– Извини, – произнесла она. – Это было грубо с моей стороны. Неделя выдалась тяжелой. И для меня, и для Зорро.
– Зорро – это…
– Мой фамильяр, – пояснила девочка.
Должно быть, на моем лице отразилось замешательство, потому что она понимающе кивнула и терпеливо продолжила:
– Творить магию в одиночку невозможно – ее сила слишком велика. Чтобы установить связь с эфиром, нужен духовный медиум.
– Духовный медиум, – повторила я.
– Ага, поэтому нужно призвать фамильяра. Это первое серьезное заклинание в карьере ведьмы, что-то вроде посвящения или… или выпускного экзамена без права на пересдачу. Ты получаешь все или ничего, другого варианта нет. Дается всего один шанс, и облажаться нельзя, иначе все закончится. Если призвать фамильяра не получилось, то все двери закрываются и никогда уже не получится творить магию. Но если заклинание сработает, то это значит, что тебя избрали и ты действительно оказалась ведьмой.
Когда Мэллорин говорила, все в ней словно танцевало. Ее руки двигались, светлые локоны над мерцающими глазами подрагивали, на розовых щеках то появлялись, то исчезали крошечные ямочки.
– Избрали, – повторила я. – Кто должен тебя избрать?
– Ну, во-первых, фамильяр. Но играют роль также более могущественные силы – духи, которые обитают за завесой мира, в эфире. Они должны принять тебя, а если не примут, то фамильяр не придет, и никакой тебе магии.
– Но тебя приняли.
– Да, – подтвердила она с гордостью.
Ее рука осторожно легла на переноску.
– Откуда ты все это знаешь? – спросила я.
Мэллорин ухмыльнулась, сняла с плеча рюкзак, расстегнула его и вывалила на стол стопку дешевых потрепанных книг в мягкой обложке. Названия вроде «Зов ведьмы» и «Сестринство полуночи» напечатали объемными шрифтами, которые были популярны году эдак в 1970-м. Обложки украшали психоделические рисунки, фотографии кристаллов в стиле нью-эйдж и силуэты обнаженных тел на фоне луны. Я пролистала парочку книг и не впечатлилась.
– И с помощью них ты призвала… – начала я.
– Не кошку, – закончила за меня Мэллорин.
Она наклонилась и открыла переноску. Внутри было темно, тесно, лежало очень много покрывал, но я смогла разглядеть, как задвигался какой-то пушистый и изящный зверек. Навострились заостренные ушки, тонкая лапка протянулась и мягко прикоснулась к стенке переноски. Длинная изящная морда медленно высунулась наружу.
Зорро оказался серым лисом.
– Он самый послушный лис из всех, – сообщила Мэллорин. – Даже к туалету приучен. Держу пари, такого ты не ожидала.
Я взглянула на девочку снизу вверх. Она смотрела на меня без тени улыбки.
– Я не глупая, чтоб ты знала. Вижу, когда мне не верят.
Зорро заморгал, привыкая к яркому свету. Он уперся двумя грациозными лапками в край переноски и навалился всем весом, заставив ее опрокинуться. Лис выполз наружу, выглядя очень гордым своим небольшим трюком, взобрался по ноге Мэллорин, свернулся калачиком у нее на руках, а затем уткнулся мордой в изгиб локтя. Она одной рукой почесала оранжево-серебристый мех между его ушами.
– Как ты меня нашла? – спросила я.
– Рубашкин, – произнесла девочка.
– Э-э, будь здорова? – не поняла я.
– Заклинание отбора Рубашкина, ну?
Она говорила так, как будто напоминала мне общеизвестные вещи. Я покачала головой, и Мэллорин вздохнула.
– Я положила имена всех ветеринаров в городе в мешок и вытащила твое – ну, во всяком случае, твоего отца. И поскольку он скончался, я решила, что заклинание указывало на тебя.
– Это и есть заклинание отбора Рубашкина?
Издав еще один вздох, Мэллорин оживленно продолжила:
– Знаю, знаю, Рубашкина развенчали еще в восьмидесятых, – сказала она. – Технически это не заклинание. Но главное же, что оно сработало?
Она широко и с надеждой улыбнулась. Внезапно мне в голову пришла мысль, вызвавшая приступ паники.
– Кто-нибудь знает, что ты принесла его сюда?
– Я была осторожна. За кого ты меня держишь? – сказала Мэллорин. – Будто бы я раньше никуда его с собой не брала. Мне известны законы, и я знаю, что мне нельзя держать его у себя.
– Твои родители не против?
Она на мгновение замолчала.
– Они не знают, – ответила девочка наконец. – И не узнают.
По ее взгляду я поняла, что на этом история совсем не заканчивается, но мне ничего рассказывать не собираются.
– Где ты вообще его достала? И как дрессировала? Лис же вообще нельзя приручить, разве нет?
– Если тебе приходится приручать своего фамильяра, ты что-то делаешь неправильно, – изрекла Мэллорин. – И я его не достала, а призвала.
– Призвала. Вроде как из ниоткуда?
– Я не знаю, откуда он появился, – ответила Мэллорин. – Правда, Баджинс? Просто однажды ты оказался у моей двери, да, милый?
Она прижала лиса к себе, и он издал какой-то фыркающий, мурлыкающий звук.
– Я призвала его. Он пришел на зов, и я его люблю. Да-да.
Последняя фраза была обращена явно не ко мне – таким голосом не говорят с другим человеком, разве что с совсем маленьким ребенком.
– Знаешь, он ведь не обычный лис, – сказала она, – а особенный.
– Не сомневаюсь.
Мэллорин ощетинилась.
– Ты мне не веришь. Потом увидишь. Можешь верить во что хочешь. Нам не привыкать.
Девочка заключила Зорро в крепкие покровительственные объятия и одарила меня взглядом, который не оставлял сомнений в том, насколько она к нему привязана.
– Так что с ним не так? – спросила я.
Лицо Мэллорин смягчилось. Она с любовью посмотрела на Зорро.
– Мы не знаем, правда, милый? – проворковала она, поглаживая его уши.
Она наклонилась ко мне, как будто собиралась поделиться секретом.
– Но у меня есть теория.
– Что за теория? – спросила я.
Она понизила голос.
– Думаю, его прокляли.
– Прокляли?
– Напустили злые чары, – пояснила Мэллорин.
– Кто мог это сделать?
– Низшие демоны, духи из других измерений, злонамеренный колдун, – перечислила Мэллорин. – Кто угодно.
Зорро открыл пасть и тяжело задышал. Выражения морд животных бывает трудно понять, но если видеть их достаточно часто – например, если проводить все детство в ветеринарной клинике, – то начинаешь лучше считывать их чувства. Уголки глаз Зорро приопустились ниже и потеряли остроту, веки казались тяжелыми и утомленными. Пасть открылась, но она была безжизненной и вялой, без малейшей улыбки – это могло указывать на боль или дискомфорт.
Зорро что-то беспокоило, и я очень сомневалась, что это были «низшие демоны». Был только один способ узнать наверняка.
– Можно его погладить? – спросила я.
Мэллорин поменяла положение рук, давая мне доступ. Когда я протянула руку, Зорро закрыл глаза и наклонил ко мне морду, позволяя прикоснуться. Я провела костяшками пальцев по его переносице и между ушами. Сначала я ничего не почувствовала, но потом, зарывшись пальцами в густую жесткую шерсть у основания черепа, начала ощущать покалывание. Мэллорин вновь заговорила. Жестом свободной руки я велела ей замолчать, а затем закрыла глаза, чувствуя, как покалывание распространяется по всему телу.
Грудь сдавило, и, как бы я ни старалась сделать глубокий вдох, воздуху словно некуда было идти. Сердце колотилось о ребра слишком медленно, слишком сильно, вызывая тошноту. Мэллорин, может, и не была ведьмой, но в двух вещах она была права: во-первых, в Зорро и правда было что-то особенное, во-вторых, с ним творилось нечто очень нехорошее.
– Что с ним? – спросила Мэллорин. – Это все демоны?
– Он болен, – отозвалась я. – Возможно, чем-то серьезным.
– Что нам делать?
Я понятия не имела, как обратить испытанные мгновение назад ощущения в более-менее приличный диагноз. С тем же успехом на Зорро могло и правда лежать проклятие. Так или иначе, даже просто пустив лису в клинику, я, скорее всего, нарушила несколько законов в области охраны дикой природы. И все же… В глазах Мэллорин я видела страх. Она не только переживала о Зорро, но и боялась, что я откажусь им помогать. Я понимала, что, кроме меня, обратиться им будет не к кому.
– Прямо сейчас ничего сделать нельзя, – сказала я.
Было почти четыре часа, и я не хотела рисковать и проводить тщательное обследование, пока в клинике находились люди.
– Ему придется провести здесь ночь.
Мы закрылись в пять, и вскоре после этого я услышала, как по коридору проехал велосипед доктора Полсон. Еще около получаса в клинике суетился медперсонал, протирая поверхности, подметая полы, приводя в порядок документы и запасаясь инвентарем на следующий день. Затем, один за другим, они тоже ушли, заперев за собой входную дверь.
Мы с Мэллорин решили, что раз все видели, как она заходила в здание с переноской, лучше будет забрать ее с собой, пусть даже из-за этого Зорро сможет свободно разгуливать по кабинету. Мэллорин обняла лиса, шепотом попрощалась с ним и еще раз заверила меня, что он не натворит глупостей. К счастью, она оказалась права. Зорро свернулся калачиком в углу за моим столом и так и лежал там, не издавая ни звука.
Как только в клинике все стихло, я выглянула из кабинета и осмотрела коридор. Мы с Зорро были одни. Я распахнула дверь и жестом позвала лиса за собой. Мы быстро шли по коридору в направлении процедурной. Звук цокающих по линолеуму пустой клиники лисьих когтей странно успокаивал.
Я знала, как пользоваться нашим новым рентгеном, потому что в прошлом месяце слышала объяснение торгового агента, но я совсем не умела читать рентгеновские снимки и не знала, на что следует обращать внимание. Мне только было известно, что Зорро с трудом дышал, а сердце у него в груди билось слишком тяжело. Может быть, сделав рентген, я смогу понять, в чем проблема.
Новый аппарат, белый и сверкающий, состоял из рентгеновского пистолета, плоскопанельного детектора на регулируемом кронштейне и монитора, который показывал изображения. Зорро оказался сговорчивее большинства других животных, и уже через несколько минут у меня было три снимка его груди с разных углов. Я подняла лиса с процедурного стола и осторожно опустила его на пол. Он сел у моих ног и стал наблюдать за тем, как я выводила изображения на экра