Хлопать дверцей я не стала, мне на этом джипе ещё ездить, я и в самом деле выбралась из машины, подошла к краю дороги и огляделась.
Лес просыпался. До нежно-зелёной дымки ещё не дошло, но почки явственно набухли, и среди почерневших куч снега виднелись островки травы. «А в Лантаре, наверное, уже зацвело всё, – подумала я невольно. – В сущности, там климат как в каком-нибудь Краснодарском крае. Юг, тепло, ранняя весна, эх…».
За моей спиной негромко стукнула дверца машины, и знакомый голос произнёс:
– Не стой на ветру, простынешь.
– Это весенний ветер, от него только сил прибавляется, – ответила я, поворачиваясь к Антону. – Поехали, у нас не так много времени…
– Не так много, как?..
– Как хотелось бы. Как нужно. Как может потребоваться, – я пожала плечами и села в машину. – Кстати, ты лекарства для своего приятеля захватил?
– Что за приятель? – бесцеремонно перебил Михаил.
– Тамошний тракторист. В прошлый раз мы не без его помощи до места добирались, – Антон усмехнулся. – Догадываешься, какая прекрасная дорога ведёт к храму?
– Деревня, март, Подмосковье. Могу себе представить. Долго нам ещё?
– Минут сорок. Скоро будет съезд с трассы на просёлок…
Кряхтя, джип взобрался на пригорок и остановился. Вид впереди был всё тот же: поле, оттаивающий заброшенный сад, ободранный красный кирпич купола.
– Что-то тут не то, – сказал вдруг Антон. – Катя, потихонечку, и ни на секунду не расслабляйся.
Мы сползли с горки и подкатились к заброшенному храму.
– …! – энергично определил мой бывший муж. – Это откуда?
Стены, оконные и дверные проёмы – всё было намертво зашито какими-то металлическими листами.
– Ты координаты не перепутала? – спросил Михаил. Я лишь покрутила пальцем у виска. – Тогда хреново. Когда вы здесь были?
– Пять дней назад, – ответила я.
– И доступ внутрь был открыт?
– Всем ветрам…! – сообщил Антон.
– Катя, сиди в машине, я пойду и посмотрю, что там такое.
– Нет уж! – я тоже готова была выражаться всеми известными мне словами. – Мы идём все вместе и делаем, что должно. Давай, доставай свои накопители! Антон, схему!
– Скальпель, спирт, огурец… – муж полез в багажник.
Захлопнув дверцу, я остановилась и прислушалась.
Было тихо. Очень.
В прошлый раз свистел в пустых проёмах ветер, перекликались вороны, тарахтел где-то на грани слышимости трактор, сейчас же я слышала только хруст ледяных кристалликов в насте под ногами, да сдавленные ругательства мужчин, выгружающих плитки.
Металлические листы глухо закрыли входы в храм, не оставив даже щёлочки, чтобы подлезть монтировкой. Антон постучал в железяку костяшками пальцев и затряс рукой:
– Обожгло, будто сухой лёд изнутри. Ребят, тут что-то нечисто.
– Уходи, если хочешь, – я изучала наиболее перспективную, с моей точки зрения, точку взлома. – Пятьсот метров до перекрёстка пройдёшь ногами, а там тебя Сергеич куда-нибудь да отвезёт.
– Ага, щаз…
Он перехватил поудобнее монтировку и врезал от души по тому месту, где в прошлый раз была арка.
– Так ничего не получится, – покачал головой Михаил. – Нужен… Как это называется, резак? Лазер? Автоген?
Я сунула руку в карман и достала конверт. Обыкновенный конверт из чуть желтоватой бумаги, в каких когда-то моя бабушка отправляла поздравительные открытки к Новому году и восьмому марта. В конверте лежали веточка цветущего багульника и несколько длинных и узких листьев, бледно-зелёных с редкими красноватыми пятнами. Та самая камнеедка бархатистая, цветение которой я наблюдала в оранжерее дворца…
Я погладила листья и ветки кончиками пальцев и приложила этот гербарий к присмотренному шву, а потом прошептала: «И осталось караульных Нынче только два: Жёсткие кусты – багульник И разрыв-трава»*.
В тишине что-то хрустнуло, ещё раз, и сварка разошлась, словно гнилыми нитками сшитый саван. Аккуратно ссыпав в конверт иссохшие листья, я убрала всё это в карман куртки, повернулась к мужчинам и сказала:
– Давайте попробуем расширить проход.
Мы расчистили относительно ровное место на полу, уложили квадратом плитки с нанесённым рисунком, и я взглянула на часы:
– Начало шестого. До заката ещё два часа… Михаил, напомни, в какое время надо подключаться к ритуалу?
– В семь. С заходом солнца.
– Ага… Я успею дойти до деревни и отдать Сергеичу лекарства?
– Дойти – вряд ли, доехать успеешь, – авторитетно заявил Антон. – С тобой съездить?
– Не надо. Останься здесь, мало ли что.
– Что?
– Ну, кто-то же закрыл вход в здание.
Мой бывший муж махнул рукой.
– Да тьфу на них! Церковники это были или местные власти – не попрутся они сюда вечером в пятницу проверять, не шарится ли кто по этим руинам. Всё будет нормально.
– Ладно, я быстро!
Дорога к деревне подсохла, нужный дом я нашла сразу. На стук в дверь никто не откликнулся, я толкнула дверь и вошла. Было чуть страшновато: темнело, ни в одном из окон в деревне не горел свет, ветер выл в трубе и гнул верхушки деревьев. Всё-таки сильнее всего нас поражают не те страхи, которые мы видим своими глазами, а то, что создаётся воображением… В общем, если бы это был роман Кинга, то в избе меня бы ждала парочка зомби. Но побаивалась я зря: навстречу летел дружный храп.
С сомнением поглядев на хозяев, я уловила характерный аромат главной национальной валюты, она же панацея, и решила не пытаться их будить. Да и к чему? Несколько упаковок с лекарствами выложила на стол, рядом с остатками прозрачной жидкости в бутылке, искрой силы проверила, как заживает перелом – отлично срастался, кстати, всем бы так! – и покинула помещение.
Отчего-то мне не захотелось подъезжать к самому храму. Я оставила машину за густыми кустами, и прошла по узкой тропинке между яблонями заброшенного сада. Сквозь проделанную нами дыру видно было, что внутри руин горит огонёк, а ещё слышались мужские голоса, Антон и Михаил сравнивали преимущества и недостатки… Бог мой, не магии или электричества, а «Ювентуса» и «Арсенала»!
А впрочем, молодцы.
Вместо того, чтобы волноваться или в сотый раз перепроверять картинку, сидят и треплются ни о чём, берегут нервы. Повезло мне с напарниками.
________________________________
* Стихотворение Варлама Шаламова.
Глава 33
На остриях гексаграммы зажглись свечи, символизирующие стихии: синяя – вода, голубая – воздух, зелёная – жизнь, жёлтая – земля, чёрная – смерть, красная – огонь. В центре фигуры Михаил поместил аккуратно сложенные пирамидкой ароматические травы, какие-то веточки, кору, и тоже всё это поджёг. Запахло пряностями и летом.
– Я буду читать текст, – сказал он, оглядывая получившийся натюрморт. – Катя, на тебе в первую очередь накопители. Как только подойдёт момент, активируй и передавай мне.
– Как я пойму, что это и есть тот самый момент?
– Поймёшь, – бледно усмехнулся Михаил. – Дальше. Формулу читай ты со мной вместе, но про себя. Если что-то случится, подхватываешь и продолжаешь читать, не прерываясь.
– Что может случиться?
– Ну мало ли… – туманно ответил он.
По моей спине пробежало стадо мурашек.
Да, сознаюсь, всё это время я старательно запихивала в подсознание неуверенность в том, что мы делаем нужное и правильное дело. Страх ошибки, если хотите. Но вот беда, когда загоняешь страхи в подсознание, они выскакивают оттуда непрошеными, свеженькие, словно листья салата. Не успевшие покрыться патиной времени.
– Ладно, – кивнула и достала из сумки коробку с накопителями. – Пора?
– Ещё десять минут…
– Погоди-ка, а я? – влез Антон. – А я что делаю?
– А ты нас охраняешь. Я не смогу прервать чтение формулы, а Катя…
– От Кати никто и не требует охраны, – муж пожевал губами. – Магия, бабку вашу вперехлёст через полено…
Михаэль ап’Барст Калтинель опустился на колени у того угла гексаграммы, где стояла красная свеча, огонь. Мне он жестом предложил луч с зелёным символом жизни, дождался, пока я неловко приму нужную позу и начал читать:
– Niar as chath, har'dro as air'oth, elghinn as dro… (От воды к огню, от земли к воздуху, от смерти к жизни…)
Почти беззвучно я повторяла те же слова, глядя в пламя.
Показалось мне, или под сводами метались какие-то тени? Не знаю… Так же как по сей момент не могу понять, я так замёрзла или вокруг нас скопился холод, но едва получалось шевелить губами.
Первое прочтение формулы подошло к концу, и Михаил начал снова. В тот момент, когда он дошёл до заключительных слов, «Veir zhan colbauth whol kheeil lueth quarsarn, osanwe lueth z’ress, air'oth lueth niar…» («Закрываю этот путь для тела и духа, мысли и силы, воздуха и воды…»), произошло одновременно многое.
Загремел железный лист, оторванный нами от входа.
– Нет! – воскликнул Антон и, судя по смачному звуку удара, подкрепил слова действием.
Хлестнул по ушам выстрел.
Коротко простонал металл, и с противоположной от входа стороны, прямо сквозь обшивку, влетела стрела, вонзившаяся Михаилу в спину. Он побелел, но продолжал договаривать заклинание.
В следующий миг по стреле пробежало пламя, и куртка на нём загорелась.
Я закрыла глаза.
Мы ввязались в эту драку, собираясь победить. И теперь можно лишь продолжать делать то, что должно.
Голос поначалу не слушался, но мне удалось не прервать чтение ни на миг. В конце концов, подозреваю, магическому ритуалу решительно всё равно, читается заклинание вслух или шепчется про себя, главное – соблюдение правил.
– Air'oth lueth niar! – Договорила я и ушла в блаженное небытие.
Очнулась я от того, что на лицо лилась вода. Поймала губами струйку, напилась, и только потом разлепила веки. Надо мной склонился Антон, и лицо у него было… опрокинутое, как выражалась моя бабушка.
– Ты как? – спросил он.
– Жить буду. Долго я была в отключке?
– Минут пятнадцать.