Всё исправить — страница 40 из 63

«Как все же похожа на поезд вся эта жизнь… Кто-то садится, а кто-то выходит. И нет стоп-крана, и нельзя дать задний ход… Сколько людей отдали бы все, лишь бы дать задний ход?»

– Прошу, – Чекалов распахнул дверцу такси.

– Вот ведь как встречаемся… – теща умещалась на заднем сиденьи, не переставая промокать глаза платочком. – По такому вот поводу… Потом полгода, потом год… А потом и вовсе забудешь про нас…

– Не надо так говорить, Анна Егоровна. Все это время надо еще прожить. Всем нам надо.

– Тоже верно…

Старая, разношенная «Волга» катила по старому, разношенному асфальту, подпрыгивая на выбоинах. Раньше не было такого по Москве, мелькнула мысль…

Он вдруг словно увидел картину, составленную из прозрачных стеклянных фигурок. Игрушечные стеклянные машинки катились по игрушечному стеклянному городу. И навстречу одной из них, в которой сидел стеклянный человечек, обозначавший на схеме местопребывание бренного тела Чекалова А. Б., быстро и неотвратимо катилась другая, столь же хрупкая и стеклянная, ведомая другим стеклянным человечком. Да он же пьян, элементарно пьян…

Он даже не успел облечь свое желание в слова, однако стеклянный человечек понял и поспешил исполнить его, резко крутанув руль. Удар!

– Фью… – таксист даже вытянул шею. – Глянь, что делается!

Алексей уже видел картину нормальным, человеческим взглядом. «Девятка», вписавшаяся в столб, была покорежена довольно сильно. Если бы водитель был пристегнут ремнем, наверняка остался б цел, и возможно, даже практически невредим. Дуракам и пьяным нередко везет, а в России везет порой исключительно сильно. Однако пристегнут он не был, и всякому везению есть предел…

– Memento mori… – медленно произнес он. – Каждого касается.

Он встретился взглядом с водилой, и крепкий мужик, отчего-то задрожав, крепче вцепился в баранку.

* * *

В отличие от поминок, заказанных в столовой, сороковины по Юльке справляли дома, по русскому обычаю. Вот и пригодился еще недавно лабораторный стол, думал Чекалов, расставляя посуду. Хотел выбросить за ненадобностью, да Юлька не дала, заставила разобрать и засунуть за диван… она у меня запасливая, Юлька…

Он поймал себя на мысли, что так ни разу и не произнес ее имя в прошедшем времени. И еще внутри крепло, росло ожидание чуда. Страшно? Может быть…

– Здравствуйте…

– Здравствуйте. Проходите, пожалуйста…

Вот интересно, откуда взялся этот обычай? Совершенно ведь идиотский обычай, если разобраться. Умер человек – празднуем, водку пьем… Назавтра еще хлеще – опохмел на кладбище. Девять дней – снова пить-закусывать… потом сорок… Нет, однозначно, все народные обычаи выдуманы пьянью-шелупонью для собственного удовольствия…

– Здравствуйте…

– Здравствуйте, здравствуйте… Проходите, пожалуйста.

Какие-то нищенки неопределенного возраста, испитые до синевы, возникли на пороге.

– Здравствуйте… земля пухом… ой, горе-то…

Алексей почувствовал, как внутри нарастает холодный гнев. Какое горе? Им-то какое горе?!

– Кушайте, кушайте… – тетя Вера заботливо пододвигала тарелки. Алкашки не возражали – горе, конечно, однако для чего еще и покойники, как не для повода вкусно покушать? Одна бабка – а может, женщина неопределенного возраста – уже сама щедро наливала себе в стакан прозрачную жидкость. Чекалов вновь задавил в себе волну раздражения. Ладно… спокойно, только спокойно…

– Споем? – одна из пьянчужек, похоже, уже запамятовала, по какому поводу устроен банкет.

Мысль, простая и ясная, всплыла из глубины – а зачем, собственно, терпеть-то?

– Обязательно, – Алексей чуть заметно улыбнулся, обвел глазами «синявок», и те разом прекратили стучать ложками. – Там, во дворе.

И вновь он не успел сформулировать свое желание даже мысленно, как бабки исполнили его. С завидным рвением исполнили – во всяком случае, спустя десять секунд об их присутствии напоминал лишь характерный бомжачий запах.

– Как-то так нехорошо, Лешенька… – шепнула ему Вера Николаевна.

– Очень даже хорошо, теть Вера.

– Не по обычаю…

– При чем здесь обычай? Я так хочу.

* * *

За время недолгого отсутствия Чекалова кто-то заметно разнообразил настенную графику в лифте, дополнив словесные описания соответствующими комиксами. Вот интересно, кто тут орудует? Вряд ли местные офисные сидельцы… скорее всего, пацаны-переростки с улицы забегают… Неужто трудно додуматься и поставить у лифта консьержа? А впрочем, понятно… тут куча постояльцев, не могут решить, кто должен финансировать проект…

– Здравствуйте, – первым вежливо поздоровался Чекалов с девушкой-секретаршей, как и положено, восседавшей за компьютерным столом. – Нэлла Павловна у себя?

– Да-да, проходите. Она вас ждет, – в голосе девицы даже не слишком внимательный слух явственно уловил бы нотки враждебности пополам со злорадством.

– Здравствуйте, Нэлла Павловна, – и вновь Чекалов не счел зазорным поздороваться первым. – Как вы?..

– Этот, что ли?

Могучий «бык», сидевший в кресле, поигрывая стальным браслетом на запястье, иронически разглядывал «рэкетера». Второй, еще более массивный, но, судя по виду, абсолютно безмозглый, лениво подходил сбоку.

– Ну давай, чувачок, рассказывай…

– Встать. Смирно, – негромко скомандовал Алексей ровным механическим голосом, к которому начал уже помалу привыкать. Тот, что сидел в кресле, вскочил, и оба питекантропа вытянулись в струнку.

– В окно, оба. Бегом – арш!

Питекантропы ринулись к окну с таким рвением, словно от скорости исполнения приказа зависела их жизнь, а не наоборот. Звон битого стекла, и спустя мгновения сдвоенный глухой удар. Восьмой этаж, как-никак, мелькнула отстраненная холодная мысль… и этажи тут высокие, не то, что в жилом доме…

– Подрались они тут у вас, Нэлла Павловна, – сообщил Чекалов хозяйке кабинета, вежливо улыбаясь. – Сцапали друг друга за грудки, и вот, такое несчастье… Вопросы?

– В..ва…ввва…

– Я спросил – все ли ясно? Милиция же спросит с вас.

– в…ва…ввва… я… ясно…

– Денег, как я понимаю, вы так и не приготовили?

– Я… я…

Женщина медленно сползла на колени, смотря на него расширенными от ужаса зрачками круглых, как у совы, глаз.

– Сми… луйся…

– Фу, как некрасиво… Сперва бандиты вместо денег, теперь вот на полу валяетесь… Встаньте, пожалуйста, колготки же порвутся. Я хотел как лучше, но, видимо, чувство справедливости вам чуждо. Тогда так. Берете полный кредит под залог своей квартиры и через недельку привозите по адресу… знаете, да? Хорошо. Я буду ждать, не забудьте.

Чекалов слабо улыбнулся.

– Вы, конечно, можете еще попробовать обратиться в милицию…

Женщина, не вставая с колен, энергично и отрицательно затрясла головой.

– Не… не надо… все, я все сделаю!

– Ну тогда я пошел. Да, в это дело-то, с бандюками, меня не впутывайте. Зачем?

В прихожей он наклонился к секретарше, пристально взглянул в сильно накрашенные глаза. Глаза эти немедленно остановились, и зрачки расширились до упора, как у утопленницы.

– Я только что зашел к вам, в кабинет не заглядывал вовсе. Не приняла Нэлла Павловна.

Уже выходя из холла, Чекалов услышал завывание милицейской сирены. Возле газона, опоясывающего здание, кучковался народ, возбужденно гудя. Смотреть, что там, в центре живого полукольца, Алексей не стал. Ну право же, ничего там интересного…

* * *

– Ай, как мы кушаем! Хорошо Юленька кушает…

Чекалов старательно засовывал за диван широкую столешницу от разобранного лабораторного стола, и улыбался. Знающие люди говорят, что с младенцами непременно нужно разговаривать, чтобы они с молоком матери впитывали человеческую речь. Все правильно, все верно – иначе затормаживается развитие ребенка… Но отчего это взрослые полагают, что непременно надо сюсюкать?

После того, как Алексей тепло распрощался с кормилицей Дарьей Матвеевной, кормление Юленьки из бутылочки разнообразными смесями стало для тети Веры важнейшим занятием, которому пожилая женщина предалась со страстью. Порой она даже невольно ревновала отца, нагло узурпировавшего ее законные права – ну кто это так делает смесь?! И что это за шарашка, кто им позволяет выпускать детское питание?! Нет, как хотите, но на Юленьке она эксперименты ставить не позволит!

– Теть Вер, я тут пропылесосить хотел, пыли набралось дофига…

– Да-да, мы сейчас идем гулять! Гуля-гуля Юля, уууу!..

Вера Николаевна принялась укладывать Юлию Алексевну в новенькую коляску. Да, уборку квартиры и тем более с пылесосом Чекалов всегда проводил в отсутствии младшего члена семьи – вой пылесоса пугал малышку.

– Темнеет уже, вы со двора ни ногой. Здесь у подъезда покатайте…

– Да конечно, Лешенька, конечно!

– Сейчас я помогу коляску спустить. Как нагуляетесь, рация в кармане. Сами не вздумайте наверх тащить!

– Да хорошо, хорошо… Ты знаешь, Леша, у меня в последнее время вроде как с сердцем полегче. То болело, спасу нет, а тут словно и нет его. Хоть таблетки пить бросай, честное слово.

– Все правильно, теть Вер. Нельзя вам сейчас ни болеть, ни умирать тем более. Живите долго и будьте здоровы.

– Здоровой, хорошо бы…

– Будете, теть Вера.

– Ты прямо профессор медицины.

– Нет, теть Вера. Просто я так хочу.

Вынеся драгоценную ношу на улицу, он вернулся и тщательно запер дверь. Наконец-то один…

Мартовский закат золотил полнеба, озаряя все вокруг отблесками небесного огня. Отчего-то сегодня тьма медлила выползать из укромных щелей, хотя обычно всегда смелела на закате. Отчего так?

Чекалов присел на край дивана, и не подумав выкатить пылесос. Внутри уже зрело, трепетало предчувствие, смутно волновавшее с самого утра.

Что-то сегодня должно было случиться.

Плохое? Хорошее? Будущее покажет…

Он уже знал, без подсказок догадался, отчего ящерка в последнее время не беспокоит его по мелочам. Скажем, не предупредила о наличии «быков» в кабинете. А зачем? Ящерка зря не бегает, только если угроза действительно реальна. А так… ну какая теперь уже для Чекалова угроза может исходить от пары «крутых пОцанов»?