Пауза.
– Да о многом мы переговорили… О жизни, если в целом. Где-то с час разговор был. Опять в расходы семью вогнала, ты уж извини.
Ее глаза внимательны и серьезны.
– Маме я не сказала… не так поймет, но… Слушай, Лешик, мне тут шальная мысль пришла… только с ходу дурой не называй, пожалуйста. А если мне и впрямь укатить в Куйбышев… Самару то есть? Как ты говоришь, выйти из зоны обстрела. Уехать в тыл и все такое прочее.
Чекалов задумчиво смотрел, как на дне тают крупинки сахара. Еще… еще чуть… последняя… все.
– Хм… Ты уверена, что?..
– Ну вот и проверим.
Алексей потер лоб ладонью. В словах жены был некий резон. Если охота идет конкретно за Чекаловым А. Б., то чем дальше от эпицентра, тем должно быть спокойнее… А если нет? Если злобная реальность справедливо полагает Юльку неотъемлемой частью того Чекалова? Точнее, отъемлемой частью, способной временно отсоединяться и передвигаться самостоятельно…
– А не поздно?
– Вот и я про то. Если решать, то прямо сейчас. За билетами и на вокзал. Через два-три дня я, пожалуй, сама забоюсь.
– А как маме объяснишь? От родного да любимого мужа…
– Объясню просто. Обсчиталась в сроках, и все дела. Рассчитывала несколько дней погостить и вернуться, а тут – ах!
Алексей вертел ложечку, не обращая внимания на остывающий чай.
– Я даже не знаю, Юльк… Дорога, сама пойми…
Она вдруг ойкнула и схватилась за живот.
– Что такое? – Чекалов вскочил, едва не опрокинув табурет. И только тут ощутил, насколько все это время был на взводе.
– Опа… – Юля облизнула мгновенно пересохшие губы. – Будем считать наш разговор чисто теоретическим. Вызывай-ка «скорую», Лешик.
– Как? Уже?
– Уже и быстро!
Какой тут неудобный, короткий холл. Только что была одна дверь, с бутылочно-зеленым стеклом, и вот уже вторая – глухая, как стена острога, выкрашенная какой-то неопрятной масляной краской. И снова зеленое стекло, и снова нужно поворачивать обратно…
– Да вы не мечитесь так, честное слово, – молоденькая медсестра, видимо, не лишенная чувства сострадания, сочувственно наблюдала за метаниями кандидата в отцы. – Все рожают, и ваша родит.
– Да-да, конечно… – Чекалова бил самый натуральный озноб, и слова выговаривались невнятно, перемежаясь дробным стуком зубов. – Кто сегодня доктор, не в курсе?
– Бригада работает… да сядьте, гражданин, не мелькайте!
– Ты вот что, сестренка, – Алексей сунул в кармашек мятого белого халата какую-то невеликого достоинства купюру. – Мне бы переговорить с акушером вашим главным… кто сегодня… притом срочно.
– Хм? – бровки девушки приподнялись «домиком», пальцы же явно определяли в этот момент номинал банкноты, не извлекая из кармана. – Хорошо, идемте.
В коридоре, освещенном тусклым светом кое-где уцелевших люминесцентных трубок, пахло лекарствами и озоном. Где-то закричала женщина, звериным протяжным криком, и затихла. Медсестричка шла впереди, цокая каблуками, и Чекалов следовал за ней, сжав зубы, чтобы не стучали. Ящерка бегала по спине, цепляясь за кожу холодными когтистыми лапками. Пока, правда, довольно лениво, с передышками. Но он уже не сомневался – это только пока.
В неярко освещенном помещении, за покрытым белым пластиком столом сидели несколько эскулапов, пили чай из разномастных чашек.
– Владимир Петрович, вот тут товарищ к вам, – отрекомендовала сестричка, кивая на посетителя. – Рвался, как на амбразуру.
– Ну, раз рвался… – доктор, вздохнув, поставил чашку на стол, поднялся. – Ты иди, Лиля. Мы тут разберемся.
Аккуратно притворив за собой дверь, акушер повернулся к посетителю.
– Так я вас слушаю.
Без лишних слов Алексей запихнул в нагрудный кармашек сложенные вдвое купюры.
– Здесь тысяча. Баксов, само собой. Еще три – после.
– Ого… – в глазах эскулапа некоторая растерянность и явный интерес смешались в примерно равных пропорциях. – Ээээ… как фамилия, запамятовал?
– Чекалова, Юлия Семеновна.
– Да-да, конечно… А ваша, простите?
– Тоже Чекалов, естественно. Алексей… разве это сейчас важно?
– Вы вот что, Алексей, – док сдержал зевок усилием воли. – Все будет нормально, успокойтесь… Сделаем все возможное.
Вот теперь ящерка носилась по позвоночнику без передыха, как на пожаре. И вновь Алексей ощутил это странное чувство, как будто он раздваивается.
– Нет, док, – ровным стеклянным голосом произнес тот, грубо-вещественный Чекалов, что стоял сейчас в коридоре роддома. – Не будет тут все нормально. Будет очень, очень ненормально. Но я что хотел еще сказать… Если она умрет, я вас пальцем не трону. И жалоб никаких не будет. Просто вы останетесь один. Совсем.
Сложением и ростом этот врач ничуть не уступал ему. И, по всему видно, был не из особо пугливых. Тот, второй Чекалов, незримо присутствовавший в каком-то ином, совмещенном пространстве, даже видел уже готовые сорваться с уст акушера резкие слова, призванные осадить наглеца… И в этот момент глаза их встретились.
Кадык доктора дернулся, проглатывая излишние слова. Теперь в глазах вместо усталости стоял откровенный, мистический страх.
– Вы… вы…
– Я ни в коем случае не пугаю, и не хочу вас обидеть, – без улыбки сказал Алексей. – Просто излагаю дальнейший ход событий в случае… неудачи. Поймите это.
Пауза.
– Вы псих, явно, – доктор уже овладел собой.
– И даже не сомневайтесь, – без улыбки утвердительно кивнул Чекалов. – Нет у вас другого выбора, Владимир Петрович. Так я буду здесь, в коридоре…
Какой тут длинный, бесконечно длинный коридор. Тысяча шагов… или две… а может, уже три тысячи… туда и обратно, и снова туда…
«Не умирай»
Из-за дверей слышались стоны, невнятное бормотание, где-то вновь и вновь кричала женщина… или это уже другая? Господи, какой длинный коридор, ну кто так строит, кто так строит…
«Не умирай!»
За то время, что уходило у Чекалова на один проход по коридору, ящерка успевала сделать не менее десяти. Ну успокойся… ну скажи мне, дай знать, что опасности больше нет…
«Не умирай!!»
Откуда-то возникла женщина в белом халате, по всей видимости, намереваясь выяснить, что это за мужчина бегает взад-вперед в неположенном месте. Встретила взгляд нарушителя и молча, бесшумно исчезла, раздумав что-либо выяснять. Страшно? Еще бы не страшно… знала бы ты, тетенька, как мне страшно…
«Не умирай!!!»
По коридору бегом пронеслись две сестрички, одна тащила коробку с прозрачными бутылями, в которых колыхалась темно-багровая жидкость. Кровь… зачем так много крови?
«Лешик, спаси»– отчетливо прозвучал в мозгу бесплотный голос.
Он крутанулся на месте, оскалясь, как волк. Юлька. Нет никаких сомнений, это Юлька. Где?!!
«Лешик, спаси и сохрани»
Дверь распахнулась с треском, едва не слетев с петель. На столе покоилось обнаженное, распятое тело, обвязанное трубками и проводами.
– Куда?! Нельзя!! – кто это орет, и зачем? Глупо, глупо… нет смысла орать…
Белое Юлькино лицо, мохнатые ресницы трепещут… нет?
– Фибрилляция! Да оставьте его, работаем!!!
Он упал на колени, прижимаясь к безвольно свисающей Юлькиной кисти лицом.
«Не умирай!!!!»
– Разряд!
– Фибрилляция!
«Слушайте, вы все. Силы Тьмы, Света и прочие. Оставьте мне Юльку. Это ультиматум»
– Атропин!
– Разряд!
– Фибрилляция!
Какая холодная рука… никогда у Юльки не было таких холодных рук… даже если зимой забывала надеть перчатки…
«Тебе нужна помощь»– холодный, бесплотный голос в голове. Танцуют, танцуют в глазах цветные пятна…
«Отдайте мне Юльку!!!»
– Разряд!
– Есть пульс! – чей это такой радостный голос?
– Давление?
– Восемьдесят на сорок!
– Адреналин! Кислород!
«Не умирай…»
Громкий крик младенца, голоса врачей, цветные пятна в глазах… как Бог разбирался в первозданном хаосе?
«Твое желание исполнено. Младенец жив»– голос в голове бесплотен и потусторонен до ужаса.
– Семьдесят на сорок! Пульс девяносто пять!
– Камфару! Сульфокамфокаин! Что с кровью?!
– Не останавливается, зараза…
Ее кисть внезапно дрогнула, еле заметно сжала его пальцы.
«Прости, Лешик. Прощай»– бесплотный шелестящий голос в голове удаляется, стихает.
– Юлька!!! Не умирай!!! – чей это голос? Неужели его собственный?
– Остановка сердца!
– Дефибриллятор!
«Оставьте мне ее!!!»
«Ты уже получил то, что не должен был, не мог получить. Тьма не прощает. Больше получить невозможно»
– Разряд!
– Нет пульса!
– Еще!
– Нет пульса!
Плавают, плавают огненные пятна в глазах. И сквозь эти пятна проступает ее лицо. Холодное, восковое.
– Прямой массаж сердца!
«Ты доволен, человек?»– шипящий змеиный свист. – «Ты сам выбрал это. Все могло быть иначе, если бы ты отступил»
«Это ложь. Было бы еще хуже. Тьма всегда обманывает. Тьма не оставила бы в живых никого – и тебя тоже. Потому что мы оставили бы тебя»
«Слушайте, вы все. Этот мир без Юльки мне не нужен»
«У тебя есть она. Твоя дочь. Тьма ее не достанет»
Тихо, как тихо. Почему они не кричат свое «Адреналин! Дефибриллятор!»… Почему молчат?
– Але, вы слышите меня? – голос незнакомый, женский. – Пойдемте. Все уже.
– Что все? – будто выталкивая из себя не слова – битое стекло, спросил он.
– Ваша жена умерла. Мне очень жаль… Крепитесь.
Мир вокруг был странным, ненастоящим. Словно бы он смотрел на него из-под воды… Нет, не так. Словно декорации в кукольном театре… Нет, опять не так. Когда-то, в детстве… когда все еще были живы… была у него, мальчика Алеши, необычная игрушка. Там в стеклянном шаре перемещались стеклянные же пластинки, на которых были нарисованы забавные феечки. Шар был заполнен жидкостью, отчего стеклышки казались почти невидимыми, и возникала волшебная объемная картина – фейки летали, роились, одни дальше, другие ближе… интересно… только там, в игрушке, все было красиво и двигалось плавно, а тут отчего-то рывками… да, тогда еще были живы папа и мама… а Юльки не было… тогда еще… а сейчас