– В общем да, – не менее определенно ответил я.
– Я понимаю. Проще писать книгу о человеке, если живешь у него дома. Можно проникнуться атмосферой, в которой он существовал. Посидеть в кресле, в котором он сидел, прочитать книги, которые он читал, послушать музыку, которую он слушал. И даже, возможно, через одежду, которую он носил, есть возможность его глубже понять.
– Возможно, – уже невозмутимо ответил я.
– Но… – Макс запнулся и налил себе еще кофе.
Я молча ждал продолжения.
– Но… Вы понимаете, Виталий… Извините, забыл ваше отчество.
Я упорно молчал.
– Ну, хорошо. В таком случае и вы меня называйте просто Максом. Ведь Юра для нас обоих был просто Юрой, а не Юрием Евгеньевичем, разве не так?
Я тоже налил себе еще кофе и громко хрустнул печеньем.
– Да, так я, собственно, о чем…Я понимаю, что вы были друзьями, жили с его женой по соседству. В одном подъезде, если я не ошибаюсь? И Надя, возможно, многое может прояснить в судьбе мужа. Но вы поймите, – Макс явно начинал нервничать. А мне не терпелось узнать, что я должен понять. Но я по-прежнему молчал. Моя тактика была верной.
– Да поймите же, черт побери! – Макс не выдержал, вскочил с места, тут же опомнился и уже медленным шагом направился к балкону, распахнул его, словно ему было трудно дышать.
– Поймите же, – уже тихо и спокойно начал он. – Я друг Юры со студенческих лет. У нас одна профессия, у нас одно, можно сказать, прошлое, и я считаю своим долгом написать про него книгу. Более того, я заявляю, что лишь я имею на это право! И как коллега, и как друг. Вы же были просто другом. Которого он не видел годами.
Я растерялся, хотя и не подал виду. Вот оно что! Макс решил перетасовать карты и взять инициативу в свои руки. Но зачем ему это понадобилось? Я даже допускаю, что он по-своему любил Смирнова. И искренне сожалеет о его смерти. Но он не менее искренне считал его заурядной личностью, о жизни которого нечего и сказать. Он не ценил его трудов, считал их романтическими бреднями неудачника. И я решил сделать свой ход. Только он мог спровоцировать Макса на еще большую откровенность.
– Насколько я понимаю, вы нашли папку Смирнова? – резко спросил я, словно в упор выстрелил.
Макс поперхнулся холодным воздухом, закашлялся и закрыл балкон.
– Что вы такое… И почему? С чего вы вдруг это решили… Это же идиотизм! При чем тут папка!
– Насколько я могу понять, легче писать про Смирнова ни другу его жены, ни его коллеге, а человеку, который нашел открытие Смирнова. Разгадал его тайну, над которой он трудился, возможно, последние годы.
– Тайну? Открытие? – Макс расхохотался во весь голос. – О чем вы! У Юрки, если и были, как вы смеете называть, открытия, то на уровне умозаключений, интуитивной дедукции, а скорее – нелогичного созерцания действительности, которую он не вполне адекватно понимал!
Я почесал затылок. Я мало понял, что сказал Макс, но сдаваться не собирался.
– Но ведь вы не менее моего были заинтересованы в том, чтобы найти папку.
– Не менее, а более! Поскольку труды ученых, даже неудавшихся ученых, всегда представляют интерес. Никогда неизвестно, что может прятаться за незрелой мыслью. А тем более, это не может быть известно непрофессионалу, коим являетесь вы, да не в обиду будет вам сказано.
– Не в обиду. Но я не собираюсь эти труды превращать в научный реферат. Мне они необходимы лишь для раскрытия… художественного раскрытия образа ученого.
– В таком случае, в этой папке вы вряд ли найдете что-либо ценное, – довольно грубо ответил Макс, тут же осекся и нервно забарабанил пальцами по столу. – Я хотел сказать…
– Вы хотели сказать, что все же нашли папку, – опередил я его.
Он усмехнулся и развязно откинулся в кресле.
– Напрасно вы меня ловите на слове, молодой человек. Я всего лишь хотел сказать, что если бы там действительно было нечто уникальное, Юра никогда бы так легкомысленно с этой рукописью не поступил. Я не знаю, поймете ли, вы не ученый… Но каждый ученый слишком серьезно относится к своим работам. Не то чтобы он постоянно думал о смерти, но исключать внезапность ее тоже было бы неверно. Более того, у него наверняка имеются копии трудов. К тому же Смирнов всецело доверял своей жене и здесь не мог не ставиться вопрос, где бы он хранил папку.
– Но возможно, в этой папке было такое, что он бы не осмелился показать Надежде Андреевне.
Макс снисходительно улыбнулся, справедливо считая, что наш спор выигран им окончательно.
– В таком случае, о чем речь? И причем тут гениальное открытие? Если это всего лишь личные бумаги Смирнова, то вам тем более негоже их разыскивать так рьяно. Человек не хотел, чтобы они стали достоянием общественности. А вы что, собираетесь их обнародовать вопреки воле покойного ученого?
Ничего я не собирался. Но признал правоту Макса. Смирнова попросила меня разыскать эту папку, наверняка, в своих личных целях. Всего лишь используя меня. Даже если она мне доказывала – про личное можно ей не говорить, – сомневаюсь, что она была искренна. Но Макс не мог знать одного. Эта папка интересовала не только Смирнову, но и меня лично. В ней вполне могла уместиться тайная жизнь ученого, которая хоть как-то могла оправдать его случайное убийство. И все же, я до конца не понимал, зачем пригласил меня Макс. Если он так желает писать книгу про Смирнова, пусть пишет, не все ли равно, сколько книг про него выйдет. Тем более что я писать ничего не собирался.
Макс, окрыленный такой скорой победой в нашем споре, тут же по-деловому, беспристрастно, выложил карты на стол.
– Поэтому я и пригласил вас, Виталий.
– Для того чтобы я прекратил поиски папки?
– Да нет же, черт побери! – он махнул рукой. – К черту папку! Меня она совсем не интересует! Мне нет никакого дела до интимных тайн Юры, даже если он и был моим другом. А возможно именно поэтому. Я просто прошу, нет, более того, настаиваю, что книгу про него должен писать именно я.
– Ну и пишите! Я никакой договор не заключал, мы вполне можем писать одновременно.
– Вы так и не поняли, – Макс глубоко вздохнул и небрежно откинул назад вспотевшие светлые волосы. – Я, безусловно, могу написать его биографию, вспомнить по памяти его труды, перечесть опубликованные работы. Но мне это гораздо труднее будет сделать без его рукописей, дневников, которые именно вам передала Надя. Возможно, в них и не содержится сенсационных открытий, возможно, и наверняка, они ограничиваются полудетскими романтическими бреднями. И в них мало научных сентенций, но вы меня должны понять. Я профессионал, мне проще будет в них разобраться, систематизировать и проанализировать. Без них книга о Юре была бы неполной. А вы сможете их оценить лишь с точки зрения дилетанта.
Вот оно что! Максу понадобились неопубликованные труды Смирнова, которые я как-то начал читать и теперь начисто забыл про них. И, положа руку на сердце, продолжать их изучение мне было лень. К тому же я действительно не всегда догонял мысль Смирнова. И, безусловно, отдавал должное Максу. У него получилось бы лучше. Может, и впрямь отдать? Во всяком случае, это будет справедливо. Макс действительно на основе их сможет написать книгу о Смирнове. Я же, мало того, что убил ученого, теперь еще способствую убийству памяти о нем.
И я уже привстал с места, чтобы улыбнуться дружелюбно Максу, пожать ему руку и от чистого сердца заявить, что буду только счастлив, если он возьмется за такое благородное дело. Но вдруг Макс сделал роковую ошибку. Он так торопился убедить меня в необходимости передачи ему рукописи, что переоценил свои силы и не рассчитал мои.
Он вслед за мной поднялся с кресла и протянул руку. И торопливо, на одном дыхании, выдал.
– Безусловно, если вы уговорите Надю, что мне эти бумаги необходимы, я в долгу не останусь. И часть гонорара, большую часть, – подчеркнул он, – я выплачу вам. Более того, я могу теперь предложить вам щедрый аванс. Я вижу, вы в деньгах нуждаетесь, – он мельком пробежался взглядом по одежде, неуклюже и смешно сидевшей на мне.
Вот это была для меня новость! Предлагать деньги за рукописи, к которым я не имел никакого отношения.
– И сколько вы предлагаете?
Макс снисходительно похлопал меня по плечу.
– Мне нравится ваша деловитость. Сразу видно, вы прекрасный репортер. Ведь без честной сделки получить ценную информацию невозможно.
Макс тут же назвал сумму. Которая была щедрой лишь для человека в потрепанном фетровом котелке, старом костюме в елочку и дырявых ботинках. Если бы Макс только знал, сколько у меня на счету в банке, думаю, он бы даже сумел покраснеть. И все же эта сумма была немалой, учитывая, что она давалась за один разговор с женой ученого.
– А если я все-таки не сумею убедить Смирнову? Она вас не очень-то жалует, – я продолжал провоцировать Макса.
– Кстати, я и ей собираюсь предложить такую же сумму. Но, если все же, не удастся…
Макс задумался, на его большом лбу появилась глубокая красная полоса. Он откровенно посмотрел мне прямо в глаза.
– Я хорошо знаю Надю. Она вслед за мужем талантливо играла в честность, а, возможно, он вслед за ней… Я допускаю, более того, я почти уверен в подобном ходе событий. В таком случае… – Макс приблизился к стойке бара, вытащил бутылку минералки и разлил по стаканам. – В таком случае, я предлагаю удвоить сумму, если вы передадите мне рукописи Смирнова без ее ведома. Всего лишь на один день. Или на одну ночь, как вам будет угодно.
Я вслед за Максом залпом выпил бокал минералки. Я лихорадочно соображал. Поскольку уже отлично понимал, что в рукописях содержится некая информация, которая очень важна для Запольского. Но какая? Я кое-что читал, но мне трудно было понять, что интересного можно выудить из этих записей. Даже если я прочитаю от корки до корки, смогу ли понять, чего Макс боится или чего так жаждет. А возможно и то, и другое. Но категорично откажись я сейчас, это может спугнуть Запольского. И он окончательно для меня закроется. И я даже в случайной беседе ничего не смогу для себя извлечь. А на случайную оговорку я возлагал большие надежды.