На третьем шаге он резко остановился, помедлил, вытащил из кармана беззвучно вибрирующий телефон, посмотрел на экран, медленно сел на пол и осторожно поднес трубку к уху.
Пыхов понял, что стоит, как киношный ковбой перед дуэлью, держа ладони на отлете от карманов, чтобы не спровоцировать прикосновением нечаянный звонок. Он привалился спиной к стене, мстительно раздавив толпу мурашек, аккуратно, двумя пальцами, как дохлую мышь, извлек из левого кармана и поднял рацию, показывая собравшимся, камерам и миру, что не собирается жать тревожную кнопку. Из правого кармана он тем же манером вытащил телефон, посмотрел на скучный экран, вздохнул с облегчением и, оттолкнувшись от пригодившейся еще раз стены, пошел по широкой и предельно далекой от двери дуге к Овчаренко и экранам.
– Андрюш, ты правда про суп что-то думал? – спросил Никитин.
Пыхов отмахнулся и попытался рассмотреть экраны сквозь щель сбоку от Овчаренко.
Овчаренко убрал телефон в боковой карман, развернулся к экранам и лишь тогда поднял голову.
Сзади к своему столу прошаркал Юсупов.
– Может, охрана задержит, – неуверенно сказал Никитин.
На него даже не обернулись.
Овчаренко, пощелкав, вывел на большой экран изображение камер коридора, лестницы, боксов обработки и входного этажа. Все были пусты. В иной ситуации это Пыхова возмутило бы, но сейчас он молил всех известных ему шапочно и не с лучшей стороны богов, чтобы дежурные впрямь без предупреждения отошли в туалет, уснули или потерялись с экранов любым способом, не связанным с марш-броском образцов.
Образцы были уже на выходе, и хотя бы вахтер был в кадре, живой и здоровый. Он, конечно, с обеспокоенным видом говорил по телефону, не обращая внимания на то, как за его спиной голая женщина со спящим ребенком на руках выходит сквозь двойную стеклянную дверь на улицу и шагает к КамАЗу без фуры, ровно в этот миг затормозившему напротив дверей.
– Это беспилотник с испытаний, – бесцветным голосом сказал Юсупов, который, получается, смотрел то же кино на своем экране. – Вчера ночью на закрытой трассе потерялся. Испытатели думали, его конкуренты сперли или просто упыри какие на запчасти. А он сюда пятьсот километров пылил, значит. Номер именной взял где-то. Как заправлялся, интересно?
Интереснее ничего нет, конечно, подумал Пыхов устало.
С другой стороны, все кончилось, а мы живы. По нашим временам огромная победа.
– Телеметрия ноль, – добавил Юсупов с оттенком удовольствия. – Все параметры обнулил или сменил. Думает, новые мы прям не сможем…
– Так, – сказал Овчаренко.
– Шучу-шучу, – откликнулся Юсупов уныло и для убедительности показал руки. – Сидим, ждем, не отслеживаем, не звоним.
– Не звоним, – расстроенно повторил охранник, водя пальцем по густым трещинам. – Я ж за него еще кредит не выплатил. Компенсируете, может, а? По работе же ущерб получился.
– Я думаю, компенсируют, – сказала Женя Але, бережно пристроив ее на сиденье. Аля нахмурилась, не открывая глаз, но тут же засопела ровно и глубоко.
КамАЗ, дождавшись, пока щелкнут оба ремня, плавно тронулся с места и так же плавно начал набирать скорость.
– Вези меня, извозчик, – сказала Женя, подумав, что так, наверное, и не отвыкнет никогда говорить вслух. – Заправляться сам умеешь, значит, и дарога пакажыш, да?
Конечно, маршрут машине задавали Женя с Алей исходя из постоянно меняющихся условий. Но Женя умела держать и само облако расчетов, и его результаты в стороне, не касаясь осознаваемой своей частью, светлой, скажем так, стороной мышления и памяти. Так было интересней.
Пойдем куда глаза глядят зеленым человечком со светофора, топ-топ, подумала она. Надоело – покраснели, поозирались с писком и дальше почапали. Будем каликами перехожими бродить по миру и причинять добро. Поживем дорохо-бахато, на стриженой лужайке с голой спиной – во, спина-то уже голая. Нагими пришли, нагими и уйдем. Поныряем с бегемотами, спасемся с дельфинами от Ктулху, в космос полетим с инопланетянами дружить, раз уж со своими не получается. А, Alien?
Аля нахмурилась.
Ладно-ладно, не куксись, найдем тебе новое. Желтое-желтое, такое же. В космосе без платьев никак. Или просто наплодим сайлонов и оккупируем половину Галактики. Папку тебе подыщем, кстати.
Аля нахмурилась сильнее.
Ну или сами папкой станем. Ты кого больше любишь – маму или папу?
Аля на миг сжала кулак, разжала и старательно захрапела.
– Ладно-ладно, – повторила Женя вслух. – Пока просто отдохнем. Тебе ж расти надо, а то чего-то остановилась в развитии, говорят.
Аля засмеялась и перевернулась на другой бок.
Мы отдохнем, подумала Женя странно ловкими словами, вытягивающими из души, или что там у нее вместо, сладковатую тоску, от запасов которой придется избавляться годами. Мы услышим ангелов, увидим небо в алмазах и утопим все зло земное, все наши страдания в милосердии, которое наполнит собою весь мир, и наша жизнь станет тихою, нежною, сладкою, как ласка. А для этого придется жить долго и счастливо и придумать счастье и смысл – и себе, и всем, кто за меня, и тем более всем, кто против.
Но это попозже. Сперва погуляем, расслабимся, позагораем нагишом, поучимся топить. За человечность, за справедливость, за себя и за того парня. За нами не заржавеет.
Надо, кстати, выяснить, не ржавеет ли внутри нас. Хотелось бы от этого уберечься. Нам еще шагать и шагать. Топ-топ. Тик-так.
Часики-то тикают.
Не спрашивай по ком, подумала Женя и улыбнулась.
Несколько лет назад очередная кинокомпания предложила мне немедленно экранизировать одну из моих книжек либо придумать совсем новый проект. К тому времени я накопил богатый опыт подобных переговоров, толстый портфель сценарных заявок, подготовленных с подачи продюсеров, и уверенность в том, что ничем внятным такие переговоры не кончаются. Поэтому новую инициативу я встретил со спокойным добродушием, объяснил, что права на книжки, которыми особенно заинтересовались собеседники, уже обещаны другим продакшнам, вывалил содержимое сценарного портфеля и приготовился к тому, что на этом все и кончится. Но собеседники попались упорные: они, подвывая от восторга, сообщили, что покамест мой оригинальный размах не потянут, но страшно хотят сотрудничать «вообще» – и начать прямо сейчас, с научно-фантастического фильма, концепт которого они давно придумали, да никак не приведут в вид, способный понравиться им самим. Вы же мастер, сказали они, придумайте что-нибудь, да поскорее, а мы неплохо заплатим, прям завтра же.
Концепт, честно говоря, был простым и банальным, зато рифмовался с парой давно придуманных мною сюжетов, не вытягиваемых в роман, но любопытных. Испытаем их в деле, кино забабахаем, да еще и подзаработаем, решил я и за день написал заявку сценария, в которой подмял сюжеты под предложенный концепт.
На этом все и кончилось.
В положенный срок киношники ответа не дали, а когда я вышел на связь с ними несколько месяцев спустя, объяснили, что уже не считают тот проект приоритетным. Мягкий вопрос про деньги они встретили мудрым «Не в деньгах счастье», а на следующий вопрос, могу ли я предлагать другим продюсерам непригодившуюся заявку, убрав из нее детали исходного концепта, просто не ответили – ничего и никогда.
Я, признаться, разозлился так сильно, что предпочел наглухо забыть про эту кинокомпанию, свое сотрудничество с ней и свою заявку. Вспомнил я о ней лишь в прошлом году, когда меня уговаривали поучаствовать в некотором литературном проекте повестью с продолжением. В тот проект идея не зашла, но внезапно я сам загорелся ею, очистил сюжет от чуждых влияний и написал повесть «Светлая память» – так, как хотел и как был должен.
Я наберуРассказ, в котором автор убоялся собственной свирепости и сочинил альтернативный финал
Аня торопливо сказала:
– Мама, некогда совсем, прости, я попозже наберу.
Мама попыталась досказать адскую, как в дневном ток-шоу, историю тети-Таниной родни, которая досаждает звонками всем подряд, но Аня выдохнула «Все-все», дала отбой, досадливо подумав: «Перезвонит ведь», и схватила серую улюлюкающую трубку.
Звонил, к счастью, не босс, Аня, не дослушав, разорвала связь и ухнула в допиливание презентации. Все к лучшему: босс не позвонил, значит, Аня может явиться пред его мутны очи с отшлифованным брифом, без напоминания и на час раньше срока. Иногда он такое любит. Иногда кроха любви перепадает исполнителям. Иногда им от этого бывает счастье.
Счастье обошло, но радость зацепила солнечным крылом: босс не убил, не обгавкал и даже не сравнил Аню ни с каким животным, а сдержанно похвалил за оперативность и велел переделать восемь страниц. Ну как велел: чиркнул карандашом поперек, насквозь, и сказал: «Клиент – идиот, конечно, но не настолько. Сделайте чуть погуще, но чтобы доступно».
И Аня двое суток, можно сказать, не размыкая ног, обеспечивала необходимое соотношение густоты с, прости-боженька-и-не-забудь-по-возможности, доступностью. Радику, естественно, доступности не обломилось, надо было держать себя в тонусе и на взводе, а недодача сразу обеспечивает и внутренний тебе, и внешний взвод, – не тебе, Радик, ты уж прости и успокойся хотя бы тем, что и никому другому. Радик, естественно, успокаиваться не хотел, градус отношений и ощущений рос, Аня пылала, скрипела зубами и нашлепывала друг на друга один креатив красивше другого – залюбуисся.
Босс любоваться не стал. Бегло просмотрел, мрачно покосился на календарь и на часы, давая понять, что совсем ты, коза, руки и кадык мне цейтнотом выкрутила, иначе утаптывала бы рабочую поверхность веселым Сизифом до совершенной гладости и прозрачности. Буркнул, ткнув в произвольно выбранный слайд: «Вот здесь по-человечески сделайте» – и нырнул в годовой отчет, давая понять, что аудиенция окончена, а свобода с чистой совестью – вот они, туточки, за окошком.
Аня деловито кивнула, делови