Бальзаминову, я тоже фантазировал на тему возможных (невозможных) вариантов развития отношений. Но, не будучи фантастом от природы, трезво оценивал шансы и отдавал отчёт, что ничего мне не светит. Кто я, и кто она – красавица, спортсменка, комсомолка и т.д. Так оно и получилось. Каждый пошёл по зову своей судьбы. Но в имени моей дочери – имя первой невинной и безобидной любви. А ещё меня утешала поздравительная открытка, которую подарили девочки в десятом классе на день Советской армии и военно-морского флота. В ней было лестное пожелание, чтобы мои стихи радовали сердца людей. И написано это было рукой той, которая являлась в мечтах. Открытку храню и по сей день. А лучшего пожелания даже придумать невозможно. Во взрослой жизни с тремя одноклассницами работал на заводе. Лена Соколик (светлая память) была врачом в заводской поликлинике, а Тамара и Катя Кузнецовы (тогда они уж перестали быть однофамилицами) – инженерами-конструкторами. С Катей связано очень тёплое воспоминание из восьмого класса, когда я забыл дома карандаш, а без него учитель черчения в класс не пускал. У меня был такой поникший и расстроенный вид, что Катя (добрая душа) побежала, вытащила из портфеля свой и вручила мне. Это запомнилось на всю жизнь. Спасибо, Катя! Удивительные, трепетные ощущения испытывал, когда работал в телекомпании «Эфир». Она располагалась в бывшем здании нашей школы, которую на год раньше меня окончила и директор компании Татьяна Коженовская. Её кабинет был оборудован на месте бывшего класса биологии. Рядом когда-то был кабинет математики, украинского языка… Каждый день мы невольно возвращались в мир детства, и в синхронах молодых журналистов вдруг отзывались эхом школьные коридоры, а на экранах мониторов проступали незримые тени любимых учителей и школьных друзей. У меня тогда был трудный период. Проблемы со здоровьем жены накладывались на издевательское неприятие некоторых чванливых «широко известных в узких кругах» телегениев местного масштаба. Я мучительно вписывался в замкнутый круг заклятых друзей. В какой-то мере преодолеть всё это помогала добрая аура школы. Я ходил по коридорам и вспоминал счастливые мгновения прошлой жизни. Становилось легче.
И ещё по теме. Совсем недавно случайно разговорился с дамой примерно моего возраста, которая признала во мне выпускника школы, в которой училась и она. Оказывается в том году, когда мы её заканчивали, она перешла в шестой класс, и вместе с подружками обсуждала достоинства и недостатки мальчиков-выпускников. Так вот, как выяснилось, она из всех тогда выделяла меня. Как я ей благодарен за это признание. Я-то думал, что интерес ко мне абсолютно нулевой, и это примиряло с возможными неудачами. В то же время, невольно подстёгивало процесс совершенствования. Так что, во всём свой прок.
* * *
Открыта в комнату воспоминаний дверь, хотя скрипит и поддаётся туго…
Не списки кораблей – находок и потерь – зовут, перекликаются друг с другом…
Тугие паруса и ветер молодой, солёный привкус встреч и расставаний…
И память, что наполнена живой водой, не делит взмах – на «поздний или ранний».
Где похвалы бутон, а где угрозы плеть – не разберёшь, не сыщешь пятый угол…
И нелегко понять, тем более смотреть, как за любовью мрак идёт по кругу.
* * *
Лежит судьба, как общая тетрадь, где среди точек пляшут запятые,
Где строки то прямые, то косые, и где ошибок мне не сосчитать.
Бежит строка в дорожной суете, и я, как Бог за всё, что в ней – в ответе.
А в небесах рисует строки ветер. Он в творчестве всегда на высоте.
А у меня сквозь низменность страстей, невольную печаль воспоминаний
Таранит, разбивая жизнь на грани, строка любви, парящая над ней
«Как быстро и грозно вертится земля, и школьные старятся учителя! Нет силы смотреть, как стареют они за мирные дни, за военные дни»… (Александр Межиров). Сегодня большинство наших учителей живы лишь в воспоминаниях. Учат ли они ангелов в небесной школе, или отдыхают от земных учеников, кто знает… Но мы их помним и любим. Даже, исходя из послужного списка выпускников только нашего класса, нам повезло с учителями. Компания получилась внушительная. Среди нас доктор технических наук, четыре кандидата наук, директор завода, два полковника, два заведующих отделениями медицинских клиник, завуч спортивной школы, заслуженные работники промышленности и культуры, лауреаты литературных и отраслевых премий, писатели, композитор, экономисты, врачи, инженеры, учителя… И это только то, что мне известно точно. С некоторыми одноклассниками не встречался после окончания школы ни разу, и возможно их карьера ещё более утешительна и поучительна. Кстати, по партийной линии, почему-то, никто не пошёл. Но это, может, и к лучшему. Действительно, повезло, все учителя были хорошие, достойные. Но и среди них двое, на мой взгляд, - просто выдающиеся. Это учительница математики Анна Абрамовна Погорельская и преподаватель русского языка и литературы Алексей Михайлович Ушаков. «Ручки к бою!» - этой фразой он, в прошлом боевой офицер, прошедший войну, предварял контрольный диктант или сочинение. В чём секрет его умения привить любовь к литературе даже тем, кто до той поры чтение относил к разряду не вредных, но не нужных привычек? Наверное, в обаянии симпатичной Личности, в человечном, уважительном отношении, умении создать свой образ и артистично вести его жизненную линию. Я его обожал. Литература и так была моим любимым предметом, а с Алексеем Михайловичем и вовсе стала культовым занятием. Кроме того, он ведь был ещё и болельщиком «Зари», обсуждая с нами её результаты и перспективы. Это добавляло баллы в нашем представлении и ему, и «Заре».
Летом после девятого класса мы всей семьёй три недели жили в деревянном домике на базе отдыха на Донце. Условия были спартанские, но соседство с рекой и благоустроенным пляжем, наличие лодочной станции, столовой с телевизором, близость остановки пригородного поезда делали отдых замечательным. В соседнем домике обитал Алексей Михайлович с супругой. Он с удовольствием вёл беседы с папой обо всём на свете, пытался разговорить меня, но я от стеснения и волнения (как же, с самим Алексеем Михайловичем общаюсь!) терял дар речи и ограничивался односложными предложениями и междометиями. Тем не менее, в мой адрес им было сказано, что литературу я знаю отменно, пишу без ошибок, но учиться лучше идти в машиностроительный институт, получать нормальную специальность. Эти педагогические наставления родителями были восприняты с пониманием и одобрением. Я встретил их безрадостно. Потом, в середине десятого класса я написал очередное гениальное, как мне казалось, стихотворение о вечернем городе, дожде и душевном томлении и показал его Алексею Михайловичу. Он прочитал его, приобнял меня за плечи и сказал неожиданную в тот момент фразу: «Ты, Володя, стихи не пиши. Ты прозу пиши». Я просто обалдел от этого. Но охота сочинять рифмованные тексты действительно исчезла. Надолго. Впереди был машиностроительный институт, тракторный завод, армия… И только там проза армейских будней способствовала реанимации поэтического осмысления окружающей действительности. Так что, совет был справедливый и мудрый. Правда, прозу я тоже не писал. Но читал – изрядно. Алексея Михайловича после армии я встретил один раз – выглядел он ужасно. Неухоженный, в застиранных спортивных штанах и тапках… Он не стал разговаривать, кивнул и прошёл мимо. А в моей памяти и сегодня – энергичный, артистичный, излучающий обаяние и уверенность в правоте своего дела и всей жизни. Светлая память. Анна Абрамовна с первого мгновения знакомства с нами давала уроки не только математики, но и интеллигентности, воспитывая чувство собственного достоинства, уважения к личности. Её уроки были похожи на институтские лекции и семинары с конспектами и обращением на «Вы». Любовь к ней, по-моему, была всеобщей. Соответственно, и математику учили старательно. Знания оказались настолько крепкими и хорошими, что и спустя 25 лет после окончания школы, я смог быстро и правильно решить все три варианта выпускного экзамена, который сдавал класс, где училась моя дочь Ира. Класс был с углубленным изучением языка и литературы, и, следовательно, с полным незнанием математики. Я сидел в соседней комнате, а классная руководительница по мере решения мною задач и примеров способствовала их успешной доставке на парты экзаменующихся. В общем, экзамен сдали хорошо. Я был очень доволен. Спасибо Анне Абрамовне. Если с математикой (той, которую называют элементарной) отношения складывались на основе определённого взаимопонимания (даже на городской олимпиаде был близок к призовому месту), то с физикой – на уровне спецкласса по литературе. Сказывалась, видимо, близость мироощущения. И если механику, термодинамику и оптику я с трудом, но осваивал, то электромагнетизм даже в рамках школьной программы был за гранью познания. Тем не менее, благодаря учительнице физики, выпускнице МГУ Инне Анатольевне Софроновой, отношения с мудрёной наукой удалось поднять до небывалых высот. Она тоже вела уроки, как институтские пары, её конспект делал законы и правила более доступными и понятными, а мои старание и усердие прокладывали магистральный путь к твёрдой «пятёрке». Тем более, учитывая, что каверзные задачи на трение и движение грузов по наклонной плоскости иногда решались с папиной подачи «заводской профессурой» из бюро прочностных расчётов, я вообще приобрёл стойкую репутацию оригинально мыслящего физика-теоретика, достойного представлять школу на ученических олимпиадах. Успехов я там не снискал, чем озадачивал и расстраивал добрейшую Инну Анатольевну. Она считала, что меня недооценивают. Из шести выпускных экзаменов физика была последней. Первые пять я уже сдал на «отлично», и до золотой медали оставался последний и решительный шаг. Конечно, я боялся сложной задачи, а все теоретические вопросы запомнил, как магнитофон, включая электромагнитные засады и ядерные распады. На счастье, и задача попалась не трудная, даже сейчас помню – нужно было дорисовать простейшую электрическую схему с лампочкой. В общем, ура! Но нельзя радоваться заранее. Тогда я об этой мудрости не думал. Бодро оттарабанил всё, что вспомнил, второму преподавателю – молодому по тем временам и амбициозному Владимиру Ефимовичу Шершеру, который снисходительно выслушал меня и решил задать дополнительный вопрос – объяснить принцип работы двигателя внутреннего сгорания. Но и это не повергло меня в ужас. Объяснил принцип работы, нарисовал схему рабочего процесса…