– Нужно знать свою культуру, – объяснил он.
Я не горела желанием ее узнавать, но, конечно, на самом деле папа обращался не ко мне. Просто тогда я еще этого не понимала.
Папа приготовил рис с шафраном и сливочным маслом. Он нарезал картофель ломтиками и выложил ими дно кастрюли, чтобы они стали хрустящими, а рис не пригорел. Руки его были в зелени, которую папа нарезал и перемешал с тушеной красной фасолью. В тот день на кухне пахло пажитником, сушеными лаймами, шафраном и сумахом, а вечером на столе был традиционный персидский ужин.
На вкус вышло ужасно.
Папа понял это сразу же. Блюдо пересолили и передержали на огне. Картофель подгорел, рис был сухим, а фасоль горчила.
Он выбросил еду и повел меня в персидский ресторан. Официант поприветствовал нас на фарси, но, когда папа ответил по-английски, понял намек и тоже перешел на него. В ресторане еда была получше, но папа все равно ворчал, что она не такая, как надо.
С тех пор он ни разу не готовил ничего, кроме замороженных или консервированных продуктов. Думаю, папа пытался быть тем Джамшидом, которого больше не существовало и который исчез с маминой смертью. Наверное, тогда он начал понимать, что изменился и назад уже ничего не вернуть. Мне кажется, папа так и не сумел разобраться, как поступить с тем, что осталось.
Я повернулась, собираясь спуститься, и увидела, что из полумрака в конце коридора за мной наблюдает Зорро. Мне стало интересно, кого он видел перед собой и кем именно я была в тот момент. Храброй уверенной девушкой, что пригласила в свой дом ведьму? Девочкой со шрамом, оставленным когда-то единорогом, волшебства в которой – один процент из сотни, а все остальное – плоть и кровь? Потерянным запутавшимся ребенком, который разговаривал с дверями, но все еще слишком боялся их открывать? Девчушкой, сидящей в углу на праздновании Навруза, ошеломленной, ослепленной, неспособной понять, каково это – быть частью всего этого или хоть где-то чувствовать себя на своем месте? А может, он видел сейчас маленькую девочку, которой я когда-то была, – ту, что все еще бродила по этим коридорам, счастливая и целая, не разбитая на разрозненные кусочки. Я чувствовала их, каждую в отдельности и всех за раз, а помимо них – кое-что еще, что-то, чему я не могла найти имени.
Может, у него его никогда и не было.
Глава 9. Меж двух миров
– Ты выглядишь как-то иначе, Маржан.
Кэрри склонила голову набок, сузив глаза. Грейс стояла рядом с ней, пытаясь разглядеть то, что видела подруга. Было утро, мы, как обычно, встретились перед занятиями у шкафчиков. Всё как всегда – за исключением, пожалуй, того, что прошлой ночью я пригласила ведьму и ее лиса пожить у меня дома.
Грейс и Кэрри смотрели на меня. Мне стало интересно, что именно они увидели. Я хотела им все объяснить, но не знала, с чего начать. Вряд ли можно было рассказать им правду, поэтому я пожала плечами, и секунду спустя Кэрри повторила мой жест.
– Где ты была вчера вечером? – спросила Грейс. – Я думала, мы соберемся и сделаем домашку.
– Надо было разобраться с кое-какими делами на работе, – сказала я. – Ничего интересного.
– Когда ты уже продашь клинику? – спросила Грейс.
– Может, скоро. Не знаю.
– Давай, это же куча денег, – уговаривала она.
– Да-да.
Они обе знали о клинике. Время от времени подруги спрашивали, как идут дела, и я кое-что рассказывала им, а потом наблюдала, как стекленеют их глаза. Больше я старалась эту тему не поднимать.
– Правда, чего ты ждешь?
В этот момент мимо прошел Хоуи с парой приятелей-футболистов. Он улыбнулся Грейс, и она улыбнулась в ответ.
– Привет, Грейс, – поздоровался он.
– Привет, Хоуи.
Отличный момент для того, чтобы сменить тему.
– Ты что, издеваешься? – воскликнула я, после того как Хоуи ушел. – Почему вы до сих пор не встречаетесь?
– Заткнись, – отчеканила Грейс, толкая меня. – Всему свое время, ясно?
– Я скажу ему, что он тебе нравится, – пообещала Кэрри.
– Не смей, – прошипела Грейс. – Или мы больше не друзья, так и знай.
– Финч! Мы идем на первый урок.
Мимо проходили трое пловцов, направлявшихся на занятия. В команде по плаванию все называли друг друга по фамилиям, звучало это странно и фальшиво. Из нас троих с ними дружила только Кэрри.
– Иду, – отозвалась Кэрри.
Она помахала нам на прощание, а потом присоединилась к товарищам по команде. Грейс взглянула на меня.
– Тебе и в самом деле так дорога клиника? – спросила она.
Я могла бы попробовать соврать, но Грейс было нелегко обмануть.
– Я никогда по-настоящему не понимала отца, – призналась я. – Но чувствую, что должна попробовать. Клиника была очень важной частью его жизни. Сейчас я только начинаю во всем разбираться, поэтому не могу ее бросить, Джи. Не сейчас.
– Понимаю, – ответила она. – Только пообещай мне, что не сведешь себя с ума.
– Обещаю, – ответила я.
– И если тебе понадобится какая-то помощь…
Грейс улыбнулась, помахала рукой и указала на себя.
У нас было нечто общее, чего Кэрри понять не могла. Родители Грейс переехали сюда из Тайваня. Дома она говорила по-китайски, по воскресеньям ходила в китайскую церковь и исчезала на неделю каждый лунный Новый год. Иногда Грейс делилась с нами частичками своей культуры. Угощала потрясающей едой, которую ее мама всегда готовила в избытке, периодически беседовала с Кэрри на северокитайском, скидывала нам плейлисты, полные приторных тайваньских поп-песен, которые по непонятным причинам застревали у меня в голове на недели. Однако было и то, чего мы никогда не видели. Может, она не хотела нам этого показывать, а может, просто не знала, как это сделать. Если кто-то и мог понять, как у меня получается существовать меж двух миров и при этом пытаться в каждом из них быть полноценной личностью, так это Грейс.
– Хорошо, Джи, – сказала я. – Если что, к тебе я обращусь первой. А теперь иди поболтай со своим футболистом.
Грейс одарила меня свирепым взглядом, глаза сузились.
– Ладно, – сказала она вызывающе. – Именно так я и сделаю.
Грейс глубоко вздохнула, пригладила волосы, развернулась на каблуках и помчалась вслед за Хоуи и его друзьями. Я постояла еще мгновение, чувствуя, что потеряла равновесие и защиту. У обеих моих подруг были другие друзья, другие занятия. Может, и не только у них.
Позже тем же утром я шмыгнула в библиотечный читальный зал, достала телефон и написала Себастьяну. Когда он ответил мне, я открыла видеочат. Себастьян был в своей комнате в общежитии, позади него виднелась двухъярусная кровать.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил он.
– Мне одиноко, и меня никто не понимает, – ответила я. – А ты?
Я сказала правду, но при этом улыбалась. Было здорово откровенничать с кем-то.
– Примерно так же, – рассмеялся Себастьян.
– Чем занимаешься? – спросила я.
– Математикой, – сказал он, покрутив пальцем.
Британский акцент резанул мне слух сильнее обычного.
– А ты можешь говорить еще более аристократично?
– Математикой, – повторил он, подражая теперь моему произношению. – Это сложнее, чем кажется.
– Я теперь живу не одна, – сообщила я. – Со мной поселилась в-е-д-ь-м-а.
– Как странно, – сказал Себастьян. – Зачем?
– Ей нужно было где-то пожить, – объяснила я. – А мне, наверное, понадобилась компания. В любом случае мне кажется, что она ничего, но, если я вдруг начну превращаться в лягушку, причину ты знаешь.
Себастьян помолчал.
– Погоди, – произнес он слабым голосом, – она и правда может превратить тебя в лягушку?
Я совсем забыла, с кем разговаривала. У Себастьяна было больше причин верить в магию, чем у остальных.
– Я пошутила, Себастьян, – объяснила я. – Думаю, у нее бы ничего не получилось, даже если бы ей захотелось это сделать. Мне вообще кажется, что она не умеет колдовать.
– Что ж, это радует, – сказал он. – А то я не знаю, как превратить лягушку обратно в девушку.
Он беспокоился обо мне?
– Считаешь, я совершаю ошибку?
– Понятия не имею, – ответил Себастьян. – Но если говорить формально, моя жизнь теперь не такая странная, как твоя, а это показатель.
– Отлично, – рассмеялась я. – Большое спасибо. Я именно за этим тебе и позвонила: хотела почувствовать себя ненормальной.
С Себастьяном было легко вот так перешучиваться.
– Знаешь, Маржан, ты можешь рассказать мне все что угодно, – сказал он. – И я всегда тебе поверю.
По взгляду Себастьяна и тону его голоса – пусть даже я видела собеседника лишь на экране телефона – казалось, что он имел в виду нечто большее. Комната уменьшилась, будто его слова заняли все пространство. Вдруг я подумала о Киплинге, о его крыльях, заполняющих собой огромный зал, о боли и недуге, разрушающих его тело. У меня возникло ощущение, что я смотрю из-за угла на что-то ужасное и не могу толком это разглядеть, потому что оно пылает, сияя ярче солнца. Это была дыра в ткани Вселенной, за которой ничего не имело смысла.
Это единственное, чего я не могу тебе рассказать.
Внутри меня вновь зашевелились угри, как происходило всякий раз, когда мы вот-вот могли заговорить о Киплинге. Краем глаза я заметила, что по библиотеке в поисках свободного места бродит Грейс.
– Мне нужно идти, Себастьян, – сказала я. – Спишемся вечером?
– Конечно, – улыбнулся он и помахал рукой.
Я помахала в ответ и завершила звонок.
Мгновение спустя, когда я убирала телефон в карман, в читальный зал проскользнула Грейс, зажав под мышкой хрестоматию по всемирной истории в переплете на спирали.
– С кем ты разговаривала, Мар? – осведомилась она.
– Ни с кем, – ответила я.
Она окинула меня скептическим взглядом.
– Я точно слышала, как ты только что с кем-то разговаривала.
– О, – пробормотала я, – э-э, да. Это был, – я на секунду замялась, – мой бухгалтер.
– Неужели?
Она мне не поверила.