятельств ее смерти. Джулия тогда тоже была с ними в том отпуске. Теперь, когда мотивация прояснилась больше, полиция допрашивает ее и об этом инциденте тоже.
– Это было так ужасно, – говорит Николь, понижая голос. – Пиппа тоже была с ними в отпуске, когда это случилось. Хотя она и не видела сам несчастный случай, потому что спала в это время. Говорят, что Зоя тайком выбралась ночью в бассейн, чтобы попрактиковаться в плавании. Во всяком случае, именно такая версия была у следствия раньше.
После сказанного Николь стала невероятно бледной. Она встряхивает головой, словно пытаясь сбросить морок этих видений, и с любовью смотрит на Пиппу, сидящую на полу с раскрытой книгой.
– Пиппа, милая, ты же испортишь себе глаза, читая в темноте.
Пиппа встает и потягивается:
– Я хочу есть, мам. Можно мне что-нибудь поесть?
– Хочешь, я отведу ее в столовую? – предлагаю я.
Как бы отчаянно я ни нуждалась в информации, но еще отчаяннее мне вдруг захотелось поскорее выбраться отсюда. Мне явно требуется быть подальше от этого места, переполненного всеми этими трагическими эмоциями. Если я сейчас же не выберусь из палаты, я просто разорвусь от нервного напряжения.
– О нет-нет, все в порядке. Я отведу ее сама, – заявляет Николь и встает, собираясь уходить.
Однако именно в этот момент в палату входит врач. Она хочет поговорить с Полом о Дейзи. Тот умоляюще поворачивается к Николь:
– Останься со мной, пожалуйста. Я думаю, мне потребуется чья-то поддержка, чтобы перенести известия от врача. Они могут оказаться слишком сокрушительными.
Николь переводит взгляд с Пола на доктора, затем на Пиппу и на меня. Она пожимает плечами, словно признавая свое поражение, и смотрит на меня:
– Придется все-таки тебе сходить с Пиппой и покормить ее. Хорошо?
53
Пиппа оказалась ужасно голодной. Она полностью съедает свой сэндвич с сыром и ветчиной, прежде чем я успеваю даже прикоснуться к кофе, и с энтузиазмом кивает, когда я спрашиваю, не хочет ли она еще один. Она уже наполовину закончила и второй, прежде чем вообще что-то сказать за все это время. Затем она наконец говорит:
– Спасибо. Вчера вечером у нас не было времени поужинать. Это все действительно странно.
Она не вдается в какие-либо подробности и открывает баночку кока-колы, которую я добавила к заказу, делая из нее большой глоток. Я наблюдаю, как она ест. Несмотря на то что Робин дружит с ней с самого начала семестра, я впервые рассматриваю ее так пристально.
Когда рядом были Робин и Дейзи, она всегда уходила куда-то в тень, на задний план. А теперь что за ирония судьбы: та, кто меньше всего обращала на себя внимания, в данный момент имеет в себе больше всего жизни. Я содрогаюсь от этой мысли, страх за Робин снова переполняет меня.
– В субботу было очень весело, – говорит Пиппа. – Мне нравилось, что Робин рядом. Мне было так жалко, что когда я проснулась, ее уже не было.
Я слушаю и удивленно моргаю. Не могу поверить, что мне не пришла в голову идея расспросить Пиппу о том, что же там произошло. Стресс сделал меня глупой и медлительной.
– Как ты думаешь, Пиппа, что случилось? – Я обращаюсь к ней как можно более нежно. – У тебя есть какие-нибудь мысли на этот счет?
– Если честно, я не знаю. Мы провели весь день, бегая по пляжу и катаясь на велосипедах. Впервые за долгое время не было никакой учебы. Потом мы поужинали, Робин заснула, и мама отнесла ее наверх. Я тоже потом заснула, а когда проснулась, то ее уже не было.
Спали на диване… Должно быть, именно в этот момент Николь сделала фотографию и отправила ее мне. Хотя это все звучит как-то странно, не похоже на обычное поведение Робин. Но, в принципе, ничего экстраординарного в этом тоже нет.
– А ты видела в тот вечер Джулию? – спрашиваю я.
Пиппа выглядит озадаченной.
– Маму Дейзи, – подсказываю я.
– А, да. Она ужинала с нами. Мама сказала, что она уехала рано утром. Еще до того, как я проснулась. А потом я увидела, что Робин тоже нет.
Ничего нового в ее рассказе. Ничего такого, что могло бы пролить свет на ситуацию.
– А пока Робин все еще была там, ничего необычного не случилось? – спрашиваю я, не желая терять надежду, что у этой девочки есть хоть какой-то ключ к разгадке местонахождения Робин.
Пиппа пожимает плечами.
– Это был такой веселый день, – повторяет она. – Мама даже разрешила нам пойти в тайный дом.
Долгая пауза, затем щеки Пиппы медленно наливаются румянцем, а в глазах появляются слезы. Она берет свою баночку кока-колы, но ее руки дрожат, и она роняет ее боком на стол, проливая оставшееся содержимое. Пиппа берет горсть салфеток и пытается вытереть лужу, но она делает это весьма неумело, и жидкость только дальше растекается по столу.
– А что это за тайный дом, Пиппа? – вкрадчиво спрашиваю я.
Мир вокруг меня остановился и замер. Все исчезло с лица земли, есть только эта девочка передо мной и длинный темный след жидкости на столе, медленно стекающий на пол.
– Я не должна была об этом говорить. Это секрет.
– Обещаю, что никому не скажу, – успокаиваю ее я. – Но я тоже люблю секреты. Особенно тайные дома. Это звучит так интересно.
Мягко и тихонько я расспрашиваю ее.
– Наконец-то мама нашла ключ, – говорит Пиппа. – Он пропал много лет назад. Почти столько же, сколько мне лет. Но мама снова нашла его, и мы все пошли в тайный дом посмотреть, что там такое. Но вышли оттуда очень быстро, потому что там было полно мертвых мух.
– А где же находится это место?
– Обещаете никому не говорить? – заговорщически спрашивает Пиппа.