Я забила в поисковик имя Горацио и нашла его в списках самых богатых людей мира – где-то посередине. На нескольких блуждавших по интернету фотографиях я увидела импозантного мужчину с острыми чертами лица, в которых читалась жажда познания, растрепанными седыми волосами, коротко подстриженной бородой и почти незаметными под густыми бровями глазами.
– Да, это он, – подтвердил Сэм, когда я показала ему одну из фотографий.
По неведомой причине сейчас мне было спокойнее, чем в тот раз, когда я отправилась осматривать Киплинга. Может, из-за того, что теперь не нужно было ехать так далеко. Возможно, потому что мой клиент уже создал себе имя и репутацию. Или же я просто начинала привыкать к этой работе.
Мы пересекли пролив Карквинес, направились мимо нефтеперерабатывающих заводов на восток и выехали на межштатную автомагистраль. Продвигаясь все дальше на восток, мы миновали Фэрфилд, Вакавилль и Дейвис, обогнули окраину Сакраменто, а потом наконец свернули с шоссе, въехав в пригород. По обе стороны дороги были сплошь низкие, плоские домики и зеленые лужайки – бесспорно, замечательное место для жизни, но миллиардерами тут и не пахло.
– Куда мы направляемся? – уточнила я.
– Не слишком далеко, – ответил Сэм.
Дома появлялись все реже, а пространства между ними становились все обширнее, мимо проносились дубы, тополя и большие пустые участки сухой травы. Вскоре мы оказались на проселочной дороге, по обе стороны которой простирались поля, тут и там виднелись темные силуэты деревьев. Впереди узкая, без опознавательных знаков полоса тротуара сворачивала вправо и вела к неровной стене ивовых деревьев. Сэм притормозил и повернул.
– Здесь же ничего нет, – произнесла я.
– С дороги не видно, – объяснил Сэм.
Мы проехали по маленькому деревянному мостику. Он упирался в высокий забор с большими металлическими воротами, которые при нашем приближении распахнулись внутрь. За забором были здания – безликие прямоугольные многоквартирные дома, почти идентичные на вид. Люди прогуливались по территории, сидели под деревьями, уставившись в экраны ноутбуков, и разговаривали между собой, собираясь по несколько человек. Проезжая мимо одной такой группки, Сэм помахал им рукой. Они улыбнулись, помахали в ответ и окликнули его по имени. Лица их обгорели на солнце, а на джинсах была грязь.
– Добро пожаловать в «Зверинец», – сказал Сэм с гордой улыбкой.
Вдалеке, на небольшом холме, стояло здание, которое выделялось на фоне остальных. Оно не было ни прямоугольным, ни безликим. Передо мной раскинулся мерцающий дворец из стекла и стали с белоснежными стенами и островерхой крышей, которая возвышалась над холмом, словно большой корабль на гребне волны. С каждой стороны было по крылу, и казалось, что здание заключило всю вершину холма в большие объятия из металла и стекла.
– Где мы? – спросила я.
– Раньше это была военная база, – пояснил Сэм. – Но он привел все в порядок. Теперь здесь расположены жилые здания, кафе, рабочие зоны и все остальное.
– Вы тут живете?
– Мне предоставили жилье и питание, когда я устроился на работу, – сказал он. – Все организовано. Можно сходить в тренажерный зал, бассейн. Апартаменты роскошными не назовешь, но они чистые, а еда вкусная. И все совершенно бесплатно.
– Что происходит? Кто эти люди?
– Они работают на Горацио, – сказал Сэм. – В «Зверинце». Здесь есть корпоративный офис и серверы. А еще у нас тут ферма, немного крупного рогатого скота, парочка овец. Много всего.
Я никогда не видела ничего подобного. Это место отчасти напомнило мне школу: ученики точно так же легко собирались в группки. Но в школе царил беспорядок, даже в очень сплоченной компании каждый все равно действовал независимо. Посреди разговора человек мог просто взять и уйти, заметив другого знакомого или вспомнив о делах, а ты оставался смотреть ему вслед. «Зверинец» же казался местом, где все сообща работали над одним и тем же делом. Фермеры, повара, инженеры, водители – все они если были не на одной волне, то, по крайней мере, плавали в одном и том же водоеме.
– Горацио тоже здесь живет? – полюбопытствовала я.
– И живет, и работает, – подтвердил Сэм.
Когда мы подъехали к главному входу дворца на холме, металлическая входная дверь бесшумно распахнулась. Нам навстречу вышла темнокожая женщина с высокими сияющими скулами и лицом солдата. На ней были очки и строгий костюм, под мышкой она держала планшет. Женщина пригласила меня войти быстрым, почти лихорадочным жестом, и мне показалось, что я важная гостья, которая безбожно опоздала.
В вестибюле с высокими потолками каждая поверхность переливалась в солнечном свете, проникавшем внутрь через огромные окна и стеклянные участки крыши. Стоявшая мебель – чистые, аккуратные диваны, козетки и столики – совсем не добавляла помещению уюта. Углы были такими острыми, что о них, казалось, можно было порезаться. Во всех направлениях разветвлялись длинные коридоры, уходившие за пределы видимости.
– Пойдемте же, – поторопила женщина, направляясь в сторону одного из них. – Он не будет ждать весь день.
Кабинет Горацио оказался просторной комнатой с широкими окнами. По огромному холсту на одной из стен струей разлетелись брызги красной краски. Выглядело это так, словно над ним перерезали гигантскую артерию. В центре комнаты стоял длинный черный письменный стол. Когда мы вошли, кожаное кресло за этим столом медленно повернулось ко мне. В нем сидел человек с фотографий, которые я рассматривала по дороге сюда.
Горацио Прендергаст поднялся, приветствуя меня. Он был высоким, худым и столь же угловатым, как и мебель в вестибюле. Седую шевелюру Горацио отбросил с нахмуренного лба, открывая вдовий пик, из-за которого походил на вампира из ретрофильма. У основания шеи волосы заканчивались непокорным облаком круглых завитков. Борода очерчивала мощную челюсть. На Горацио был светло-серый костюм без галстука, две верхние пуговицы рубашки он оставил расстегнутыми. Стекла очков в массивной черной оправе отражали синий свет экранов компьютеров – единственное цветное пятно в его образе. Широкий рот Горацио расплылся в улыбке, и он оглянулся на картину позади себя.
– Будь осторожна, – предупредил Горацио. – Она обладает гипнотическим эффектом. Спасибо, Ава.
Женщина коротко кивнула и вышла из комнаты, закрыв за собой дверь.
– Я очень огорчился, узнав о твоем отце, – сказал он.
– Спасибо, – ответила я.
Горацио указал на стул, стоявший по другую сторону стола, и не сводил с меня глаз, пока я пересекала кабинет и садилась.
– Эта новость меня также и встревожила, – продолжил он. – То, как он… что ж. Я хотел бы тебе помочь. Мы к этому еще вернемся.
– Она сказала, что у вас много дел, – заметила я.
Горацио усмехнулся.
– По-другому у меня и не бывает. Мир сам себя не исправит.
Где-то в словах Горацио затаилась шутка: я видела, как в его темных глазах загорелся огонек, но юмор не поняла.
– Мне сказали, что у вас есть гном, – перешла к делу я.
Горацио снова рассмеялся и сделал резкое, энергичное движение рукой, сняв очки и аккуратно положив их на стол.
– Есть, – согласился он. – Но ты здесь не поэтому.
– Я не понимаю.
– Ты уже познакомилась с характером работы?
– Немного, – ответила я. – Я учусь.
– Думаю, все мы учимся, – заметил Горацио.
Он откинулся на спинку стула и замолчал, казалось, на целую вечность. Когда Горацио снова посмотрел на меня, глаза его широко распахнулись и мерцали восхищением и любопытством.
– В джунглях Амазонки, – произнес он, – есть существо, изо лба которого растет огромный рубин. Это животное называют карбункулом. Ты слышала о нем, Маржан?
– Карбункул? – переспросила я.
Рассказывал ли папа что-то подобное? У меня не получилось припомнить.
– Ничего страшного, – сказал Горацио. – О них мало кто знает. Карбункулы пугливы и недоверчивы. Об их повадках в дикой природе почти ничего не известно. Одно знают точно: раз в год карбункул линяет. Он сбрасывает свой рубин и начинает выращивать новый. Казалось бы, тогда джунгли должны быть усеяны драгоценными камнями, но, когда карбункул расстается со старым рубином, с ним происходит нечто прискорбное. Он разрушается. Всего за несколько мгновений бесценный драгоценный камень превращается в бесполезную пыль.
Мужчина осторожно разжал кулак, как будто его пальцы раскрылись от внезапного порыва ветра, и протянул ко мне руку ладонью вверх.
– Если камень забрать силой или если карбункул умирает, результат будет тем же. – Он посмотрел на свою раскрытую ладонь. – Говорят, что раздобыть такой рубин можно, только если карбункул отдаст его по своей воле. Но получит его только человек с честной душой.
Горацио опустил обе руки на стол и устремил на меня многозначительный взгляд.
– Итак, – подытожила я, – вы хотите, чтобы я поехала в Южную Америку, нашла карбункула и убедила его отдать мне свой рубин?
Я улыбнулась при мысли о том, что меня каким-то образом можно было посчитать «человеком с честной душой». Его глаза восторженно расширились.
– Что ж, – сказал он. – Ты готова встретить любой вызов, не так ли? Меня так и подмывает сказать «да»: очень уж хочется посмотреть, что ты разыщешь в джунглях.
Горацио усмехнулся.
– Но нет. Твое путешествие будет немного покороче.
Он встал и жестом предложил мне следовать за собой.
Мы вышли из кабинета, пересекли длинный коридор и вышли к лифту. Горацио вызвал его, и двери открылись. Он знаком велел мне заходить и последовал за мной. Лифт закрылся. Длинным пальцем мужчина нажал на кнопку, и мы начали спускаться.
– Куда мы направляемся? – спросила я.
– Ты когда-нибудь задумывалась, как они нас выбирают? – заговорил Горацио. – Существа. Я постоянно спрашиваю себя об этом. Мне повезло пообщаться с людьми, подобными мне, – с теми, кто тоже был избран. Никто не может сказать наверняка. Эти существа не даются нам в качестве награды, хотя кому-то они и приносят благо. Не являются они и наказанием, хотя для иных людей и становятся тяжким испытанием. Существа здесь не для того, чтобы спасти нас или обречь на вечные муки. Они ничего не объясняют, просто однажды входят в нашу жизнь и остаются в ней – цельные, завершенные, однозначные.