Будь все, как обычно, я не прочь бы постоять и поболтать немного со Шкаликом Грантом. Хоть он и первый лодырь в Милвилле, а все равно он мне друг. Он всегда рад за компанию пойти порыбачить, знает, где лучше клюет, и вы даже не представляете, как интересно его послушать. Но теперь мне было не до разговоров.
– Эй, Брэд, – сказал Шкалик, когда я с ним поравнялся, – у тебя, часом, доллара не найдется?
Я поразился: Грант уже давным-давно не пробовал поживиться за мой счет, с чего это ему вдруг вздумалось? Правда, он пьяница, лодырь и попрошайка, но при этом настоящий джентльмен и необычайно деликатен. Никогда он не станет выпрашивать подачку у того, кто и сам еле сводит концы с концами. У Шкалика редкостное чутье, он точно знает, когда и как закинуть удочку, чтобы не нарваться на отказ.
Я сунул руку в карман, там была тощенькая пачка бумажек и немного мелочи. Я вытащил пачку и протянул Гранту доллар.
– Спасибо, Брэд, – сказал он. – Мне весь день нечем было горло промочить.
Сунул доллар в карман обвисшей, латаной-перелатаной куртки и торопливо заковылял через улицу в кабачок.
Я повернул ключ, вошел в контору, затворил за собой дверь, и тут раздался телефонный звонок.
Я стал столбом и как дурак уставился на телефон.
А он все звонил и звонил, так что я подошел и снял трубку.
– Мистер Брэдшоу Картер? – осведомился нежнейший, очаровательный голосок.
– Он самый, – сказал я. – Чем могу служить?
Я мигом понял, что это не может быть никто из здешних: в Милвилле все звали меня просто Брэд. И потом, ни у одной моей знакомой даже нот таких нет в голосе. Этот голосок вкрадчиво мурлыкал, будто красотка с экрана телевизора читала рекламное объявление про мыло или крем для лица, и в то же время в нем слышался словно хрустальный звон – так должна бы говорить принцесса из сказки.
– Скажите, пожалуйста, мистер Брэдшоу Картер, это у вашего отца были теплицы?
– Совершенно верно.
– А вы теперь ими не занимаетесь?
– Нет, – сказал я, – не занимаюсь.
И тут голос переменился. Был нежный девичий голосок – и вдруг стал мужской, энергичный и деловитый. Будто трубку взял совсем другой человек. И однако, как это ни дико, я почему-то не сомневался, что собеседник у меня все тот же, переменился только голос.
– Насколько мы понимаем, – сказал этот новый голос, – вы сейчас свободны и могли бы выполнить для нас кое-какую работу.
– Да, пожалуй, – сказал я. – Но в чем дело? Почему вы заговорили другим голосом? И вообще, кто это говорит?
Вопрос был преглупый: сомневался я там или не сомневался, а никто не может так внезапно и резко менять голос. Конечно же, со мной говорили два разных человека.
Но вопрос мой остался без ответа.
– Мы надеемся, что вы можете выступать от нашего имени, – продолжал голос. – Вас рекомендуют наилучшим образом.
– А в качестве кого я должен выступать?
– В качестве дипломата, – сказал голос. – Кажется, это самое точное определение.
– Но я не дипломат. Я этому не учился и не умею…
– Вы нас не поняли, мистер Картер. Совершенно не поняли. Видимо, нам следует кое-что разъяснить. Мы уже установили контакт со многими вашими земляками. И они оказывают нам различные услуги. Например, у нас есть чтецы…
– Чтецы?
– Именно. Те, кто для нас читает. Понимаете, они читают самые разнообразные тексты. Из разных областей. Британская энциклопедия, Оксфордский словарь, всевозможные учебники и руководства. Литература и история. Философия и экономика. И все это в высшей степени интересно.
– Но вы и сами можете все это прочитать. Зачем вам чтецы? Нужно только достать книги…
В трубке покорно вздохнули:
– Вы нас не поняли. Вы слишком спешите с выводами.
– Ну ладно, – сказал я. – Я вас не понял. Пусть так. Чего же вы от меня хотите? Имейте в виду, читаю я прескверно и безо всякого выражения.
– Мы хотим, чтобы вы выступали от нашего имени. Прежде всего мы хотели бы с вами побеседовать, услышать, как вы оцениваете положение, а затем можно было бы…
Он говорил, но я уже не слушал. Вдруг до меня дошло, что тут неладно. То есть, конечно, все время это было у меня перед глазами, но как-то не доходило до сознания. И без того на меня свалилось слишком много неожиданностей: невесть откуда опять взявшийся телефон, хотя телефон у меня только что сняли, и внезапно меняющиеся голоса в трубке, и этот дикий, непонятный разговор… Мысль моя лихорадочно работала и не успевала охватить все в целом.
Но тут меня будто ударило – а ведь телефон какой-то не такой! – и я уже не разбирал слов, все слилось в невнятное жужжание. Аппарат совсем не тот, что стоял час назад у меня на столе. У него нет диска и нет провода, который соединял бы его с розеткой на стене.
– Что такое? – закричал я. – Кто это говорит? Откуда вы звоните?
Тут послышался новый голос, не поймешь, женский или мужской, не деловитый и не вкрадчиво-нежный, а странно безличный, словно бы чуточку насмешливый, но лишенный какой бы то ни было определенности.
– Напрасно вы так встревожились, мистер Картер, – произнес этот безличный голос. – Мы очень заботимся о тех, кто нам помогает. Мы умеем быть благодарными. Поверьте, мистер Картер, мы вам очень благодарны.
– За что?!
– Навестите Джералда Шервуда, – сказал безличный голос. – Мы побеседуем с ним о вас.
– Слушайте! – заорал я. – Я не понимаю, что происходит, но…
– Поговорите с Джералдом Шервудом, – повторил голос.
И телефон заглох. Как отрезало. Не было смутного гудения, не ощущалось, что где-то там по проводам идет ток. Все глухо и пусто.
– Эй! – кричал я. – Эй, кто там!
Никакого ответа.
Я отвел трубку от уха и, не выпуская ее из рук, мучительно шарил в памяти. Этот голос, что говорил последним… словно бы он мне знаком. Где-то, когда-то я его слышал. Но где? Когда? Не помню, хоть убей.
Я опустил трубку на рычаг и взял аппарат в руки. С виду самый обыкновенный телефон, но без диска, и ни признака проводов и контактов. Я осмотрел его со всех сторон – ни фабричной марки, ни имени фабриканта, ни адреса фирмы не оказалось.
Только сегодня Эд Адлер снял у меня телефон. Он перерезал провода, и, когда я уходил из конторы, он стоял тут, держа аппарат на весу.
Когда я, возвратясь, услыхал звонок и увидел на столе телефон, в голове у меня мелькнуло не слишком логичное, но самое простое объяснение: почему-то Эд не унес телефон и снова его подключил. Может быть, потому, что он мне друг; может, он готов ради меня не выполнить хозяйское распоряжение. Или, может, сам Престон передумал и решил дать мне небольшую отсрочку. А может быть, даже нашелся неведомый доброжелатель, который уплатил по счету, чтобы я не лишился телефона.
Но теперь я знал: все это чепуха. Потому что телефон у меня на столе – не тот, который сегодня отключил Эд.
Я опять снял трубку и поднес к уху.
И опять раздался деловитый мужской голос. Он не сказал – «слушаю», не спросил, кто говорит. Он сказал:
– Очевидно, вы относитесь к нам с подозрением, мистер Картер. Мы прекрасно понимаем, что вы смущены и не доверяете нам. Мы вас не осуждаем, но при том, как вы сейчас настроены, продолжать разговор бесполезно. Побеседуйте сначала с мистером Шервудом, а потом возвращайтесь – и тогда поговорим.
И телефон снова заглох. На этот раз я не стал кричать в надежде, что голос снова отзовется. Я знал: это бесполезно. Опустил трубку на рычаг и отодвинул телефон.
«Повидайте Джералда Шервуда, – сказал голос, – а после поговорим». Но при чем тут, спрашивается, Джералд Шервуд?
Невозможно поверить, чтобы Джералд Шервуд был причастен к этой странной истории, не такой он человек.
Отец Нэнси Шервуд, в некотором роде промышленник, был коренной милвиллец и жил на краю города, на вершине холма, в старом прадедовском доме. Не в пример всем нам, он не ограничивал свою жизнь рамками Милвилла. Ему принадлежала фабрика в Элморе – до Элмора от нас миль пятьдесят, и там чуть ли не сорок тысяч жителей. Фабрика досталась Джералду от его отца и когда-то выпускала сельскохозяйственные машины. Но несколько лет назад разразился крах: сельскохозяйственные машины стали никому не нужны, и Шервуд занялся всевозможной технической мелочью. Какие там штучки и приспособления выпускала его фабрика, я понятия не имел: семейство Шервудов меня не слишком занимало, если не считать той поры, когда я кончал школу и всерьез увлекся дочерью Джералда.
Джералд Шервуд был человек солидный, состоятельный, в городе его уважали. Но деньги свои он, как и отец его, наживал не в Милвилле, а на стороне, притом Шервуды были если и не по-настоящему богаты, то все же люди с достатком, а мы, остальные, бедны как церковные мыши, и потому их всегда считали отчасти чужаками. У них были еще и какие-то другие интересы, не те, что у нас; мы, жители Милвилла, куда теснее связаны между собой. И Шервуды держались немного особняком – не по своей воле, но потому, что мы сами их сторонились.
Так что же мне делать? Нагрянуть к Шервудам и разыгрывать дурачка? Ввалиться без приглашения и спросить, что ему известно о сумасшедшем телефоне без проводов?
Я взглянул на часы – еще только четыре. Даже если идти к Шервуду, то не сейчас, а под вечер. Уж наверно, он возвращается из Элмора часам к шести, не раньше.
Я выдвинул ящик письменного стола и стал собирать свои пожитки. Потом сунул все назад и задвинул ящик. Контору пока закрывать нельзя, попозже вечером я должен буду вернуться, мне ведь надо еще поговорить с незнакомцем (или незнакомцами?) по этому, с позволения сказать, телефону. Когда стемнеет, я могу, если захочу, забрать аппарат и унести его домой. Но не идти же по Милвиллу с телефоном под мышкой средь бела дня!
Я вышел, запер дверь и зашагал по улице. И в растерянности остановился на первом же углу, пытаясь собраться с мыслями. Конечно, можно пойти домой, но очень это мне не по душе. Словно я удираю и ищу, куда бы зарыться. Можно пойти в муниципалитет, там, верно, найдется, с кем перемолвиться словом. Хотя вполне возможно, что я застану там одного только Хайрама Мартина, полицейского. Хайрам пристанет, чтобы я играл с ним в шашки, а мне сейчас не до шашек. Притом он не умеет вести себя прилично, когда проигрывает, и ему волей-неволей поддаешься, лишь бы не бесился.