– Обещаю, – отвечаю я.
Но я точно знаю, что не собираюсь его сдерживать. Для меня нет ничего важнее Робин.
– Пожалуйста, скажи мне, где находится это место.
– В задней части нашего дома на берегу моря. Оно немного похоже на сарай или гараж, но это не так. Там внутри как будто маленький домик.
Очень осторожно я спрашиваю Пиппу, не хочет ли она еще чего-нибудь поесть или попить. А затем веду ее наверх. Очень аккуратно, не торопясь, не делая ничего, чтобы показать, что она сказала что-то важное.
Пока мы идем по коридору и ждем лифт, я непринужденно болтаю с ней о тестах, о предстоящем Рождестве и на другие темы, которые только могу придумать, стараясь сохранить свой голос мягким и спокойным. Кажется, это сработало. Пиппа весело щебечет со мной всю дорогу до седьмого этажа, где я передаю ее Николь.
– Я сейчас должна идти домой, – говорю я. – Эндрю написал мне, и, кажется, он в ужасном состоянии. Мне нужно идти и быть рядом с ним.
– Но у нас даже не было возможности как следует пообщаться, – возражает Николь. – Может быть, ты еще зайдешь сюда попозже?
Я неторопливо пячусь из палаты, стараясь выглядеть как можно более спокойно и естественно. Николь улыбается мне, прижимая к себе Пиппу, – просто образец любящей подруги и заботливой матери. Больше всего на свете мне хочется верить, что это так и есть. И что она на самом деле такая же добрая и любящая, какой кажется. Но все мои инстинкты подсказывают мне немедленно убраться отсюда и поскорее выяснить, что же это, черт возьми, за тайный дом такой. Пол тоже улыбается мне милой дружелюбной улыбкой, подходит и быстро обнимает.
– Мне так жаль вашу дочь, – говорит он. – Я думаю обо всех вас. И желаю ей скорейшего благополучного возвращения.
Я смотрю на маленькую фигурку Дейзи в кровати.
– Я тоже о вас думаю, – вздыхаю я.
Как только я выхожу за дверь палаты, я бегу прямо к лифту.
54
По дороге домой я звоню в полицию и сообщаю, что у меня есть важная информация. Они весьма серьезно относятся в моему заявлению.
Моя дорога до дома длится лишь несколько минут, но кажется мне многочасовой поездкой. В дверях меня уже встречают детективы Лабинджо и Хьюз, а позади них маячат Эндрю и Зора.
– Я только что разговаривала с дочерью Николь, – тяжело дыша, говорю я. – Она рассказала мне, что есть некая отдельная часть дома. Скрытая от посторонних глаз. Она называет это «тайный дом». Вы там были? Все проверили?
Полицейские переглядываются, а затем смотрят на меня.
– Не уверена, что мы находили эту скрытую часть дома, – говорит Хьюз. – Ранее нам не поступало такой информации.
– Но вам разве не кажется, что это стоит проверить? Может быть, Робин именно там.
Детективы снова переглядываются.
– Все это как-то неубедительно, – говорит Лабинджо. – Однако, если…
– Неубедительно? – перебиваю я ее. – Что в этом такого, черт возьми, неубедительного? Мне показалось, что вы говорили, что все обшарили каждый уголок в том доме.
– Если вы позволите мне закончить, – говорит Лабинджо, – мы сейчас же подключим местную полицию. И мы тоже поедем туда. На всякий случай.
Я так взвинчена, что уже открываю было рот, чтобы снова начать кричать на нее. Но тут до меня доходит смысл только что ею сказанного.
– А, хорошо, – говорю я. – Значит, вы едете туда?
– Да, мы туда сейчас же выезжаем.
И они выходят из дома, целеустремленно зашагав по дорожке. Вдруг я срываюсь с места и бегу за ними.
– А можно мне тоже поехать с вами? – спрашиваю я, стараясь, чтобы мой голос не звучал слишком умоляюще. – Если Робин там, то я могу ей понадобиться.
– Садитесь, – коротко говорит Хьюз, кивком показывая на заднее сиденье их ничем не примечательного автомобиля без опознавательных знаков.
Я без колебаний делаю то, что мне говорят, захлопывая за собой дверцу машины. Хоть их автомобиль и совершенно обычный по внешнему виду, но его явно как-то доработали, чтобы улучшить скоростные показатели. Лабинджо быстро ведет машину, плавно рассекая автомобильный поток, по улицам Северного Лондона, а затем по Северному кольцу без особых проблем выезжает на трассу A12.
Хьюз просит меня повторить все, что сказала Пиппа, и далее она передает эту информацию по телефону в отдел местной полиции.
– Прямо сейчас там некому этим заняться – не хватает офицеров, – сообщает она. – В Ипсвиче произошел инцидент – взрыв на пивоварне. Есть жертвы. Сейчас все машины там на вызове. Нам нужно поторопиться.
И Лабинджо без предупреждения врубает сирену. Меня все больше и больше вжимает в спинку сиденья по мере того, как автомобиль набирает обороты и ускоряется. Я не была уверена, что детективы восприняли эту информацию всерьез. Но, похоже, я ошибалась.
Теперь наша машина с визгом несется по бесконечным кольцевым развязкам, и я, болтаясь из стороны в сторону на заднем сиденье, пытаюсь в правой руке удержать свой телефон, а левой – как-то удержаться самой. Мы круто сворачиваем направо, пересекая сплошную двойную линию, телефон вибрирует в моей руке.
Я смотрю на экран – это сообщение от Николь. Я пытаюсь его открыть, но в это время автомобиль резко выезжает на встречную полосу, чтобы обогнать впереди идущий трактор, и телефон вылетает из моей руки, падая на пол вне зоны моей досягаемости на другую сторону машины.
Но мы уже практически добрались до места назначения. Мы уже в Олдборо – проезжаем мимо живописных полей для гольфа, длинной череды домов и церкви слева. Все это очень быстро мелькает за окном машины, и я не успеваю ничего толком рассмотреть. Мы пересекаем главную дорогу и сворачиваем возле местного паба на узкую жилую улочку, ведущую к морю. Машина тормозит возле другого бара неподалеку от входа в переулок.
– Здесь? – спрашиваю я.
– Здесь, – отвечает Лабинджо.
Между баром и переулком приютилось небольшое здание с деревянными гаражными воротами по всей ширине передней стены, в которых прорезана небольшая дверь. Но перед этим строением, перегораживая весь вход, расположена низкая стена, вдоль которой выстроилась череда из мусорных баков.
Выйдя из машины, Хьюз идет осматривать здание, исчезая в боковом проулке. Через несколько секунд раздается ее крик:
– Здесь есть еще одна дверь.
Лабинджо бежит к ней, я иду следом. В конце переулка, за домом, который, как я полагаю, принадлежит Николь, есть еще одна дверь, ведущая в это самое здание с гаражными воротами. Детективы по очереди толкают ее, но она не поддается. Никто не отвечает, когда они стучат в нее, спрашивая, есть ли кто-нибудь внутри. Я тоже кричу, зову Робин по имени, и в моем голосе слышится неприкрытое отчаяние.
Детективы оставляют попытки открыть дверь голыми руками и возвращаются к машине за инструментом. Я подхожу к двери и продолжаю барабанить в нее кулаками, пока не возвращаются полицейские и не просят меня отойти. Хьюз держит в руках небольшой таран, который до этого момента я видела только по телевизору в фильмах про полицейских. Она предупреждающе кричит, разбегается и ударяет им в дверь, один раз, другой, и вдруг дверь с грохотом распахивается, таран падает на землю, и мы входим внутрь.
Хьюз идет первой, Лабинджо – сразу за ней, последней вхожу я. Но когда я слышу крики Хьюз изнутри здания, я выскакиваю вперед, отталкивая Лабинджо, и бегу на крик вверх по лестнице. Детектив сидит на корточках рядом с кучей какого-то тряпья. Именно так – куча тряпья в окружении тысяч дохлых мух. Я никогда в жизни не видела такого количества дохлых мух. Но мой взор сосредоточен не на этом. Мухи не имеют значения.
Я вижу что Хьюз что-то делает с этой кучей тряпья – перебирает и отодвигает обрезки материи, поднимает одеяла. Она убирает все это в сторону и наклоняется вперед, и вот теперь я вижу, что она нашла…
Кого она нашла…
Я подбегаю и бросаюсь на колени рядом с полицейским и рядом с моей дочерью, которая лежит с посиневшими губами в куче тряпья на полу. Я начинаю всхлипывать, издавая пронзительный вой, протягиваю свою руку к Робин и беру ее за руку. Она холодная.
Я похолодела, словно труп. Белые цветы, гроб тоже белый с маленькими розочками, нарисованными по краям. Ей бы понравилось. Все очень милое, такое же, какой была и она сама…
По моей щеке скатывается слеза. Затем другая. Я уже не помню то время в своей жизни, когда бы я не плакала. Я заламываю руки от невыразимого горя, когда начинается чтение молитвы «Иисусе Христе, страданиями маленьких детей…».
Как же это бесконечно неправильно – страдания маленьких детей… Сколько всего они терпят и выносят в своей маленькой жизни…
Их по команде, словно марионеток, заставляют петь и танцевать. Родители вынуждают их жить чужими мечтами и надеждами, воплощая это все в реальность за счет своих детей, исправляя за счет их маленьких жизней свои собственные ошибки. Как же мне их жаль, как жаль!
Я смотрю на милый разноцветный букетик цветов на крышке белой коробочки. Это не белоснежные лилии с приторным запахом и тяжелыми восковыми лепестками, а яркие фрезии, жизнерадостные подсолнухи, милые незабудки и вплетенные в цветы гибкие веточки зеленого плюща. Нежный тонкий аромат, исходящий от букетика, разносится по всей церкви. Все ее любимые цветы здесь.
Пение псалмов прекращается, молитвы заканчиваются, и теперь уже ничто не может остановить конвейерную ленту, по которой гроб движется в пламя печи. Они аккуратно убирают цветы с крышки гроба и бережно кладут их на пол, и мне невыносимо хочется закричать им, чтобы они прекратили. Никого не должны заботить эти цветы. Лучше вытащите ее из коробки, просто вытащите ее оттуда…
Я не кричу. Я так сильно кусаю губы, что они начинают кровоточить. Отодвигается заслонка, и гроб заезжает в жерло печи. Заслонка закрывается. Запах фрезий надолго остается у меня в ноздрях.
Я встаю и выхожу из крематория. На улице яркий теплый солнечный день, но в глазах у меня темно. Я спотыкаюсь и падаю.