– Ну, понятно. Эта горилла приперла меня к стене и…
– Если раз соврал, так и еще соврешь! – визгливо крикнул Том Престон. – Как же тебе верить? Мало ли чего ты нарасскажешь!
– Не хочешь – не верь, – сказал я. – Мне плевать.
Все опять уселись и молча смотрели на меня. Конечно, это было ребячество, но уж очень они меня допекли.
– Я предложил бы начать сначала, – заговорил отец Фленеген. – Давайте все сделаем героическое усилие и постараемся вести себя пристойно.
– Да, я тоже попрошу, – угрюмо сказал Хигги. – Сидите и помалкивайте.
Я обвел взглядом комнату – никто не произнес ни слова. Джералд Шервуд серьезно кивнул мне. Я перевел дух.
– Пожалуй, мне надо начать еще раньше, – сказал я. – С того дня, когда Том Престон прислал Эда Адлера снять у меня телефон.
– Ты задолжал за три месяца! – взвизгнул Престон. – Ты даже не позаботился…
– Том! – одернул адвокат Николс.
Том надулся и замолчал.
И я стал рассказывать все подряд: про Шкалика Гранта, про телефон без диска, оказавшийся у меня в конторе, про работу, о которой говорил мне Элф Питерсон, про то, как я ездил к Шкалику домой. Умолчал только о Джералде Шервуде и о том, что он-то и выпускает эти телефоны. Почему-то я чувствовал, что говорить об этом я не вправе.
– Есть вопросы? – сказал я затем.
– Вопросов очень много, – отозвался адвокат Николс. – Но вы уж расскажите все до самого конца, а потом будут вопросы. Никто не возражает?
– Я не против, – проворчал Хигги Моррис.
– А я против! – вскинулся Престон. – Джералд упоминал, что Нэнси разговаривала с Брэдом. А как это ей удалось, спрашивается? Тоже, конечно, по такому телефончику?
– Да, – сказал Шервуд. – У меня много лет стоит такой телефон.
– Вы мне про это не говорили, Джералд, – сказал Хигги.
– К слову не пришлось, – коротко ответил Шервуд.
– Видно, тут еще много всякого творилось, а мы и не подозревали, черт подери, – сказал Престон.
– Безусловно, вы правы, – промолвил отец Фленеген. – Но, мне кажется, этот молодой человек только еще начал свою повесть.
И я продолжал. Старался рассказать всю правду, припомнить все подробности.
Наконец я договорил. Минуту-другую никто не двигался, быть может, все они были поражены, ошеломлены, быть может, поверили не каждому слову, но чему-то все-таки поверили.
Отец Фленеген неловко пошевелился на стуле.
– Молодой человек, – промолвил он, – а вы вполне уверены, что это была не галлюцинация?
– Я принес оттуда машину времени, вот она. Сами видите.
– Да, нельзя не признать, что происходит много странного, – раздумчиво сказал Николс. – В конце концов, то, что рассказал нам Брэд, не более удивительно, чем барьер вокруг Милвилла.
– Временем никто управлять не может! – закричал Престон. – Время – ведь это же… ведь оно…
– Вот то-то! – сказал Шервуд. – Никто не знает, что это за штука – время. И еще много есть в мире всякого, о чем мы ничего не знаем. Взять, например, тяготение. Ни один человек на свете не может объяснить, что это такое.
– Не верю ни одному слову, – отрезал Хайрам. – Просто Брэд где-то прятался…
– Мы прочесали весь город, – возразил Джо Эванс. – Негде ему было спрятаться.
– В сущности, какое это имеет значение – верим мы Брэду или не верим, – заметил отец Фленеген. – Поверят ли ему те, кто едет к нам из Вашингтона, – вот что важно.
Хигги выпрямился на стуле.
– Вы говорили, к нам едет Гиббс? – переспросил он Шервуда. – И еще кого-то везет?
– Да, с ним кто-то из Госдепартамента.
– А что он сказал, Гиббс?
– Что выезжает немедленно. Что разговор с Брэдом будет только предварительный. А потом он вернется в Вашингтон и обо всем доложит. Он сказал: может быть, тут вопрос не только государственного значения. Может быть, это придется решать в международном масштабе. Пожалуй, Вашингтон должен будет посовещаться с правительствами других стран. Он стал спрашивать у меня подробности. А я только и мог сказать, что у нас в Милвилле один человек хочет сообщить чрезвычайно важные сведения.
– Эти приезжие, наверно, будут ждать нас по ту сторону барьера. Скорей всего на шоссе, с восточной стороны.
– Да, наверно, – согласился Шервуд. – Мы точно не условились. Сразу по приезде он мне позвонит откуда-нибудь из-за барьера.
– По правде сказать, – Хигги доверительно понизил голос, – если только не стрясется никакой беды, можно считать, что нам крупно повезло. Шутка ли, прославились всем на зависть, ни у одного города сроду не было такой рекламы! Да теперь лет десять от туристов отбою не будет, всякому захочется на нас поглядеть, похвастать, что побывал в Милвилле!
– Если все, что говорит Брэд, верно, то можно ожидать последствий куда более серьезных, чем наплыв туристов, – заметил отец Фленеген.
– Да, конечно, – подхватил Сайлас Мидлтон. – Ведь это значит, что мы встретились с иным разумом. Как мы справимся, будем ли на высоте – может быть, это вопрос жизни и смерти. Я хочу сказать, не только для нас, милвиллцев. От этого может зависеть жизнь или смерть всего человечества.
– Да вы что? – заверещал Престон. – Неужели, по-вашему, какая-то трава, какие-то несчастные цветы…
– Болван, – оборвал Шервуд. – Пора бы понять, что это не просто цветы.
– Вот именно, – поддержал Джо Эванс. – Не просто цветы, а совсем иная форма жизни. Не животной, а растительной жизни: мыслящие растения.
– И вдобавок они накопили кучу знаний, переняли их в разных других мирах, – прибавил я. – Они знают много такого, о чем мы никогда и не задумывались.
– Не понимаю, чего нам бояться, – упрямо гнул свое Хигги. – Неужто мы не справимся с какой-то сорной травой? Опрыскать их чем-нибудь поядовитее, только и всего…
– Если мы вздумаем их уничтожить, это будет не так легко, как ты воображаешь, – сказал я. – Но еще вопрос, надо ли их уничтожать.
– А что ж, по-твоему, пускай приходят и забирают нашу Землю?
– Не забирают. Пускай приходят и живут с нами в дружбе, будем друг другу помогать.
– А барьер? – заорал Хайрам. – Про барьер забыли?
– Никто ничего не забыл, – сказал Николс. – Барьер – только часть нашей задачи. Нужно решить задачу в целом, а заодно и с барьером уладится.
– Тьфу, пропасть, послушать всех вас, так подумаешь, вы и впрямь поверили этой ерунде, – простонал Том Престон.
– Может быть, мы и не всему поверили, – возразил Сайлас Мидлтон, – но то, что рассказал Брэд, придется принять за рабочую гипотезу. Я не говорю, что каждое его слово непогрешимая истина. Возможно, он чего-то не понял, ошибся, что-то перепутал. Но пока это единственные сведения, на которые мы можем опереться.
– Не верю ни единому слову, – отрезал Хайрам. – Тут какой-то гнусный заговор, и я…
Громко, на всю комнату зазвонил телефон. Шервуд снял трубку.
– Тебя, – сказал он мне. – Это опять Элф.
Я подошел и взял трубку.
– Здорово, Элф.
– Я думал, ты мне позвонишь, – сказал Элф. – Ты обещал позвонить через часок.
– Я тут влип в одну историю.
– Меня выставили из мотеля, – сказал Элф. – Всех переселяют. Я теперь в гостинице возле Кун-Вэли. Гостиница препаршивая, я уж хотел перебраться в Элмор, только сперва надо бы потолковать с тобой.
– Вот хорошо, что ты меня дождался. Мне нужно тебя кое о чем порасспросить. Насчет той лаборатории в Гринбрайере.
– Валяй, спрашивай.
– Какие вы там задачки решаете?
– Да самые разные.
– А они имеют касательство к растениям?
– К растениям?
– Ну да. Что-нибудь про цветы, сорняки, про овощи?
– А, понятно. Дай-ка сообразить. Да, бывало и такое.
– Например?
– Да вот хотя бы: может ли растение мыслить?
– И к какому выводу ты пришел?
– Ну знаешь, Брэд!
– Послушай, Элф, это очень важно.
– Ладно, изволь. Сколько я ни думал, вывод один: это невозможно. Нет такой движущей силы, которая побуждала бы растение мыслить. У него нет причины стать разумным. А если бы оно и стало мыслить, оно бы от этого не выиграло. Растение не может воспользоваться разумом и знаниями. У него нет никакой возможности их применить. Оно для этого не приспособлено, само строение не то. Пришлось бы ему заиметь чувства, которых у него нет, чтобы полнее воспринимать окружающее. Пришлось бы заиметь мозг – хранилище знаний и мыслительный механизм. Задача очень простая, Брэд, стоит вдуматься – и ответ напрашивается сам собой. Растение никогда и не попытается мыслить. Причины я определил не сразу, но когда разобрался, все получилось очень ясно и убедительно.
– И это все?
– Нет, была и еще задачка. Разработать верный, безошибочный способ истребления вредных сорняков, причем таких, которые легко приживаются в любых условиях и быстро приобретают иммунитет ко всему, что для них губительно.
– Тут, наверно, ничего не придумаешь, – сказал я.
– Да нет, одна возможность все-таки есть. Только малоприятная.
– Какая же?
– Радиация. Но если сорняк и правда очень выносливый и легко приспосабливается, так и это, пожалуй, не вполне надежное средство.
– Значит, растение с таким решительным нравом никак не истребишь?
– По-моему, никакого средства нет… это выше сил человеческих. Слушай, Брэд, а к чему ты клонишь?
– Пожалуй, мы сейчас как раз в таком положении.
И я наскоро рассказал ему кое-что о Цветах. Элф присвистнул.
– А ты все как следует понял? – спросил он.
– Право, не знаю, Элф. Вроде понял все. Я наверняка сказать не могу. То есть Цветы там живут, это точно, но…
– В Гринбрайере нам задавали еще один вопрос. Очень подходящий к тому, что ты рассказываешь. Дескать, как бы вы встретили пришельцев из другого мира и как бы установили с ними отношения? Значит, по-твоему, наша лаборатория работает на них?
– А на кого же? И заправляют ею те же люди, которые делают эти самые телефоны.
– Мы же так и подумали. Помнишь, когда барьер двинулся и мы с тобой говорили по телефону.