4. Вдохновение
Утверждается, что пилотируемые космические полеты «служат источником любознательности» и что «отказаться от пилотируемых полетов — вдохновляющего источника таких фантазий — значит лишить нынешнее и будущие поколения определенного потенциала величия». Будучи известным ученым, я общался со многими молодыми физиками, только начинающими свою карьеру, но никогда не встречал человека, который увлекся бы физикой только потому, что его восхищают космические полеты. Большинство вдохновлялось книгами о настоящей науке. И хотя я не могу доказать этого, но подозреваю, что то же самое относится к большей части ученых. Пилотируемые космические полеты — это зрелищный спорт, который может восхищать зрителей, но они не могут служить источником вдохновения, которое ведет к чему-то серьезному.
5. Побочные технологии
Утверждается, что «технологический прогресс и его побочные результаты, например создание искусственных человеческих органов и другие варианты применения космических технологий для земных нужд, — это, возможно, самая конкретная польза программ космических полетов». Любой крупный технический проект, скорее всего, приведет к появлению какой-нибудь новой полезной технологии. Такие примеры мы видели в физике элементарных частиц: Всемирная паутина развивалась в CERN, чтобы физики-экспериментаторы могли обмениваться огромными объемами данных, а синхротронное излучение, появившееся как нежелательный побочный продукт работы ускорителей частиц, теперь широко применяется в радиационном материаловедении. Однако если бы я хотел выбрать технологический проект — самый неэффективный и нерентабельный в части создания новых полезных технологий, — то выбрал бы программу пилотируемых космических полетов. Сложнейшая техническая задача пилотируемых полетов состоит в сохранении жизнеспособности человека в космосе — задача, бесполезная в условиях Земли. Для сравнения: беспилотное исследование космоса ставит серьезные задачи в области робототехники и программирования, решения которых имеют очевидные земные приложения.
6. Спасение человечества
Утверждается, что «самое релевантное обоснование пилотируемых космических полетов в долгосрочной перспективе — это выживание человека как биологического вида». Я согласен с этим, но только применительно к весьма отдаленному будущему. Для того чтобы дать человечеству шанс выжить в глобальной катастрофе, скажем при падении огромного метеорита или в условиях тотальной ядерной войны, внеземная колония должна существовать на постоянном самообеспечении. В колонии должны быть промышленные ресурсы для воспроизводства выработавшего свой ресурс оборудования — солнечных батарей, кислородных генераторов, систем водоснабжения, гидропоники и т. д. Сейчас у нас нет возможности основать такую колонию на самообеспечении даже в Антарктиде, где условия окружающей среды намного благоприятнее, чем на Марсе или на астероидах. Вот настоящий вызов: не доставить людей на Марс, а освободить их от необходимости получать ресурсы с Земли. Может быть, нам стоит начать с Антарктиды.
20. Скептики и ученые
16 июня 2017 г. я оказался одним из четырех ученых, получивших почетные докторские степени на ежегодном совете Рокфеллеровского университета. Всех четверых попросили сказать несколько слов, «по пять минут каждому», после получения дипломов. Я решил, что это удобный случай для того, чтобы выступить против широко распространенного скептицизма в адрес науки, который, я считаю, повлиял на политику действующей администрации США. Ниже приводится текст моего выступления, ранее нигде не публиковавшийся.
Посещение Рокфеллеровского университета и знакомство с исследованиями ваших аспирантов напомнили мне о поразительном прогрессе науки в наше время. Тем не менее сейчас, в 2017 г… отношение к науке в обществе хуже, чем я когда-либо видел. В прошлом месяце президент объявил бюджет на 2018 финансовый год, в котором федеральные расходы на фундаментальные и прикладные исследования сокращены на 17 % и теперь достигли наименьшей за последние 50 лет доли от ВВП. Остается только надеяться, что конгресс сможет восстановить некоторые статьи финансирования; даже те председатели комитетов при конгрессе, которые не жалуют налоги, могут защитить организации в рамках своих полномочий.
Но проблема состоит не только в финансировании науки. Управление по науке и технике[120] обезглавлено: там нет директора. Хуже того, сегодня наблюдается беспрецедентный уровень недоверия к результатам научных исследований. Президент во всеуслышание заявил о проблеме изменения климата: «Во многом это ложь. Это мистификация». А назначенный им глава Агентства по охране окружающей среды отверг тот факт, что основной причиной глобального потепления является деятельность человека, и занялся тем, что заменил половину ученых в своем научном совете на руководителей промышленных предприятий. За пределами Вашингтона, в штатах Индиана, Айова, Айдахо, Оклахома и Флорида, местные законодатели и многие школьные советы продавливают преподавание креационизма в государственных школах как благовидной альтернативы современной теории эволюции. (Я рад сообщить, что в Техасе подобные попытки не увенчались успехом.)
Конечно, не всегда скепсис бывает честным и бескорыстным. Многие скептики, отрицающие изменение климата, руководствуются экономическими или политическими интересами, а люди, не доверяющие теории эволюции, преследуют религиозные цели. Однако я думаю, что этот скепсис, кроме прочего, подпитывается ошибочным, хоть и невинным представлением о природе авторитета науки. Люди представляют, что существует научный истеблишмент, который подавляет инакомыслие и меняет свои догмы только после многих лет борьбы с доказательствами противного.
Действительно, вы можете обнаружить, что подобный взгляд поддерживается некоторыми философами и историками науки, в том числе Томасом Куном с его скептическим отношением к научному прогрессу, и теми историками, которые предпочитают игнорировать современное знание при описании науки прошлого, как будто с тех пор не было никакого прогресса в научной картине мира, кроме формальных изменений. Однако я должен признать, что не наблюдаю сильного влияния этого явления на конгресс или на действующую администрацию.
Возможно, сильнее впечатляют популярные истории из области науки, которые показывают, как застывшему научному истеблишменту противостоят смелые скептики. Я хочу привести небольшой пример. В первые годы XX в. выдающийся физик, ставший философом, — Эрнст Мах разошелся во мнениях с международным физическим сообществом. Он отвергал теорию, которая в целом принималась сообществом, и заявлял, что она не доказана и имеет признаки религиозного вероучения. Что ж, наслушавшись популярных историй, вы можете подумать, что бравый философ в итоге должен был доказать свою правоту. И вы ошибетесь. Учение, которое критиковал Мах, было атомной теорией, согласно которой вся обычная материя состоит из атомов, и, конечно, научный истеблишмент оказался прав.
Пожалуйста, поймите, я не утверждаю, будто истеблишмент никогда не ошибается. В области моих собственных научных интересов принятое многими физиками вплоть до 1932 г. представление о строении атомного ядра было ошибочным; неверным было и представление об идеальной симметрии законов природы, существовавшее до 1956 г.; и до 1998 г. физики заблуждались насчет замедления расширения Вселенной. Но все эти ошибочные идеи подвергались сомнениям, а не воспринимались как догматы, и, когда появились доказательства их несостоятельности, профессиональные ученые смогли быстро исправить общепринятые представления с помощью обычных научных методов, без вмешательства скептиков-аутсайдеров.
Скептицизм во многом присущ и самому научному сообществу. Научные теории подвергаются непрерывным строгим проверкам хотя бы потому, что для любого ученого нет ничего лучше, чем показать ошибочность какой-нибудь общепринятой теории. Так было не всегда, особенно в истории медицины, но сейчас такое отношение сохраняется уже долгое время.
В итоге некоторые теории становятся достоверным знанием. Утверждать, что студентам нужно преподавать креационизм, чтобы они могли самостоятельно решить, аргументы какой из сторон в дискуссии об эволюции верны, — это то же самое, что утверждать, что им нужно давать теорию плоской Земли, чтобы они сами решили, кто прав в споре о форме Земли. Больше пользы студентам принесет обсуждение научных вопросов, в которых есть реальные противоречия (например, когда на территории Северной Америки появились первые люди или что считать происхождением жизни?). Но преподавать теорию эволюции и естественного отбора так, будто это нечто спорное, — значит просто лгать нашим студентам.
Точно так же говорить об изменении климата как о спорной проблеме — значит лгать обществу. Нет никаких сомнений в том, что на Земле становится теплее, что повышение содержания углекислого газа в атмосфере приводит к глобальному потеплению, и что экономическая деятельность человека повышает содержание углекислого газа в атмосфере. Земля слишком сложная система, чтобы можно было привести строгие доказательства тому, что ничем не ограниченная экономическая деятельность в будущем приведет к катастрофическому потеплению, но у ученых — экспертов по этому вопросу сложилось единодушное мнение. В целом глупо спорить с научной картиной мира, а в этом конкретном случае, когда на кону целая планета, подобный спор — это безумие.
IV. Личные вопросы
21. Меняй курс
В сентябре 2009 г. редактор публицистической рубрики в The New York Times предложил мне вместе с еще несколькими университетскими профессорами дать совет первокурсникам, только поступившим в колледж. Я включил режим Полония[121] и подготовил серьезный совет, который должен был помочь студентам в их первый год обучения в колледже. Результат вышел ужасным. Я понял, что не знаю, как давать советы молодым людям, которые сильно отличаются друг от друга и еще сильнее от меня. Кроме того, совет вышел скучным. Моя мудрая жена предложила, чтобы я вместо раздачи советов просто вспомнил, что я чувствовал, когда поступал в колледж, уж в этой-то те