Я обернулась и посмотрела на подошедшего в сопровождении Хала Маминова. Он кивнул, взволнованно раздув ноздри и облизнув губы. Он еще хотел что-то сказать, но только издал какой-то неопределенный звук, напоминающий воспроизведение аудиопленки в замедленном режиме. Наверно, железное самообладание наконец отказало банкиру.
Мягким тычком ноги я распахнула дверь настежь, синхронно наставив туда дуло пистолета. Никого и ничего. Конечно, неизвестные могли оставить здесь мину, взрыватель которой сработал бы при открывании двери. На этот случай я велела прочим отойти подальше. Но не понадобилось. Я проскользнула в прихожую, четкими движениями предусматривая малейшую возможность нападения. Дуло пистолета мелькнуло в воздухе, поочередно фиксируясь во всех направлениях.
Последняя комната была заперта, и из-под двери ее струилась свежая, совсем свежая кровь – тонким, изогнутым, темным росчерком. Я подняла глаза и увидела, что на дверь прикреплена помутневшая от времени металлическая пластинка: 00.
Я на мгновение почувствовала себя словно в замке Синей Бороды, где мне разрешено гулять везде, но запрещен доступ в одну, запертую, а значит – самую притягательную комнату.
…Но там, на полу, кровь. Это не может быть ничем, кроме крови.
Мысль промелькнула и исчезла, и я сильным ударом ноги распахнула дверь в эту последнюю – кровавую – комнату. Зрелище, представшее моим глазам, было поистине жутким.
На грязном полу лежала девушка. Подломив под себя ноги, откинув в сторону руку, она лежала, уставив мертвый взгляд в потолок. Ее правое запястье было перерезано, и из него натекла целая лужа крови. Кровь уже засохла, так что можно было предположить, что смерть наступила несколько часов назад. Впрочем, девушка умерла едва ли от этого: в ее руке, в той же самой, где были перерезаны вены, торчал шприц. Мне показалось даже, он раскачивался, как хищная пиявка, сосущая кровь.
Рядом лицом вниз в немыслимой позе скорчился голый до пояса мужчина с татуировкой под лопаткой в виде шута в двурогом колпаке. Лица покойного видно не было, виднелось только ухо с сережкой. Очевидно, у него был сломан позвоночник.
Был еще и третий труп, в вене его на правой руке торчал большой шприц, и, судя по страшно искаженному лицу мужчины и его выгнутым и скрюченным рукам и ногам, доза наркотика была смертельной даже для слона.
И, наверно, девушка, которую я увидела первой, умерла от того же.
Передоза, как сказали по телефону.
Я обернулась и увидела словно окаменевшее лицо Маминова с остановившимся взглядом. Он не в силах был оторваться от жуткого зрелища, потому что эта девушка была его сестра Марина, а двое других – те самые два наглых нарка, кажется, Айдын и Макс, которые только сегодня ночью были отвезены телохранителем Халом в наркодиспансер. Банкир глянул на него и выговорил:
– Ты отвез их?..
Хал чуть двинул густыми бровями, голос остался ровен:
– Я отвез.
– Но ведь это же они?
Хал невозмутимо глянул на двух убитых, потом тычком ноги перевернул парня со сломанным позвоночником и, глянув тому в лицо, отозвался:
– Да. А вот что касается ее…
Маминова прошило дрожью. Он подскочил к трупу девушки, опустился возле него на колени и долго молчал, а потом выдохнул:
– Это… это не она.
– Я сразу это заметил, босс, – сказал Хал. – И потому не понимаю, что вы так волнуетесь из-за каких-то двух наркоманов, к тому же дохлых.
Маминов выхватил телефон и набрал номер. Нетрудно было догадаться, чей это номер. Конечно же, он набирал номер Марины. Его лицо было сдержанным, но я прекрасно понимала, чего стоила ему эта сдержанность. Но тут вдруг вся кровь отхлынула от его лица, нижняя челюсть отвалилась, и стали видны два ряда зубов. Зубы стукнули, Маминов молча протянул мне мобильник. Его рука дрожала.
Я приложила трубку к уху и услышала: «Марины нет и не будет». Пауза. «Марины нет и не будет». Еще пауза. Я не стала слушать дальше, вполне возможно, что таких повторов предостаточно.
– Ее забрали, – выговорил Маминов. – Ее забрали. Она, наверно, была здесь, была с этими тремя, и ее увезли, а всех остальных убили, а потом загадали мне этот ребус, чтобы я искал… увидел. Она у них, у них ее сотовый телефон, они записали вот эту фразу тем же голосом. Тем же?.. Хал, давай-ка быстро набери сотовый Марины, проверь, этот ли мужик звонил тебе и говорил про Чернышева… про эту улицу?
Хал набрал номер. Молча кивнул и только потом выпустил из разжавшихся серых губ короткое:
– Этот.
– Хал, вызови ментов, – без всякого выражения выговорил Маминов. – И поехали отсюда.
– А где находится тот наркодиспансер, в который вы их отвезли? – спросила я.
– Да, кстати… – повернулся к Халу Маминов.
Хал коснулся рукой подбородка и с ноткой смущения выговорил:
– Да, тут… неподалеку. Мы, как искали этот дом, мимо того диспансера проезжали даже.
– Понятно… – пробормотал Маминов. – Едем…
– Туда, в диспансер? – спросил телохранитель.
– Да на черта он мне сдался, ты, чурка! – выговорил Маминов. – Я устал. Если бы я знал, что это может что-то дать, то я бы прислал туда людей. А так… – Он махнул рукой и повернулся ко мне: – Если хотите, Мария, вы можете тут остаться до приезда компетентных органов, как они сами себя обзывают.
– Благодарю, я останусь, – сдержанно ответила я. – Это прямые мои обязанности.
Маминов отозвался уже с порога:
– Я думаю точно так же. Кстати, вот как раз вам я посоветую съездить в тот чертов наркодиспансер. Хал оставит вам координаты.
Глава 9
Зная оперативность родной милиции, я подумала, что у меня есть по меньшей мере полчаса, чтобы осмотреть место кровавой бойни. Конечно, с должными предосторожностями, чтобы потом не отдуваться за оставленные «пальчики». Я открыла сумочку, извлекла оттуда тончайшие перчатки и осторожно надела. Наклонилась над девушкой.
Да, это была не Марина. Откровенно говоря, чем больше я вглядывалась в лицо ее, тем больше мне казалось, что передо мной лежит само воплощение смерти. Лица и тела скончавшихся от передозировки наркоманов ужасны.
После осмотра тела девушки я перешла к мужчинам. Тот, с переломленным позвоночником, наверно, единственный из всех оказал сопротивление убийцам. Марина называла его Айдын. Позвоночник был сломан страшной силы ударом, при этом с Айдыном расправились голыми руками. Это указывало на громадную физическую силу убийцы.
Второго, Макса, убили еще проще: вкололи лошадиную дозу наркотика. А вот девушка, очевидно, умерла сама, на что указывал и аккуратно введенный в вену шприц (не то что у Макса, грубо, не внутривенно, а внутримышечно), и разрез на запястье, который едва ли остался от убийц. Впрочем, все это мелочи, как ни бесчеловечно это звучит. Важно, что…
Что это?
Я наклонилась и подобрала с пола окурок. Сигарилла неизвестной мне марки «Hors Concours DU» – это было написано по ободку сигариллы, а чуть пониже, у самого белого фильтра, маленькими, еле различимыми буквами – какое-то длинное непонятное слово: то ли Meersingeer, то ли Meerbindeer. Сигарилла не была докурена и до половины. Да. Совершенно очевидно, что это оставлено здесь убийцей: я не нашла здесь ни пепельницы, ни окурков, ни сигаретных пачек. Очевидно, наркоманы берегли остатки своего чахлого здоровья для героина.
Я аккуратно положила окурок в пакетик и сунула в сумку. Сомневаюсь, что местные правоохранительные органы способны раскрыть тройное убийство по одному окурку. А Родион, быть может, да и с моей помощью…
Я внимательно рассмотрела следы на ковре. Их было много. Наверно, обитатели этой квартиры имели обыкновение заходить в квартиру не разуваясь. У самого подоконника я обнаружила огромный след, который едва ли мог принадлежать кому-то из этих троих. Да, убийца. Я позвонила Родиону и коротко проговорила:
– Ну что же, мы не поспеваем за событиями. Вот, стою над тремя трупами.
– Надеюсь, это не трупы Алексея, Павла Борисовича и Елены Маминовых? – осведомился босс, но в его голосе глухо звякнула тревога.
– Нет, это наркоманы, дружки Марины Маминовой. Их зверски убили. Саму Марину похитили, ее сотовый отвечает мужским басом, что Марины нет и не будет. Но я думаю, что она жива. Какой смысл светиться, если можно оставить труп здесь, как этих троих? Нет, ее определенно хотели взять живой. Чтобы, вероятно, держать в напряжении Алексея Маминова. Что характерно, только прошлой ночью двоих из них отвезли в больницу, в наркодиспансер номер тринадцать.
– Ты осмотрела квартиру?
– Да. Следов борьбы нет. Их сломали как щенков, этих наркоманов. Причем одного сломали в прямом смысле – позвоночник. Убийца, я полагаю, был один, хотя точно определить не представляется возможным. Здоров, ничего не скажешь. Курит экзотические сигариллы, я таких не видела. Может, потому, что сама курю мало и редко.
– И когда выпьешь, – добавил босс. – Значит, так, Мария: сегодня, наверно, уже поздно, а вот завтра с утра ты поедешь в диспансер. Тот самый, тринадцатый. И номер-то какой…
– То же самое сказал мне наш замечательный клиент Маминов.
– Не хотел бы я быть на его месте. В одном уверен: свою безопасность он обеспечит на все сто. После того-то, как его сестру… Меня, правда, другое волнует. Завтра день рождения у его жены, и все едут на дачу. А из этого, как ты сама помнишь, у них ничего хорошего не выходит. Причем на редкость стойкая публика они в смысле потери родственников: у моей крестной, Анны Ивановны, у брата завтра похороны, а она на них идти не собирается из боязни себя скомпрометировать и испортить настроение своей драгоценной дочке.
– Простите, босс?
– Да, это я что-то увлекся… Так вот, Мария, сегодня ты, пожалуй, едешь сюда, и мы еще обсудим создавшееся положение. Обязательно созвонимся с Маминовым. А то как бы он не наглупил! Хотя он не похож на человека, который способен на необдуманные поступки.
– Ладно. До встречи, босс, – сказала я. – Мне уже, наверно, пора, а то сейчас сюда нагрянет милиция, и не факт, что мне не придется приятно провести время в КПЗ в изысканном обществе… как говорится, до выяснения обстоятельств. Наша милиция не всегда отличается понятливостью, а если и обладает ею, то тщательно маскирует. Счастливо.