е и выйти на явку с представителем партизан (эти детали были согласованы заранее). Монтер поместил мину на дно своего инструментального ящика, свободно, как всегда, вошел в подвальное помещение, уложил мину под полом столовой и благополучно скрылся. Пунктуальные немцы, а их было около двух десятков, вовремя заняли места в зале столовой и не менее пунктуально сработала наша мощная мина. Деревянный домик столовой и всех, кто там был, разнесло буквально в куски… На развалинах еще долго полыхало яркое пламя. Монтер получил благодарность за проведенную операцию и был определен бойцом в один из отрядов. А скромная девушка Рая продолжала жить в Ивацевичах и по-прежнему доставляла нам медикаменты из местечковой аптеки.
Вспомнился еще один эпизод будней войны. Весною 1944 года по задумке наших подрывников была специально оборудована обычная крестьянская телега. На разостланном парашюте в беспорядке разложили атрибуты выпивки: свиной шпиг, несколько крутых яиц, остатки жареной курицы и недопитая бутылка спирта, металлические кружки и прочие мелочи. Тут же лежал небрежно брошенный женский платок, мужская фуфайка и раскрытый патефон. Вся эта бутафория убедительно говорила о внезапно прерванном «застолье». Запрягли гнедую, подхлестнули ее и направили в сторону эсэсовских бараков. Лошадь, узнав знакомую местность, направилась к дому. Увидев бесхозную повозку, гитлеровцы остановили ее. Некоторое время осторожно разглядывали телегу, где их внимание привлек раскрытый патефон с поставленной пластинкой. Однако, когда один из солдат протянул к нему руку, более осторожные его остановили. Но осмелевший любитель музыки, не найдя ничего подозрительного вокруг патефона, завел пружину и поставил иглу на пластинку. Раздались звуки веселой немецкой музыки. Эсэсовцы с еще большим любопытством сгрудились вокруг телеги. Они, конечно, не подозревали, что дело уже сделано. Через минуту страшный взрыв потряс воздух. До высокой ели, где сидел наш наблюдатель, долетел грохот взрыва пятнадцати килограммов тола, замаскированного под днищем телеги. Число убитых и раненых гитлеровцев точно установить не удалось. Жаль было только погибшую лошадь.
Весной 1944 года было решено организовать в тех же Ивацевичах радиоточку для связи с нашей базой, а при необходимости и непосредственно с Москвой. Особый интерес представляла информация о воинских перевозках по железнодорожной магистрали Брест — Минск. На станции Ивацевичи работал охранником наш надежный подпольщик Алексей, красивый средних лет холостяк. Он имел возможность просматривать в помещении дежурного журнал всех перевозок, проходящих через станцию. Благодаря смекалке и хорошей памяти, он собирал ценные сведения, которые направлял на базу через связного, но, к сожалению, со значительной задержкой. В поисках оператора выбор пал на нашу радистку Лидию Тянутову (волею случая оказалось, что перед войной я учился в одном институте с ее старшим братом, погибшим в финскую кампанию).
Приказ командира в армии — закон. Но в данном случае приказать Лидии наш начальник не взялся. Все зависело от ее добровольного согласия (или несогласия) и готовности пойти на это явно рискованное дело. Наша Лидия, истинная патриотка, осознанно приняла положительное решение и приступила к соответствующей подготовке.
Намечалось перевести девушку на нелегальное положение и организовать фиктивный брак с Алексеем. Для нее изготовили подручными средствами немецкое удостоверение личности, так называемую «кенкарту», на другое имя и поселили ее как племянницу к одной из наших связных в ближайшую деревню. Затем после регистрации «брака» она переехала на квартиру в семью Алексея. Своеобразным «приданым» от партизан была рация «Севе-рок». Станцию хранили в большом деревянном ларе, что находился в приусадебном амбаре, откуда и шли радиопередачи. До прихода Красной армии Лидия Тянутова из тыла противника регулярно передавала по радио «куда следует» полезную для нашего командования информацию.
…Много лет спустя, когда на белорусской земле встречались ветераны нашего соединения, мы повидались и с Лидией Тянутовой. Теперь она была Шелухина по фамилии мужа. Приехав в Ивацевичи, она показала свою прошлую «радиорубку» — сохранившийся амбар и ветхий покосившийся забор, на жердях которого она закрепляла антенну. Все это мы осматривали как экспонаты истории далекого прошлого. Хозяйка дома — мать Алексея (сам он в это время находился в отъезде), уже пожилая женщина, рассказала, как прятала за печь Лиду, когда в дом заявились немцы. Не без юмора вспоминала, как однажды удивлялись войдя утром в комнату молодых: Лида спала в кровати, а «муж» — на лавке вдоль стены. Никогда, вроде бы, не сердились, а тут вдруг врозь… В настоящее время Лидия Александровна проживает в городе Иваново, растит внуков.
Полковник Линьков назначил меня радистом во вновь созданный отряд под командованием прибывшего из Москвы майора Петра Степановича Герасимова. Отряд дислоцировался километров за 70 от базы около города Барановичи в районе озера Выгоновского. Петр Степанович — профессиональный разведчик, воевал в Испании. Мы с ним быстро сдружились, жили в одной землянке, вместе обсуждали оперативные вопросы. Он назначил меня начальником штаба отряда не как «военную косточку», а как человека с высшим образованием. Он имел такое обыкновение: получив задание Центра или полковника Линькова и обдумывая, как его выполнить, непременно интересовался моим мнением. Если оно совпадало с его решением, то коротко говорил: «Вот так и сделаем». А если нет, то обычно спрашивал: «Почему так думаешь? Что, если поступим вот так?» Короче, с таким человеком было легко и приятно жить и работать. Его культура, опыт, рассудительность и спокойствие мне очень импонировали. К тому же он был справедлив и строг как с подчиненными, так и по отношению к себе.
Как-то после выполнения боевого задания оперативная группа майора, в которой я, к тому времени уже старший лейтенант, был его заместителем, получила приказ возвратиться на базу в штаб соединения. По дороге мы остановились в деревне для проведения очередного сеанса связи с Центром и отдыха. Предстояло передать разведывательные сведения.
Подобрав подходящее место, развернул «Северок» — так ласково называли мы нашу оперативную рацию «Север» — и приступил к передаче информации. Большая часть радиограммы была уже передана, когда на другом конце деревни неожиданно появились автомашины с фашистами. Завязался неравный бой. Командир группы, узнав, что до окончания передачи мне необходимо еще пять минут, решил держать оборону, так как сообщение носило срочный характер и имело важное значение для командования.
Укрываясь за стенами домов и сараев, бойцы нашей группы, сдерживая фашистов, медленно отходили. Немцы начали обстрел из минометов, преграждая путь отступления к лесу. Я продолжал вести радиопередачу за стеной сарая, которая защищала меня от пуль. Одна из мин со свистом пронеслась над сараем и разорвалась совсем рядом. Уже слышались крики фашистов, призывающих сдаться, когда я под нараставшим огнем противника окончил связь. Подбежавший командир помог свернуть антенну и дал команду всем отходить в лес. Короткими перебежками по огородам и ржаному полю мы достигли леса, имея двух легкораненных.
За участие в этой боевой операции командир группы Герасимов был награжден орденом Красного Знамени, а я — орденом Красной Звезды.
Вскоре после поражения гитлеровцев на Курской дуге оперативная группа нашего отряда повстречала в лесу двух военнопленных, одетых в видавшую виды немецкую форму и с одной винтовкой на двоих. Эти молодые красноармейцы, попав в плен где-то в 1942 году, работали у немцев в Барановичах на кухне в солдатской столовой — пилили и рубили дрова для печи, чистили картошку. Узнав о победах Красной Армии, они утащили винтовку и решили бежать в лес к партизанам. Все это доложил командир группы майору, оставив, как и положено, подозрительных вояк под охраной на посту. Обычно спокойный Петр Степанович на сей раз вспылил:
— Вспомнили, что у них есть Родина, когда по чувствовали, что Красная Армия скоро будет здесь. Расстрелять обоих как дезертиров, — приказал он старшине.
Война есть война. Старшина с двумя бойцами пошел выполнять приказ.
В землянке остались майор, его ординарец Белов и я. Когда Петр Степанович несколько успокоился, я попросил у него разрешения отправиться на пост и допросить обоих перед исполнением приказа. Командир был непреклонен и задумчив. Через минуту-другую он, как бы отряхнувшись от раздумья, неожиданно приказал Белову седлать коней и сказал:
— Поеду сам допрошу.
На посту майор допросил в палатке каждого в отдельности и, учитывая их юный возраст, решил передать бывших военнопленных на поруки в разные группы, приказав командирам строго следить за ними, чтобы не сбежали.
Оба выдержали проверку и были зачислены в отряд. Как-то Белов рассказал им о том, как произошло их спасение. После этого один из них — Василий Рябинин — стал особенно внимательно относиться ко мне, старался помочь чем мог. Заметив это, майор предложил мне взять его в ординарцы. В дальнейшем при переходе отряда на польскую территорию Рябинин всегда находился рядом, постоянно носил запасной комплект питания для рации, во всем проявлял заботу. Когда нас догнала Красная Армия, все десантники получили приказ возвращаться в Москву, а Рябинин и другие окруженцы и бежавшие из плена вошли в состав пополнения действующей армии, продолжавшей путь на Берлин.
В Москву отправились небольшими группами, «своим ходом», причем с оружием, так как кое-где в лесах еще скрывались фашистские недобитки. Каждого из нас снабдили справкой НКО (Народный Комиссариат обороны) СССР, где указывалось время пребывания в тылу. В моем документе, например, значилось, что я состоял на службе в спецотряде № 25 с 6 сентября 1942 по 27 июля 1944 года и выполнял особые задания в тылу противника. Эту реликвию храню до сих пор. В нашей группе было четверо: радистка Вера Дерунова, старший лейтенант Юрий Володин, рядовой Михаил Черный и я — старший лейтенант. Добирались как могли: где пешком, где на попутных военных грузовиках, использовали следовавшие на восток товарные железнодорожные составы, а однажды пришлось даже занять места на тендере паровоза. Питание получали в военных комендатурах, иногда подкармливались в сельских местностях, где жители встречали нас, победителей, с большим радушием, делились всем, чем могли. Нередко спрашивали, не встречались ли нам на фронте их родные — мужья, дети, называли фамилии.