Хорошо бы мальчик вырос таким же белокурым, со стальными глазами. Тогда бы Рита, глядя на него, могла вспоминать свое короткое, яркое, летнее счастье.
Нет уж, ничего и никого она вспоминать не станет. Вот еще, слюнявая лирика!
А когда мальчик, подрастая, спросит об отце, она коротко и сухо ответит:
— Он был гений. И дарил мне цветы: розы, лилии и анютины глазки.
Просто курортный роман. Ну и что такого? Тысячи женщин только этим и довольствуются.
Тысячи — да! Но как несправедливо, что в их число попала и она, Маргарита Солнцева, которая всегда считала себя исключительной, не такой, как другие!
Маргарита прикидывала, как поступили бы на ее месте ее прежние подруги.
Да очень просто. Любая из них переспала бы с Сергеем, а потом напела бы, что он и есть счастливый отец. Когда срок — всего неделя, это не составит никакого труда.
Но для Риты это исключено.
Она не унизится до лжи. Да и Сергей Сергеевич ей сто лет не нужен.
Но как все-таки горько, страшно и одиноко. Посоветоваться не с кем. Тогда вот попробовала Ольге душу излить, а потом долго не могла избавиться от неприятного осадка.
Впрочем — как это не с кем посоветоваться? Разве Маргарита сирота?
— Мамочка, мама, мамуленька! — Рита ревела в трубку, чувствуя себя вновь маленькой девочкой. Словно перекупалась в том молодильном источнике, сказочку о котором рассказывал на побережье Георгий.
А мама тоже плакала на том конце телефонного провода, умоляя доченьку не калечить себя, родить ребеночка:
— У меня еще силенок хватит внучонка вынянчить. Ничего, что безотцовщина: Боренька с Глебушкой его будут знаешь как любить! А рожать приезжай к нам: тут воздух чистый, лес рядом, овощи со своего огородика. Не плачь, Риточка, не плачь, маленькая! — И мама громко сморкалась.
— Ага, ага, ага, — кивала Рита, и ей становилось легче.
Хотя она прекрасно понимала, что ни в какой Серпухов, конечно, не поедет.
А на работе она была прежней блистательной Маргаритой Александровной: безупречной, непогрешимой, мудрой и неотразимой.
Коллеги начали забывать о пугающем происшествии в игорном зале. Маргарита же, зная теперь о коварстве токсикоза, просто стала соблюдать осторожность: почаще выходила на воздух, держалась подальше от кухонных запахов.
Первое время она, приходя, еще окидывала зал тревожным быстрым взглядом: не мелькнет ли там знакомая широкая спина, не кольнет ли холодный стальной прищур?
Потом заставила себя отучиться от этой привычки. Нет — и не надо. А появится — тоже не надо. Обойдемся.
Никто и не подозревал, что госпожа Солнцева может быть беременной.
А Рита решила: «Ни за что не появлюсь в казино с пузом. Чтобы все пальцами показывали? Высчитывали, сколько мне лет? Доискивались, от кого ребенок и кто будет платить алименты? Ну уж, дудки!»
Проконсультировалась у докторов, на каком месяце меняется фигура, и сообщила шефу:
— Нодар Отарович, я увольняюсь.
Рыжеватые волосенки Нодара, кажется, так и встали торчком, а лицо побагровело:
— Что вас не устраивает, Риточка? Оклад? Режим? Только скажите — все будет по-вашему!
— Да нет, все хорошо. Просто… мне предложили уж очень выгодный контракт.
Нодар так усиленно задышал, что его круглый живот заколыхался, как студень:
— Кто сманивает у меня людей! Я узнаю! Придет Сергей Сергеич — разберется!
— Никто не сманивает. В России у вас нет конкурентов, — улыбнулась она. — Уезжаю… в королевство Монако. Буду работать при дворе.
— А… — сник хозяин. С королевским двором ему, конечно, не тягаться. И Маргарита, естественно, больше вписывается в дворцовые интерьеры, чем в ресторанные.
— Но вы не волнуйтесь, это еще не сразу. Контракт у меня, — она про себя отсчитала месяцы, — с декабря.
— Дэда чеми, — горестно простонал Нодар по-грузински, что означало «мамочки!»
«Пошел докладывать Сергею», — поняла Рита, увидев, как поспешно он затопал к своему кабинету.
В этот день, добираясь домой на своей Фросе, Маргарита заметила за собой слежку.
Шпики были умелые, но, видно, в беременной женщине просыпается самка с обостренным инстинктом опасности. И Рита почему-то вычленила из густого потока машин неприметный грязноватый «жигуленок», сворачивающий повсюду следом за ее «БМВ».
«Сергей, — поняла она. — Больше некому. Растревожил его Нодар утренним звонком. Сергеич в версию с Монако, естественно, не поверил; ежу понятно, что это липа. Решил, что я завела нового мужика. Теперь проверяет. Ох, нет ничего более скучного, чем бывшие любовники!»
К вечеру явились мастера из драпировочного ателье: менять тяжелые пурпурные шторы на воздушные, светло-голубые. Рита подумала, что такие занавески будут как раз под цвет голубой ленточки, которой перевяжут маленький сопящий сверточек, привезенный из роддома.
Она постоянно прислушивалась к себе, и хотя младенец, конечно, еще не подавал признаков жизни, с каждым днем росла ее уверенность в том, что носит она мальчика. Мужчину. Хотя бы потому, что ей, королеве, нужен защитник, а не соперница…
Сняли старые портьеры, и в комнате сразу стало светлее. Она выглянула в оголенное окно — и опять заметила шпиков с той стороны улицы, напротив подъезда. Два парня, вроде бы скучая, рассматривали витрины.
Любопытно наблюдать с седьмого этажа: лиц не разглядеть, видны только перемещения. Вот оба Сергеева приспешника, как по команде, юркнули в подворотню. В чем дело? А, понятно: по тротуару вышагивали двое милиционеров. Но вот люди в милицейской форме свернули на проезжую часть, и шпики вернулись на свои места. Ясно: частные сыщики и милиция — вещи несовместимые.
Распахнуть бы сейчас раму да крикнуть:
— Эй вы! Я вас засекла!
Да только, жаль, у этой иностранной шумозащитной конструкции створки не распахиваются, есть лишь фрамуга для проветривания.
Вот и прикреплены новые шторы. Легкие, летящие: колышутся, как небесные паруса. Мальчишечьи паруса.
Мастера уходят, довольные щедрыми чаевыми. И, выйдя к лифту, испуганно шарахаются от двух рослых милиционеров, одинаковых бравых усачей с майорскими погонами.
— Если гора не идет к Магомету, — рокочет первый майор, — то Магомет идет к горе.
— Если Ритка не едет в Серпухов, — таким же тембром отзывается второй, — то братья едут к Ритке.
— Борька! Глебка! — Маргарита как-то умудряется повиснуть сразу на двух бычьих шеях и рыдает взахлеб, как в детстве, оставляя следы слез на парадных форменных кителях.
Риточка в семье считается самой умной, самой красивой и вообще — самой-самой. Но и братишки у нее не промах. Тридцатипятилетние богатыри-близнецы. Слава о них гремит по всему городу Серпухову и по окрестным поселкам тоже. Они не дают спуску местным криминальным элементам.
Борис Александрович Солнцев — старший. Родился на целых четверть часа раньше брата. Он занимает важную, общественно значимую должность: заведует районным вытрезвителем.
Младшенький, Глеб Александрович, — не последняя фигура в областном угрозыске.
Оба до сих пор холостяки, да таковыми, видно, и останутся. А чего жениться-то? Бабы к ним и так льнут, как говорится, штабелями. Но ни одному пока еще не встретилась женщина, годная в вечные спутницы. Чтоб и умная была, и добрая, и собой хороша, и вообще! Словом, такая, как Риточка.
Оба были потрясены, узнав от матери, что выискался прыщ, обидевший и бросивший их сестричку. Они не поверили этой чудовищной новости. И, синхронно взяв отпуска, прибыли в столицу, разобраться на месте. Они все делали синхронно, разве что с разницей в те самые четверть часа, которые разделяли их появление на свет.
Теперь оба сидели за инкрустированным ореховым столом, глушили «Столичную» как воду и смачно закусывали свежим репчатым луком. Массивные кресла казались хлипкими дачными шезлонгами, готовыми вот-вот рассыпаться под тяжестью богатырских тел.
— Значит, поматросил и бросил! — гудел Борис, хрумкая луком.
— Шваль! — делал вывод Глеб.
— Убью тварюгу, — обещал Борис.
— Расправа будет короткой, — подтверждал Глеб.
Оба нервно мяли в толстых пальцах беломорины, однако закурить в присутствии беременной женщины не решались.
Маргарита не вдавалась в подробности своих отношений с Георгием: братья полутонов не понимали и не признавали. Для них существовало только черное или белое. Либо друг — либо враг. Мужик, покинувший на произвол судьбы женщину в интересном положении, — однозначно подлец. Сами братья Солнцевы подлецами не были: исправно снабжали деньгами и продуктами с десяток малышей обоего пола, подраставших в разных районах города Серпухова. Никто из матерей не оставался на них в обиде.
Рита не в силах была объяснить Борьке с Глебкой, что ей не нужны от Георгия ни деньги, ни продукты. И узаконенное, задокументированное в ЗАГСе отцовство для ребенка ей тоже не нужно. А нужна лишь такая простая, но неуловимая вещь, как любовь. Которую силой не возьмешь.
Поскольку втолковывать все это братьям было бесполезно, она просто поглощала мамины пышные пирожки, которые, в отличие от ресторанной пищи, не вызывали никакого токсикоза. Братья к выпечке принципиально не притрагивались: лакомство — только для Риточки.
— В порошок сотру, — урчал, насыщаясь, Борис уже более миролюбивым тоном.
— По стенке размажу, — похрюкивал Глеб. — Где он, ишак?
— Если б я знала, — вздохнула сестра.
— Ах, еще и скрывается? — вскинулся Борис.
— Из-под земли достанем, — Глеб ударил кулаком по столу, и Рита испугалась за сохранность мебели.
— В Серпухове вмиг нашли бы, без проблем, — посетовал старший брат.
— Ничего, и в Москве отыщем завязки, — утешил младший. — Организую официальный запрос на Петровку. Как его звать-то, твоего притырка?
«А что я теряю? — подумала Рита. — Пусть поищут. Не убьют же, в самом деле! А если отмутузят хорошенько — только рада буду. Поделом ему, придурку и притирку».
— Кайданников Георгий Васильевич, года рождения не знаю, — сообщила она.