— Однако, мои дорогие друзья, как ни хороша моя дача, — заметил Николь с долей огорчения в голосе, — все же я намерен ее продать.
— Вот тебе и раз! — уставилась непонимающе на хозяина компания. — Разве ты обанкротился? — шутливым тоном допытывался кто-то.
— Нет, не обанкротился. Здесь другая, более веская причина. Эта чертова ракетная база. В случае военного конфликта русские сразу же прилетят сюда, начнут ее бомбить, а с ней прощай и моя дача. А деньги, вложенные в нее, — коту под хвост, — грустным голосом объявил он свои намерения.
Действительно, спустя некоторое время мы узнали, что Николь Карре продал свою роскошную дачу. Возможно, что и впрямь из-за боязни потерять деньги в случае военных событий, о чем в Западной Европе в то время велась громкая пропагандистская кампания, которая держала население в постоянном страхе перед неизбежностью третьей мировой войны…
Первый раз мы пробыли в Москве только восемь дней, слишком много времени ушло на окружной путь. При подготовке второй поездки домой в 1962 году предусматривался более продолжительный срок отпуска. Выехали мы под предлогом путешествия по Средиземноморью. Прибыли в Москву быстрее, чем в первом случае. На календаре — конец июня, но стояла прохладная пасмурная погода. С первых дней на родной земле с головой погрузились в работу — составление отчета, встречи и беседы с руководством, анализ сделанного, обсуждение предстоящих задач. Свободное время посвящалось родным, близким, друзьям и, конечно, театру.
Три недели, казалось бы, немалый срок, но как незаметно они пролетели! Возникало понятное беспокойство по поводу длительного отсутствия в стране, как прореагирует на это наше окружение, а к тому же на международном небосклоне начали сгущаться тучи. И это чувствовалось из разговоров с коллегами и бесед с руководством в Центре. Позднее и впрямь разразилась гроза, вошедшая в историю под названием карибский кризис.
Первое грозовое предупреждение прозвучало 19 февраля 1962 года в Заявлении СССР в связи с подготовкой США новых провокаций против Кубы. Однако со стороны Белого дома продолжали раздаваться откровенные угрозы, и правительство Кубы летом 1962 года обратилось к советской стороне с просьбой оказать дополнительную помощь, в том числе и военную. Позднее, 3 сентября, в печати появилось советско-кубинское коммюнике об оказании Кубе помощи вооружением, а также экономической и технической. 12 сентября мир облетело Заявление ТАСС о провокационных действиях США против Кубы. Обстановка до чрезвычайности накалялась, мир оказался на грани войны. И только 27–28 октября человечество вздохнуло с облегчением, когда состоявшийся обмен посланиями по кубинскому вопросу между Председателем Совета Министров СССР Н.С. Хрущевым и президентом США Дж. Ф. Кеннеди положил конец карибскому кризису.
Такова краткая хронология.
Забегая вперед, отмечу, что мы особо остро пережили этот кризис, блокаду Кубы. Оперативная работа была поставлена на «военные рельсы». Местные жители вновь паниковали, запасаясь продуктами. Опасность превращения «холодной войны» в «горячую» была реальной. И только после достижения согласия между СССР и США до предела напряженная атмосфера разрядилась.
Ну а тогда, в июне 1962 года, кое-что витало в воздухе, но еще не так остро ощущалось. В одной из бесед с руководством я обмолвилась, что, мол, пора бы возвращаться домой. При слове «домой» присутствовавшие товарищи не скрыли улыбок, а один из них спросил:
— А вы что, разве не дома?
— Нет… дом наш сейчас там… далеко, — сдержанно ответила я, вопросительно посмотрев на Сепа, — и нам нельзя задерживаться, а то чего доброго соседи и знакомые спохватятся.
— Вполне логично. В таком случае вы правы, — согласился тот же товарищ.
Вопрос о дате отъезда из Москвы был решен.
Как говорится, встречать — не провожать.
И остающимся всегда тяжелее, чем отъезжающим. Так было и на этот раз. Моя тетя Варвара Михайловна трогательно обняла меня, крепко поцеловала и, не в силах сдержать набегавшие слезы, с трудом глотая подступивший к горлу комок, просительным тоном сказала:
— Пожалуйста, родная, очень тебя прошу писать нам по возможности почаще… Хотя бы даже на клочке газетной бумаги или на чем угодно… Черкните только несколько слов, и мы будем рады, что вы здоровы, что все у вас благополучно.
Мне было бесконечно жаль эту худенькую, седовласую, с поблекшими голубыми глазами женщину, и я как можно нежнее прижала ее к себе и обещала впредь писать чаще. При ее упоминании о письме, написанном однажды на полях газеты, я улыбнулась, мысленно вернулась к тому дню, когда действительно такой случай имел место. Но не рассказывать же ей сейчас, почему так получилось!
А тогда сложилась неблагоприятная обстановка на международной арене. По указанию Центра личные контакты и тайниковые операции были временно отменены и связь шла только по эфиру. Спустя некоторое время Центр вызвал нас на встречу с курьером в третью страну. Тогда он передал нам целую пачку писем от родных.
— Прочтите их, пожалуйста, и верните мне. А ваши письма я возьму с собой.
— Как жаль. У нас писем нет. Не решились провозить их через несколько границ, — с огорчением пояснил Сеп.
— Это можно сделать и сейчас. Я подожду, — мягко сказал он.
Вот тогда-то и написали мы письма родным на полях газеты, так как был воскресный день, магазины и киоски не работали. Кроме того, мы даже смогли послать с курьером небольшие посылочки, то есть то, что оказалось при себе: Сеп отдал собственные часы для отца, а я свою дамскую сумочку и шелковую косынку тете Варваре Михайловне.
Обратный наш путь пролегал через ряд стран, в том числе и через Италию. Вышли на берег в порту Мессина на Сицилии и остановились в ближайшем курортном пансионате. Все время проводили на пляже, обильно смазываясь кремом для загара. Надо ведь своим внешним видом подтвердить окружению легенду пребывания на жарком Средиземноморье. В душе посмеивались: приобретать спешный «оперативный» загар приходилось в связи со служебной необходимостью. Такое случается, вероятно, только у нелегальных разведчиков.
В морском порту под конец нашего пребывания появились русские торговые суда — сухогрузы. На берегу зазвучала русская речь. Местные торговцы быстро прознали, что суда направлялись из Одессы на далекую Кубу. Неподалеку от нас расположились два кряжистых, обветренных морскими ветрами молодца, видимо, старпом и капитан, и, полагая, что вокруг никто не понимает по-русски, завели между собой разговор, которому мы в тот момент не придали значения.
— Что-то у меня на сердце неспокойно, Митрич, — жаловался капитан. — Авральная ночная загрузка, по опыту знаю, часто приводит к ЧП.
— Что и говорить, Иван Павлович, в спешке про восьмой док умудрились забыть. Большой «бэмс» намечается. Опростоволосились.
— Ты чего имеешь в виду, Митрич?
— Чего, чего. «Чушки» загрузили, а «изделие» — то в восьмом доке осталось. «Сапоги» их, оказывается, туда завезли.
— Так ты куда смотрел, разбитая посудина?
— Куда и все, «быстрей, не мешкай, майна — вира». Это уж на утро, когда к Греции подходили, «сапог» аж разинул рот: «А восьмой док разгрузили?» Тьфу! Японский бог…
— Тут не «бэмс», Митрич получается. Головы наши полетят… Да и «сапоги» не отвертятся… Разборка будет крутая…
По возвращении в страну нас ожидал «сюрприз». Оказалось, что продолжительное отсутствие не на шутку встревожило проживавшую на соседней вилле семью, с которой мы поддерживали добрые отношения.
— Как хорошо, что вы вернулись! Не представляете себе, как мы волновались, — щебетала не в меру озабоченная соседка. — Хотели уже обратиться в полицию, так как полагали, что с вами случилось несчастье в дороге.
Нам только этого еще не хватало!
Беспокойство соседки было не лишено оснований, так как только состоятельные люди могут позволить себе столь длительное путешествие во время отпуска.
— Но ведь мы же говорили, что едем путешествовать по Средиземному морю, — мягко напомнила я.
— Знать-то мы знали. Но жизнь есть жизнь… Да мало ли что могло произойти в пути. От несчастного случая никто не застрахован.
— Все обошлось. Мы отлично провели отпуск и будем вспоминать с удовольствием…
Из дальнейшей беседы с соседкой выяснилось, что и Морис Добривое, обеспокоенный нашим долгим отсутствием, недавно навещал ее и интересовался, что ей известно об «отпускниках».
Вечером мы позвонили Морису, в общих чертах поведали о впечатлениях от своей поездки и договорились в ближайшее воскресенье встретиться.
Остается еще добавить, что наша операция «Загар» не прошла для нас бесследно. Вскоре по возвращении у обоих начала болезненно сходить кожа, напоминая нам об отпуске в Италии. Однако последующие политические события захлестнули нас так, что мы забыли о том, что болезненно меняем кожу.
СЕП
Здесь мне бы хотелось дополнить выше изложенный рассказ Жанны о нашем обратном пути «домой». Подумалось, что у любознательного читателя может возникнуть недоуменный, а по сути справедливый вопрос: как случилось, что мы только что находились в Москве и вот уже обустраиваемся на Сицилии для отдыха? Что-то здесь недоговаривается, скажет себе такой читатель. И он будет прав. Поэтому мы решили расшифровать помещенную чуть выше фразу: «Обратный наш путь пролегал через ряд стран…»
В многочисленных публикациях о разведывательных делах нередко говорится об использовании нашими нелегалами не одного, а нескольких различных документов, чаще всего заграничных паспортов, иногда подлинных, а подчас и фиктивных, что вызывается необходимостью решения тех или иных оперативных задач. Этот прием уже не является служебным секретом. Примеры тому можно найти в недавно вышедших томах «Очерки истории российской внешней разведки».
В нашем случае предстояло выполнить одно непременное условие: по возвращении из отпуска «на средиземноморском побережье» (таклегендировал-ся наш отъезд) на наших заграничных паспортах не должно быть никаких отметок о пересечении зоны «железного занавеса». Поэтому в Центре был принят такой план действий. Из Москвы окружным путем следуем в Вену. Для этого нас снабжают паспортами другой капиталистической страны, граждане которой пользуются правом безвизового въезда в Австрию. В Вене мы уничтожаем эти паспорта и переходим на наши основные документы, которые в замаскированном виде, за подкладкой ручной дамкой сумки, провозит при себе Жанна. По ним следуем далее в Италию.