то нужно было регулярное посещение спортивной секции. Видимо, мама это понимала тоже и дважды водила меня записываться «на спорт». Первый раз это было в бассейне «Динамо». Мучительно стесняясь, я разделся перед молодой тренершей, она посмотрела на мои складки на животе и спросила маму: «Женщина, как вы это себе представляете? Кого вы привели? Мы здесь готовим спортсменов, чемпионов». Всё было ясно без лишних слов. В секции настольного тенниса, которая оказалась следующей на нашем пути, тренер раздеваться не заставил, просто сказал: «Приходи, занимайся». Но это приглашение совсем не понравилось пацанам, старожилам этой секции. Конфликт был бурным и завершился не в мою пользу, правда, без больших и явных потерь. Но первая тренировка в итоге оказалась для меня и последней. Больше попыток влиться в стройные и организованные спортивные ряды вплоть до восьмого класса я не предпринимал. Занимался дома с гантелями, отжимался от пола, приседал. Папа купил изумительную книгу «Атлетизм» Игоря Тенно, советам и наставлениям которой я пытался следовать, но, надо признать, без особых успехов. Не скажу, что жизнь была сплошным мучением. Нет, конечно. Внешне всё было нормально. И даже с определёнными успехами. Папа как-то сказал: «Запомни, с твоей фамилией тебе, чтобы получить «пятёрку», нужно знать на «шесть». Это стало нормой жизни. Не во всём, конечно, но в учёбе – точно. «Синдром отличника» сидит во мне по сей день. Одноклассники заметили его тоже, и мои тетради с выполненными домашними заданиями пользовались большим спросом на переменках и перед началом занятий. По-моему, в третьем классе, когда кукуруза стала в СССР «царицей полей и лесов», а также главной героиней новостей, кинофильмов, легенд и анекдотов, в школе затеяли актуальную театральную постановку с изысканным и незатейливым названием «Король-урожай и королева-кукуруза». Мне (толстому и красивому) досталась роль короля-урожая. Ни одного слова из этой роли я, конечно, уже не помню. Но творческие поиски по созданию достоверного образа были натуральными. Из крашеной марли мама пошила мантию, а из принесенной с завода фольги папа вырезал корону. Дедушка выбор учительницы одобрил горячо. А кому ж ещё быть королём! К выбору королевы отнёсся придирчиво и скептически. Потом ещё долго спрашивал: «Как там твоя мадам «кукуруза»? - имея в виду школьные успехи девочки, шедшей со мной по школьной сцене под руку, с кукурузной короной на голове. В общем, культурное мероприятие было в духе времени, а кукуруза потом появилась во всех хлебобулочных изделиях наряду с горохом. Хлеб, особенно белый, стал дефицитом, и нам в школе выдавали по половине городской булочки со стаканом молока.
Булочку я приносил домой, а молоко, которое не любил, отдавал одноклассникам. Потом скромное хлебное изобилие было восстановлено, но уже без «главного кукурузника» Хрущёва. Взрослые обсуждали перемены во власти с оптимизмом и надеждами. «Кому на Руси жить хорошо? – Хрущеву и Брежневу, остальным – по-прежнему». Этим четверостишьем блеснула за ужином мама, а я запомнил сходу (действительно, легче всего запоминается то, что нужно меньше всего). «По-прежнему» – так живётся большинству людей и сейчас. Ведь очень многое зависит не от твоего таланта, умения, а от жизненных обстоятельств, стартовых условий. Но кое-что, всё-таки, зависит и от каждого из нас. В том числе, от здоровья. Во втором классе в разгар зимы, после очередного обильного снегопада и последующей резкой оттепели, нас решили после уроков повести в музей. Идея хорошая, но у меня на ногах были войлочные ботинки, и не надо было иметь семь пядей во лбу, чтобы понять, что ноги промокнут обязательно. Я и понял, но сказать Евгении Наумовне постеснялся. Поскольку дорога к музею была одной сплошной лужей, промок мгновенно и потом страдал всю экскурсию, не слушая о чём там рассказывали, мысленно переживая неминуемую простуду. Дед ахнул, когда я пришёл домой, продрогший, с мокрыми ногами. Он растёр мне их скипидаром, сделал чай с малиной и даже включил свою любимую синюю лампу (рефлектор), чтобы я согрелся. Но к вечеру температура была около 40, и неделю я провёл в тёплой, но горькой компании пенициллина и прочих друзей-врагов здоровья. Папа, приходя с работы, обычно с каким-то пренебрежением и сожалением повторял: «Эх, такая погодка мировая, дети играются, на санках катаются, а ты тут валяешься…» Конечно, он не хотел меня обидеть, но получалось именно так. Спустя много лет, став отцом, я подобных фраз и интонаций избегал. Всему учишься на своём опыте. А войлочных ботинок мне больше не покупали. Вообще, обувь в школе, особенно младшей, это – культовое понятие. У всех были свои особые мешочки для сменной обуви. Без них на занятия не пускали. Забыл – иди домой (очень хорошо), а потом приходи с родителями (очень плохо). На входе в школу стояли дежурные – те же школьники, только с красными повязками (такие же стояли вдоль лестниц – следили, чтоб не бегали, а нарушителям делали дружеский предупредительно-поучительный пинок под зад). Отрава микроскопической власти действовала мгновенно (правда, не на всех). Но на многих, и они самозабвенно командовали, «вершили судьбы», пропуская или не пропуская в школу таких же, как они, только без повязок. В общем, нолики начинали ощущать себя крестиками, проявляя качества будущих начальников из взрослой жизни. Помню, как учитель литературы Алексей Михайлович сказал: «У школьных дежурных порой заметен извечный комплекс «вертухая». Тогда я это не совсем понял, потом дошло. Так что, мешочки со сменной обувью – это было важно, и я их не забывал. Сильным развлечением в начале и конце школьного года был сбор металлолома и макулатуры. С макулатурой было попроще – газет и политических брошюр хватало, и процесс освобождения от них в семье только приветствовался (тем более, в мои школьные годы официальный обмен макулатуры на дефицитные книги ещё отсутствовал). А вот в металлолом рисковали попасть и нужные вещи, на которые ненароком упал горящий взгляд искателя металла. Тащили, упираясь и пыхтя, какие-то тяжеленные конструкции с близлежащих строек, всю плохо лежащую домашнюю утварь (помню, кто-то приволок швейную машину, которую родители потом забрали назад). В общем, это было, конечно, полезное дело, которое всеобщим идиотским старанием доводилось до абсурда. А среди гор макулатуры мы потом, подобно бриллиантам в навозе, тоже отыскивали любопытные книги, пополнявшие домашние библиотеки. У меня и по сей день стоит на полке второй том собрания сочинений Гарина-Михайловского, изданный в конце 19 века и ставший чьим-то трофеем в борьбе за макулатурные успехи. Если честно, прочитать его я так и не смог. Но не выбрасывать же книгу. «Взвейтесь кострами синие ночи, мы пионеры – дети рабочих. Пионер – всем ребятам пример! К борьбе за дело великого Ленина – будь готов! Как повяжут галстук, - береги его, он ведь с красным знаменем цвета одного»… Это потом всё воспринимается с иронией и сарказмом. А поначалу – с трепетом. Принимали в пионеры на торжественной линейке, перед этим учились отдавать салют и тренировались повязывать галстук. Серьёзное дело. Потом на сборе отряда (классном собрании) выбирали звеньевых и председателя совета отряда. У них на рукавах были красные лычки (одна или две). Меня Евгения Наумовна назначила санитарным дружинником (видно, вполне логично решила, раз мама врач, пусть сын будет дружинником). И я ходил с белой повязкой на рукаве. А посредине повязки – вышитый мамой красный крестик. Моей задачей было проверять чистоту рук. Проделал я это один раз – очень не понравилось. Больше процедура не повторялась. Но с повязкой не расставался года два или три.
Галстук (он мог быть ситцевым, который надо было гладить каждый день, или шёлковым, который мялся меньше) снимался по дороге домой, а пионерских значков носить и вовсе не требовали. Дважды я был на районных пионерских слётах, где всем участникам дарили книги. Мне достались традиционные «Рассказы о Ленине» (в суперобложке) и «Пионерская энциклопедия», весьма информативное издание, которое я прочитал полностью. Из того времени вспоминается ещё «Пионерская зорька» и «Пионерская правда». «Зорька» - утренняя радиопередача, которую я слушал с удовольствием. Она была бодрая, весёлая, задавала настроение (вот, что значит – делали её талантливые люди). «Пионерская правда» особого внимания не привлекала, использовалась для обёртывания завтраков и в дальнейшем оставшиеся экземпляры благополучно отправлялись «на переплавку» в макулатуру. Перескочив во времени и пространстве четверть века, могу вспомнить, каким ярким событием стал приём в пионеры дочери Иры. Эпоха была перестроечная, особого трепета уже не наблюдалось, но торжественная линейка предусматривалась. Утром накануне церемонии к форме пришивался новенький кружевной воротничок, и так случилось, что иголка с ниткой в процессе пришивания случайно оказалась на диване, который неугомонная Ира успешно использовала для тренировок в стиле «прыжки на батуте». Очередной прыжок завершился приземлением в районе расположения иголки, которая стремительно проткнув пятку, погрузилась в неё полностью. Так, что из неё торчала только нитка. Зрелище было не для слабонервных. Избежав потери сознания от ужаса происходящего, я не нашёл ничего лучшего, чем достать плоскогубцы и приступить к операции по извлечению иголки. Ира, надо отдать должное, то ли от неполного понимания случившегося, то ли по безрассудной смелости, держалась на удивление спокойно и зарыдала только, когда я, нащупав окончание иголки, начал осторожно выдёргивать её из пятки. Повезло, что иголка была с ниткой. Извлечение прошло удачно. Только после этого мы распространили информацию среди домашних, которые, пройдя стадию потери речи, высказали всё, что думают о пионерах, спортивных пристрастиях Иры и моей рассеянности. О посещении торжественной линейки и думать было нечего, тем более, на неё уже опаздывали. Зато в качестве утешительного бонуса мы насладились путешествием в травмпункт, где Ира получила заслуженную прививку от столбняка. Учительница рассказу не поверила. Но пионерский галстук выдала. «Ты комсомолец? – Да! Давай не расставаться никогда. На белом свете парня лучше нет, чем комсомол 60-х (70-х) лет». В комсомол принимали в райкоме, перед этим изучали устав и особенно понятие «демократический централизм». Чем-то оно приглянулось нашим школьным деятелям. Процедура приёма была быстрой и необременительной. Домой вернулся с комсомольским значком на лацкане пиджака и с билетом в кармане. Не помню, кто у нас был комсоргом класса и школы, меня избрали в комсомольское бюро, что, в принципе, не требовало никаких дополнительных усилий. Комсомольская романтика уже в те времена осталась только в кино и романах. Немолодые, раздобревшие комсомольские лидеры симпатии не вызывали. Помню, как с изумлением прочитал строчку Есенина «Задрав штаны, бежать за комсомолом». Что сказать… Давно никто и никуда не бежит. Секретари райкомов, горкомов и т.д. стали бизнесменами, депутатами, хозяевами новой жизни, в которой главный идеологический принцип – «Урвать, как можно больше здесь и сейчас, невзирая ни на что». Рвут и мечут.