– Я соскучилась.
– Ну и… Правильно. Это правильно. Скоро увидимся. А жених-то кто? Звать его как? Ой. Он слышит, да?
Радик засмеялся, не отрывая глаз от не совсем уже глухой мглы: теперь в ней можно было различить мутные края дороги за неуловимой четкостью капельного промелька.
– Провокаторша ты, Аньк, вот что, – сурово сказала мама. – Ой, чайник. Я сейчас.
Динамик в трубке стукнул и заполнился свистом старомодного маминого чайника.
– Радик, – быстро сказала Аня. – У тебя родители живы?
Радик кивнул и ответил, не отрываясь от дороги:
– Мама.
– Позвони ей.
Радик снова кивнул.
– Сейчас позвони, – сказала Аня.
Радик кивнул в третий раз и, так и не отрывая глаз от проясняющейся дороги, полез за телефоном.
Свист в Аниной трубке затих.
– Мама, – сказала Аня. – Мама, я здесь. Я сейчас.
Рассказ «Я наберу» написан по просьбе критика Галины Юзефович, которая выступила приглашенным редактором литературного номера журнала Esquire, вышедшего в августе 2019 года. Гале я понадобился как автор, умеющий работать с хоррором. Сперва я, как у меня принято, думал отказаться, но сообразил, что вот он, прекрасный и явно последний повод наконец-то написать придуманный пятнадцатью годами ранее рассказ (в рабочей папке у меня до сих пор хранятся два древних файла «Позвоните родителям»: во втором три абзаца, содержимое первого составляют два слова названия). И согласился.
В последний момент я, честно говоря, убоялся собственной свирепости и на ходу переделал концовку, старательно придумав и приладив довольно убедительный, как мне представлялось, хеппи-энд. Но Галя меня сразу разоблачила, указав, что благостный финал все портит. Пришлось признаться в должностном подлоге. «Возвращай», – велела Галя, и я послушался. В журнале вышла исходная версия рассказа.
Но читателям все-таки не уберечься от свидетельств того, что где-то в глубине души я незлобливый и сентиментальный автор. В настоящем сборнике к канонической версии рассказа в качестве бонуса приложена альтернативная концовка.
Дедовский способСказочная миниатюра о встрече Нового года в (не)далеком будущем
Гоша присмотрелся, подумал, отхлебнул из кружки и скомандовал:
– Чуть левее, вон на ту ветку. Молодец. Отойди.
Пес послушно сел и включил, паразит такой, особенно преданный взгляд.
– Не, не то, – сказал Гоша, коли так. – Ракету поярче, а под скафандром чтобы лицо было видно. И улыбка. И щеки красные. Фальшак не пройдет, поня л?
Пес сомкнул челюсти на игрушке, повел ими, вытолкнул обратно. Космонавт, летевший верхом на ракете, явно обрадовался освобождению из пасти: полыхал щеками и зубами так, что глазам больно.
В сенях зажужжало и шлепнуло: въехала очередная посылка, сброшенная во двор почтовым дроном, пятая или шестая с утра.
Когда-то новогодние подарки Гошу радовали, потом интересовали. Хорошие были времена.
Елка еще сильнее растопырила лапы, разноцветно подмигивая под хрустальное «В-ле-су-ро-ди-лась», запахло хвоей, смолой и мандаринами.
– Молодец, – недовольно сказал Гоша. – Властелин ГМО. Радости все равно нет, ну да ладно. Теперь звезду рожай.
Пес улыбнулся, напрягся и сказал:
– Маша вызывает.
– Вспомнила все-таки, – пробурчал Гоша, застегнул тренировочный костюм, убрал подальше кружку, повел пальцем, принимая сигнал, и расплылся навстречу беззубой улыбке Маечки.
– Привет, дед! – сказала Маечка. – С Новым годом тебя.
– Привет, Маечка! Спасибо, миленький. Тебя тоже с праздником – надо, кстати, говорить «с наступающим».
– И «прадед», ага.
– Ну, это необязательно. Как живешь, чем занимаешься, когда в гости приедешь?
– Живу хорошо, занимаюсь крокетом, летным словом и негаргари, в гости приеду, когда мама возьмет. Ты как?
– Да я что, я так же, – сказал Гоша, отмахиваясь от Пса, который уже вовсю пытался объяснить, что такое «летное слово» и «негаргари». – Зимуем, за порядком следим, елку украшаем. Смотри какую игрушку вспомнил, красивая же? Тебе отдам. Вы елку поставили?
– Не помню. А, дед, у меня же подарок. Вот, бери.
Маечка протянула к Гоше ладонь, на ней возникло малопонятное изображение. Гоша, поколебавшись, двинул пальцами навстречу. Изображение исчезло. Пес показал, что изготовление заказанного изделия завершится через две минуты. Баланс счета при этом не поменялся.
– Ой спасибо, Маечка, – сказал Гоша неуверенно, проклиная себя за то, что сам-то подарок не подготовил.
– Это свитер с оленями, в ваше время их космонавты носили, – снисходительно объяснила Маечка и, просияв оттого, что вовремя вспомнила, добавила: – На рок-концерты.
– Где Сталин и динозавры, – пробормотал Гоша, и Маечка важно кивнула, но Гоша не стал ни смеяться, ни плакать, потому что сообразил: – Это же дико дорого, зачем так тратиться?
Маечка степенно пояснила:
– Я три петли цехао прошла, там сразу анлим доступ к хесинь цюень на полгода. Дед, тебе нравится?
Гоша беспомощно пошарил глазами по холму пояснений с картинками, вздохнул, принял от Пса еще горячий свитер, встряхнул его и искренне сказал:
– Очень. Лучший подарок в моей жизни. Приезжай, пожалуйста.
– Ага, – сказала Маечка, сделала ручкой и что-то крикнула в сторону.
– Пес, это какой язык? – быстро спросил Гоша.
– Испанский.
– Ну ладно хоть так, – сказал Гоша уныло и только тут сообразил: – А со мной она на каком говорила?
– На тамильском, центральный диалект.
– О господи. Маш, ну что вы с ребенком делаете?
– С наступающим, дедуль, – сказала Маша, садясь напротив. – Я тоже очень соскучилась.
Гоша оживился.
– Так приезжай. Маечка хоть Россию посмотрит.
– Здесь как будто не Россия.
– Ага, и у вас Россия, и в Калифорнии Россия, и в Каталонии Россия, как же. Россия, Маш, – это мы.
– Да, вы оба, с Амиржоном.
– Почему, Кимы еще. И при чем тут это? Тут и помимо нас есть что посмотреть – и вам, и этим твоим, сколько хочешь бери, место есть.
– Не «этим твоим», – грозно начала Маша, вздохнула и предпочла на миг отвлечься. – Мэй, четыре раза прыгни, не больше, обещаешь? Беги. Россию он покажет. Да кто к тебе захочет-то? «А, это там, где нефть выращивают и тайгу сажают? Спасибочки, мы лучше здесь как-нибудь, по старинке». Еще и вьюга, да? И минус двадцать, да?
Гоша усмехнулся. С утра было минус двадцать семь. Маша завелась еще сильнее:
– Приезжай, главное. У нас, в отличие от некоторых, планер в сарае не стоит. Три дня по пяти рекам с пересадками, спасибо, потом еще дронами сто верст, и ни души вокруг, даже медведи разбежались, один ты сидишь, пенсию копишь.
– Ну почему один, – сказал Гоша не слишком уверенно. – Кимы почти все тут, у них лук же, и Амиржона я вроде давеча видел. Или это в октябре было?
– Вот именно, – отрезала Маша.
Гоша разозлился:
– А мне никто и не нужен. И вообще, ты так предъявляешь, будто это я авиацию запретил.
– А кто – я? Кто голосовал-то за все это: озоновый слой, экология, восстановим природу? Не вы, что ли?
Одна из упаковок у входа щелкнула и, обдав сени озоном, опала желтой пылью по полу и все равно блестящему судку, очевидно, с кимчи или кхоннамульгуком. Значит, Кимы и впрямь не уехали. Гоше стало полегче. Он примирительно сказал:
– Ну попробуйте все-таки, хочется с Маечкой нормально поговорить.
– Как будто ты поймешь, – пробормотала Маша. – Дед, мы думаем, честно. Может, на Байкал получится – вот по пути и к тебе попробуем.
– Так там вроде китайская квота в этом и следующем году.
– Есть варианты, – сказала Маша уклончиво.
Гоша не стал углубляться в тему, чтобы не раздражать, и со вздохом спросил:
– Маш, а Маечка – она вот зачем так, не по-русски, а? Назло мне?
– Господи, дед, ты-то тут при чем? И почему – назло? Просто… так. Все они так. Зара вон соседская строго на праайнском говорит, а она сама его восстановила, словарей нет, родители вешаются, и остальные, и оболочки. А Мик, он годом младше, вообще только граф-кодами общается.
В кого они только такие, хотел ехидно поинтересоваться Гоша, но вовремя сообразил, что выйдет крайним, поэтому раздраженно уточнил:
– Запрещали же все языки, кроме русского, почему…
– Дед, ты совсем за политикой не следишь? Запретил прошлый созыв, а сейчас созыв отмены запретов, еще два года будут все предыдущие отменять. А потом уже опять все позапрещают.
– Дожить бы и пережить бы, – продребезжал Гоша старческим голосом.
Маша повелась, сказала сурово:
– Вот именно. Что у тебя с активностью?
Гоша, растопырившись, продемонстрировал тренировочный костюм:
– До вечера не снимаю. Пять подходов на каждый уровень по пятнадцать минут, массаж и все сначала.
Он дурашливо обозначил демонстрацию бицепса, потом брюшного пресса. Тренировочный костюм обрадованно начал терзать трапециевидную, пришлось шлепнуть. Маша суровости не сбавила:
– Бегать все равно надо.
– Начнем, прям со следующего года. Да, Пес?
Пес кивнул и принялся шумно чесаться.
– У тебя все еще Пес? – изумилась Маша. – С них же даже поддержку сто лет как сняли. Давай тебе сов-ременную оболочку поставим, как раз акция сейчас…
– Чтобы новая всё мне запрещала похуже тебя? На фиг. С этим-то еле справляюсь.
Пес широко, со скулежом, зевнул и поморгал влажными глазами. Гоша показал ему кулак.
– Так они вредные вещи запрещают, кофе там, красное мясо, жирные…
– Маш, давай я сам решу, что мне вредно, а что нет, а?
Маша вздохнула и утомленно спросила:
– Мэй, как отличить пенса от свежего?
Маечка немедленно вернулась в поле видимости, схватила мать за локоть, прижавшись к нему еще и щекой, и отбарабанила:
– У пенса тату, пирсинг, чипы и самомнение.
Гоша, поморгав, потер предплечье, слишком гладкое даже через тренировочный рукав, и мстительно спросил: