итание коллектива. Мест индивидуального пользования Катя не знала. Она уехала из дома слишком рано, еще до того, как родители поняли, что дочь иногда нуждается в одиночестве. И теперь лишь играла в эти самые места, когда оставалась в квартире Голубева одна.
Так, забавляясь ощущениями, Катя Трифонова и взяла однажды с резной полочки возле телефона записную книжку Андрея Валерьяновича. Ее страницы были непривычно густо испещрены именными символами множества каких-то людей: Алешка, Борис Львович, Ленуля, Котов, Самойлов А. Г., Татьяна Геннадиевна, Юляша… Она знала, что Голубев не пользуется сотовым телефоном. Объяснял он это незатейливо: доступность связи разучит людей беречь друг друга. «Человек испытал обиду, удивление или восторг и немедленно сообщил об этом всем знакомым. Что хорошего? Сам быстро избавился от ощущения, стоило только им поделиться. Не обдумал, выводов не сделал. Других выдернул из их личного настроения и состояния. Я уж не говорю о том, что работать помешал. Нельзя так, — занудствовал мудрец. — А пока до стационарного аппарата доберешься, вникнешь, кому именно нужно рассказать и как или вовсе к трубке не прикоснешься». — «Ретроград! — клеймила девушка. — Во всем у тебя китайские церемонии. Наверное, один на всем белом свете радуешься, что письмо из Москвы в Москву две недели идет. Тебе все люди — чужие. А друзьям надо отдавать впечатления и эмоции как только, так сразу. В конце концов, если они заняты, пошлют подальше». «Пошлют-то пошлют, да уже выйдут из себя. Им заново придется сосредотачиваться», — упорствовал Андрей Валерьянович. И своей вредностью только подтверждал Катины подозрения: ему не от кого ждать звонков и некому звонить. И вдруг сюрприз — длинный перечень контактов. И вся толпа народу, как ее старик, прежде чем контактировать, «обдумывает и делает выводы»? И без сотовых обходится? Сектанты какие-то. С ума сойти!
Катя тоже пару раз, когда еще не было денег на скромный мобильник, покупала красивые блокноты с безукоризненно ладными буквами алфавита на гладких страницах. В первый она занесла ориентиры одноклассников, сокурсников из медицинского училища и ребят из туристского клуба, с которыми ходила в однодневный поход за приключениями. Вскоре три-четыре телефонных номера и адреса запомнились наизусть, а остальные оказались ненужными — с людьми либо ничего не получилось, либо получились одни неприятности. Стоило Кате открыть блокнот, как настроение портилось. Чтобы хитро оправдать стремительный уход из своей жизни большинства знакомых, Катя втиснула под нынешним стародавний адрес тетки, перечеркнула его и сделала пометку: «Переехала». Целую страницу извела на сведения о прабабушке, чтобы признаться затем крупно по диагонали: «Умерла». Не помогло. Катя вымарала самые неприятные ей с некоторых пор фамилии, и экземпляр почти художественной продукции полиграфического комбината стало противно брать в руки. Тогда Катя сожгла в дачной печке свой первый рукописный учебник человеческих взаимоотношений. И напрасно. Прошло бы время, захватив с собой подробности нанесенных ей обид, и Катя смогла бы найти в блокноте статистику эффективности своих знакомств. Листала бы страницы и видела бы, сколько непереносимого удалось перенести, сколько нестерпимого вытерпеть, сколько незабываемого забыть.
Вторую книжку Катя купила, устроившись на работу. Светло-голубая бумага, изображавшая внутреннюю сущность темно-синей кожаной обложки, заставила Катю раскошелиться. Все, что невзначай может тронуть человека, в конечном счете заставляет его раскошеливаться. В общежитии девушка, тщательно соблюдая правила каллиграфии и чистописания, доверила красивому приобретению адреса и телефоны родителей, родственников, Анны Юльевны и поликлиники. Получилось мало, но в огромном городе новые сведения должны были покрыть странички частым узором на радость готовой любить, дружить и просто знакомиться со всеми подряд Кати. За год роскошная записная книжка ни разу не понадобилась. Поликлиника оказалась удобнейшим местом, где в случае нужды Катю мог найти каждый. Но никто не приглашал ее к себе, не предлагал звонить. А сама она, спросив пару раз: «Как с вами связаться?» — получала уклончивый ответ: «Я забегу к вам на работу, когда буду рядом». И после этого прекратила любопытничать.
— Катенька, — сказал Андрей Валерьянович, проникшись сочувствием к печальной участи двух блокнотов, — ты ежедневно можешь понадобиться тьме-тьмущей людей. Но нужны ли они тебе? По-моему, нет.
— Нужны, Андрюшенька, нужны на равных условиях, — размягчилась до ласки Катя.
Она возжелала безвозвратно втянуть в себя какую-нибудь мудрость, совет, объяснение, наконец. Ведь у него была такая записная книжка!
Но Андрей Валерьянович не собирался продолжать душещипательную беседу. И девушка растеклась прямо ему под ноги морем нежности и любознательности:
— Андрюшенька, хороший мой, ведь их только бесплатные уколы заботят. Или курс физиотерапии за поддельные французские духи. Или консультация Анны Юльевны за скромный тортик. Частники рекомендуют, а они из экономии тащатся к нам: Клунина подтвердила, что лечение назначили правильно, Трифонова договорилась с девчонками из процедурного. Наши, поликлинические, тоже берут, но не дорого.
— Это нормально, рыба ищет где глубже, а человек — где дешевле, — опрометчиво покинул твердую почву загадочности Андрей Валерьянович. — Правда, для большинства «дешевле» и «лучше» — синонимы. А ты проси номера телефонов на случай, если тебе понадобятся их услуги. Не продиктуют, гони в шею. Или назначай невыгодную им цену.
— Андрей, — снова съежилась и отвердела Катя, — я говорю не о деловых контактах.
— Но других не бывает, Катенька. Люди сходятся только с полезными для души и тела людьми. Не надо стесняться просить. Не надо жадничать, когда отдаешь. А если наловчишься обосновывать требования и получать безвозмездно, преуспеешь во всем.
«Чертов атеист, — обозвал себя Андрей Валерьянович, — ведь с ребенком разговариваешь. Ну хоть намекни на высший суд. На то, что не все деловиты до беспредела в этом мире». Но он промолчал. Двусмысленность его высказывания о пользе как обязательном условии сближения погубила Катин порыв к искренности. Девушка обратила внимание Андрея Валерьяновича на телевизионного ведущего, и развязный извращенец умело овладел обоими, не сходя с экрана.
В другой раз Андрей Валерьянович умудрился за пару минут доказать Кате, что давеча делился не собственным опытом и этим рецептам достижения успеха не очень-то следовал. Он обмолвился, что всю жизнь испытывает благодарность к одному человеку. Рассчитывал на вопросы, но получил издевательский ответ:
— Много же ты занял, если до кончины нужно расплачиваться.
— Милая, я получил помощь не взаймы, — возмутился Андрей Валерьянович. — Благодарность — духовная категория, в отличие от оплаты.
— Да ну? То-то ты десятилетиями добром своего святого поминаешь. Одним только чистым чувством сто раз подарок отработал. Умные люди ценят слова: «Век буду за тебя молиться». Только не верят. Просящему надо взять, а дающему дать. И если второму не приспичит по каким-нибудь личным мотивам облагодетельствовать, ничегошеньки первый не получит.
— Он сам предложил! Я не смел рассчитывать на его поддержку! — возопил уничтоженный развенчанием «своего святого» Андрей Валерьянович.
— Тем более. Ему это тогда было нужнее, чем тебе. Повезло, что ты подсуетился. Не понимаешь? Ну, вовремя попался на глаза. А то кто-то другой получил бы все. Ты же назавтра и кивка не удостоился бы. Наверное, как раз перед вашей встречей он кого-нибудь обобрал до нитки или обидел до смерти. Вот и поправился тобой, как алкаш утренней рюмкой. Этот тоже начинает видеть свои вчерашние безобразия в приемлемом ракурсе после опохмела.
— Катька, а ведь ты не выживешь, — ужаснулся Андрей Валерьянович. — Тебя соплеменники растопчут. Их надо хвалить, подбадривать, оправдывать вслух.
— Идиот, — припечатала Катя. — Да любой из них предпочтет рубль твоей старомодной моральной поддержке.
— Это теоретически, — постарался не обижаться на «идиота» Андрей Валерьянович.
— Нет, Андрей. Запад вон давно осознал, что пособия неудачникам надо платить, трудоустраивать в соответствии со склонностями, а не в церковь загонять.
После этих слов Катя сникла и запросилась спать. Утешать ее привычным мужским способом Андрею Валерьяновичу ни в голову, ни в другое место не пришло.
В постели Катя мысленно порассуждала о том, что подонки не могут существовать без так называемых порядочных людей. Кого тогда они будут обманывать, обворовывать, унижать, спаивать? Тех, кто то же самое проделывает с ними? Это — вечная война нервов, а человеку свойственно расслабляться. Поэтому надо, чтобы у того, за чей счет ты преуспеваешь, существовало табу на подобные твоим действия. Иначе придется неустанно совершенствоваться в жестокости, а это по силам единицам. Какой мелкий разжиревший пакостник свяжется с заведомым мерзавцем и садистом? Большинство струсит.
Катя давно решила, что никогда не будет порядочной, в смысле «униженной и оскорбленной». Тем сильнее не нравилось ей поведение Андрея Валерьяновича. Делает из нее кретинку! Чтобы человек с такой записной книжкой давал советы, как достичь полного одиночества, и представлял их патентованными средствами для достижения популярности среди знакомых? Наверное, Катя просто не вписывалась в его компанию, которая осенью съедется в город с курортов. Надо бы побольше разузнать об этих людях и постараться соответствовать. А то морочит ей голову деловыми контактами с Ленусей или Юляшей! Со скромным желанием стать своей в обществе друзей и подруг Андрея Валерьяновича Катя и заснула. Хозяин приютившего ее дома запоздало испытал другое желание, но так и не добудился спорщицу.
Катя Трифонова не расспрашивала Андрея Валерьяновича Голубева о его прошлом, потому что в отношениях с любовником надежно оперлась на свой медсестринский опыт. Другого у нее пока не было. Вот Анна Юльевна Клунина — лучший доктор в поликлинике — предпочитала выслушивать жалобы больного пять минут, затем три минуты пугать его вопросами, подразумевающими краткие однозначные ответы. И для участкового приема это по-божески, потому что некогда разговаривать — очередь в коридоре громадная. За отведенное благодушным терпением доктора время на треп пациент успевал, мимоходом бросив: «Голова болит, кашляю сильно», уведомить медиков о вымирании родных от рака, пожаров и всяческих аварий, о неверных мужьях и женах, неблагодарных детях, крохотной пенсии, маленькой зарплате, начальнике — сволочи последней — и продавщице из молочного отдела в гастрономе возле дома — хамке. Никогда люди не говорили о вкрапленных в их жизнь наслаждениях, ну хоть о ванне горячей с мороза, не упоминали что-нибудь приятное. Так и Катя предоставила Андрею Валерьяновичу право на пять минут. Он им не воспользовался. И уточнять в течение своих трех минут Кате было нечего. Знала бы Анна Юльевна, как медсестра использовала ее экспресс-метод сбора анамнеза! Наверняка, усмехнувшись, отметила бы, что предложение раздеться звучит в двадцатом кабинете все-таки после беседы.