Я понимаю, о чем и речь, поэтому просто киваю и улыбаюсь.
– Ты меня тоже. И прости, если это звучит нелепо.
Калеб тихо смеется.
– Вовсе нет. В Хартфорде почти все болеют за «Бостон».
Уловив еще один намек на шутку, я смеюсь. У него очень изощренный юмор. Он не глубокий, а как будто на поверхности. Но стоит немалого труда, чтобы его распознать.
– Так ты из Коннектикута, – говорю я.
Калеб кивает.
– Я похож на парня из Коннектикута?
Я снова улыбаюсь. Закрой свой рот, Никки, слюни потекут!
– Если честно, то да. Очень похож.
– Отлично, – отвечает Калеб, глядя на меня.
Я понятия не имею, что означает его взгляд. И всегда ли взгляды парней что-то должны означать? Это ведь глупо искать что-то в чем угодно, ловить скрытый смысл.
– Можно я сделаю предположение, вместо того, чтобы спросить? – произносит Калеб.
Не без удивления я киваю.
– Попробуй.
– Ты художница.
Меня накрывает что-то наподобие разочарования. Серьезно? Если он и флиртует, то это очень дешевый прием. Я что похожа на дуру? Конечно ему об это мог рассказать Райан.
Калеб замечает мои поджатые губы.
– Что такое? – интересуется он. – Я не угадал?
Я с вызовом вздергиваю подбородком.
– Угадал.
Калеб замедляет шаг и всматривается в мое лицо.
– Я понял. Но ты не о том подумала. Я не пытаюсь тебя очаровать дешевыми приемами.
Так. Вот это уже что-то интересное.
– Да? И что же ты делаешь?
– Болтаю с одной из двух фанатов «Пингвинов».
– Ха, – саркастично выдаю я.
– Нет серьезно, Райан мне не говорил. Я сам заметил.
Я оглядываю себя с ног до головы.
– Кисти и мольберт?
Калеб смеется.
– Ну может позже ты поймешь.
Я откидываю голову назад, и тут же об этом жалею. Веду себя, как ребенок.
– Так не интересно.
– А мне кажется наоборот.
Я не успеваю ответить. Нас догоняет Райан.
– Идемте быстрее. – Он обгоняет нас, направляясь к парковке.
Резкость его тона сложно не заметить. Мы с Калебом обмениваемся непонимающими взглядами и направляемся за ним.
Примерно через полтора часа я сижу в комнате в общежитии и складываю одежду в корзину для грязного белья. Сирша валяется на своей кровати и слушает громко музыку, при этом умудряясь еще и читать учебник.
Когда я хватаю синюю рубашку, в которой сегодня ходила весь день, на мои глаза попадается пятно краски с правой стороны. Даже можно заметить отпечатки трех пальцев. Желтый, фиолетовый и красный. И как я не заметила?
И тут до меня доходит. Это пятно заметил Калеб и сделал логичный вывод. Стоит ли верить ему? Наверняка они говорили обо мне с Райаном. Или я слишком много на себя беру?
В общем, какая разница? Мне вдруг нравится все из того, что сегодня говорил Калеб.
ГЛАВА ПЯТАЯ
сейчас
– Мама сойдет с ума. Определенно.
– Мне почти девятнадцать.
– Это не отменяет того факта, что она сойдет с ума.
Бекка лениво вытягивает ноги и принимается рассматривать шерстяные носки, которые я ей подарила. Когда я увидела эти черные носки с черепом и подписью «I’M OK», то сразу подумала о своей младшей сестре.
– Да ну, – перекатывая во рту жвачку и не глядя на меня, отвечает Бекка.
Каждый раз, когда она приезжает ко мне, мне становится сложнее осознавать, что моя сестра уже давно не ребенок. Ей почти девятнадцать! В этом возрасте я уже встретила своего будущего мужа.
О, господи. Только бы Бекка пока не встретила своего. То есть, я понимаю, что это нормально, но все же. У нее впереди целая жизнь. Сложно осознавать, что тот, кому ты (пусть и с фырканьем) менял подгузник, больше в тебе не нуждается. Мои попытки читать нотации Бекке чаще всего выходят мне боком. Она начинает злиться и закатывать глаза. Думаю, моя младшая сестра хочет больше видеть во мне друга, чем еще одну маму. В конце концов, для нотаций мама у нее уже есть.
Бекка приезжает к нам с Калебом не так часто, как в начале года, когда она только-только поступила в колледж и обосновалась в кампусе. Сейчас у нее уже своя жизнь и гораздо больше времени уходит именно на это. И это тоже нормально. Но я очень часто скучаю по этой малявке и волнуюсь за нее.
– Она же не сошла с ума, когда ты сделала татуировку, – заявляет Бекка, оторвав взгляд от носков.
Мы сидим в гостиной рядом с огромным окном с видом на задний двор. Там, где Калеб когда-то хотел построить детскую площадку. Сейчас там только закрытый бассейн, усыпанный каким-то образом выжившими с прошлой осени листьями, которые гоняет февральский ветер.
– Но она была близка к этому, – пожав плечами, отвечаю я и тянусь за кружкой кофе, стоящей на журнальном столике.
Бекка хихикает, слегка запрокинув голову. Мы мало похожи внешне. Не совсем разные, но и не копии, как это было в детстве. Изменения пришлись как раз на мою младшую сестру. Из неуклюжей малявки с брекетами, которая вечно меня доводила своими истериками, она превратилась в молодую красивую девушку с ногами, сравнимыми с Эмпайр-стейт-билдинг. Мы лежим на тахте друг на против друга, и если мои ноги достигают уровня талии Бекки, то ее ноги почти у моих плеч. И это учитывая то, что я никогда не была маленького роста. Да уж, мир и стандарты в нем меняются слишком быстро.
– Ты освободила день, когда приезжают родители? – спрашиваю я.
Бекка прищуривает глаза, задумавшись. Ее волосы стали темнее моих, они струятся по ее худым плечам и спускаются чуть ниже груди. Полосатый бело-зеленый топ закрывает горло, но полностью оголяет ее тонюсенькую талию, обхватанную ремнем. Я не могу не смотреть на свою сестру, не могу ее не разглядывать до каждых мелочей. Она очень быстро меняется и взрослеет.
– Да. Я буду свободна, – отвечает Бекка и принимается ковырять ногтем в дырке своих джинсов в области колена. – Мама сказала, что это ее последняя работа.
Я качаю головой, усмехнувшись.
– Она говорит так каждый раз.
Я не знаю передается ли талант как-то генетически. Не факт, что у музыканта родится талантливый флейтист. Это ведь как лотерея. Возможно я не права, понятия не имею. Но моя мама выиграла эту лотерею. Она всегда рисовала, всю свою жизнь. И пусть я не рисую сейчас, талант у меня все же именно от нее. Я училась в начальной школе, когда издательство выпустила первую детскую раскраску, художником которой была мама. С тех пор она практически не останавливалась. Вот и в этот раз они с папой приезжают в Питтсбург, чтобы присутствовать на небольшой презентации новой детской книжки-раскраски мамы.
Мы с Беккой болтаем около получаса, прежде чем слышим звук шин по гравийной дорожке. Калеб широко улыбается, когда видит Бекку.
– Привет, ребенок. – Он бросает в кресло свой пиджак и портфель, затем подходит к нам и целует Бекку в щеку.
– Привет, Гарвард, – отзывается она, подмигнув.
Забавно, что Бекка называет моего мужа «Гарвардом», учитывая то, что он там даже не учился. Если бы я назвала ее «ребенком» и потрепала по голове, она бы отдернула мою руку и фыркнула. Но Калебу она это позволяет, еще и светится, как рождественская елка. Предательница. Конечно я в восторге от их отношений, но мне тоже хочется потрепать за эти милые щечки свою младшую сестру.
Все так же улыбаясь, Калеб бросает на меня красноречивый взгляд. Не знаю, чему он радуется больше: самому приходу Бекки или тому, какую атмосферу она создает, сама того не осознавая. Из нашего дома уходит тишина. И не потому что Бекка шумная и много болтает, хотя отчасти и поэтому. Все потому, что мы с Калебом чувствуем себя другими, когда рядом с нами кто-то есть. Мы больше говорим, больше обнимаемся, больше… не знаю. Всего становится больше. И это не игра на публику. Вовсе нет. Это созданная атмосфера так влияет на нас. В такие моменты мы выбираемся из той молчаливой ловушки, в которую сами же попали. Забываем причину этой самой ловушки. В такие моменты, когда рядом кто-то, я понимаю, насколько сильно его люблю. И так каждый раз. Это пугает. Так не должно происходить.
Бекка издает тошнотворный звук, когда Калеб склоняется надо мной и целуем меня в губы. От его запаха у меня слегка кружится голова, и я ловлю себя на мысли, что хочу схватить его за галстук и повалить на себя. Но здесь моя младшая сестра, поэтому я подавляю этот неожиданный порыв.
– Думаю мне пора сваливать. – Бекка изящно перебрасывает свои ноги через мои и соскакивает на пол.
– Ты не останешься на ужин? – спрашиваю я.
Мне бы не хотелось, чтобы она уходила. Уверена, что и Калеб того же мнения.
– Мне нужно переписать пару лекций. А у меня на это всего лишь одна ночь.
– Ты пропускаешь лекции? – Я тоже встаю с тахты.
Бекка едва заметно морщится, давая понять, что совершенно не расположена к разговору об учебе. Калеб тихо смеется, затем сжав мое плечо идет в лестнице. По пути он еще раз целует Бекку в щеку.
– Приезжай чаще, ребенок.
Она улыбается ему. Когда Калеб поднимается наверх, мне приходится наблюдать за тем, как Бекка быстро натягивает куртку и ботинки. Затем уже у двери она резко разворачивается и снимает с плеча довольно большой рюкзак.
– Чуть не забыла. – С этими словами она вынимает три запечатанных в пленку книги. – Держи.
Я смотрю на книги. Бекка знает, что мне купить. Это нон-фикшн и естественно об искусстве.
– Спасибо. Надеюсь, ты заказала эти книги в интернете.
Бекка качает головой.
– Как-то забрела с подругой в «Барнс энд Ноубл»[2].
– Но там…
– Я купила по скидке, не парься.
– Спасибо, – повторяю я и целую сестру на прощание.
– Не скучай, – говорит напоследок она.
Когда Бекка уходит, в моей голове эхом звучат ее последние слова. Я сжимаю книги и прохожу в глубь гостиной, туда, где висит моя книжная полка.
«Не скучай».
Да, наверное, мне дарят книги именно по этой причине. Чтобы я не скучала. Но я знаю, что причина не только в этом. Ведь эти книги вовсе не от скуки.