– произнес тихий голос у меня в голове. Я ощутила под футболкой родимое пятно, теплое и чувствительное.
Смычок был прикреплен к внутренней стороне крышки футляра двумя ремешками из фиолетового бархата. Кент расстегнул их и вытащил смычок, осторожно держа его между пальцами. Стоило ему это сделать, в нем что-то расслабилось. Разгладилась морщинка меж глаз, рука, державшая смычок, стала двигаться неторопливо и грациозно.
Свободной рукой он взял Оми за шейку, сначала неуверенно. Ёкай закрыла глаза, глубоко вздохнула и, казалось, исчезла, снова став одной лишь скрипкой и неподвижно застыв в руках Кента. Он положил ее под сурово выступающий подбородок. Затем смычок поднялся, на мгновение завис в пустоте, а потом скользнул вниз, резанув по струнам, натянутым на животе ёкая, выполненном из красного дерева.
Первая нота полыхнула так, точно ее усилили, наэлектризовали. Она висела в воздухе еще долго после того, как смычок из конского волоса перестал касаться струны.
Кент сделал паузу, давая протяжному звуку медленно затихнуть, затем снова ударил по струнам, ныряя из одного пассажа в другой. Комнату наполнила музыка. Пальцы Кента бегали по грифу вверх и вниз, его поза изменилась. Тело гордо распрямилось и напряглось, двигаясь в такт музыке, и эта резкость казалась естественной.
Сыгранный Кентом отрывок был коротким и звучным. Он распался всего через несколько тактов, но звук остался, эхом отражаясь от стен маленького кабинета. Мне показалось, что шум за дверью затих. Люди слушали.
Кент убрал скрипку из-под подбородка и усмехнулся, восторженно и в то же время смущенно. Затем его взгляд упал на птичью клетку, и Кент помрачнел. На лице появилось угрюмое замешательство, он отложил скрипку и отступил от нее на шаг.
– Я как будто поступаю неправильно, – тихонько проговорил он, – и в то же время правильно. Сам не знаю, что чувствую.
У меня в ушах все еще звенела музыка. Поверх каждой ноты звучал призрачный тон, яркий и ломкий. Он был похож на пение птиц, на радостное послеполуденное щебетание канарейки.
Я на мгновение вспомнила о зверинце Горацио, о феях и их песнях, и почему-то по спине у меня пробежал холодок.
– Кто еще о ней знает? – спросила я.
– Мой покровитель, – сказал Кент. – Благодаря ему я тебя и нашел. Больше никто.
Мне показалось, что я знаю, кто этот загадочный покровитель.
– Спрячь ее, – произнесла я, – и не показывай никому. Никогда не говори другим, на что она способна.
Я подвела его обратно к футляру и помогла уложить Оми на бархатную обивку. Когда мои пальцы коснулись испещренной древесными узорами кожи, прямо под ней я почувствовала что-то похожее на биение крови. Крошечный желудок наконец-то насытился, удивительное крохотное сердечко трепетало от возбуждения.
– Она твоя, – сказала я. – Больше ничья. Играй на ней только тогда, когда никто не слышит.
Кент ничего не ответил, но через мгновение обхватил футляр со скрипкой одной рукой и крепко сжал его. Он позаботится о ней.
Мальчик взглянул на птичью клетку.
– Если она тебе больше не нужна… – проговорила я.
Кент кивнул, его глаза решительно сузились. Повернувшись к двери, он заговорил. Его голос изменился: он был теплым, надломленным и дрожал от эмоций.
– Я и подумать не мог… – начал он, потом уставился в пол и покачал головой. – Я и подумать не мог…
Пока Кент, шаркая, шел из моего кабинета по коридору мимо изумленных взглядов застывших там фельдшеров и выглядывающих из приемной клиентов, у меня в груди с каждым вдохом разрасталось какое-то странное чувство: сияющее, смелое и жесткое. По мере того как это чувство усиливалось, я будто бы становилась выше, а мир перед глазами – более четким. Чего-то не хватало. И я собиралась понять – чего.
В ящике стола зазвонил телефон.
Глава 17. Товар
Торговый центр представлял собой ветшающую крепость из бетона и стекла, окруженную двумя уровнями почти пустых парковочных сооружений. Я вышла из автобуса на раскаленную солнцем ровную цементную площадку. Вокруг не было ни души. И неудивительно – чуть дальше по дороге расположились новые, куда более симпатичные торговые центры. Это место было пережитком прошлого.
Этот адрес дал мне голос по телефону, но никаких дальнейших инструкций не последовало. Я оглядела парковку, отчасти ожидая, что вот-вот подъедет подозрительный фургон, но ничего не произошло.
– Здравствуйте? – позвала я на случай, если таинственный незнакомец заснул в машине неподалеку.
Подождав несколько минут – за это время из торгового центра вышел, сел в свою машину и уехал ровно один человек, – я пришла к выводу, что мне стоит заглянуть внутрь.
Через всю крышу тянулось длинное окно, впускавшее внутрь косые лучи тусклого солнечного света. На неухоженных зеленых островках покачивались искусственные растения, собирая на пластиковых листьях пыль. Подальше, в усеянных насекомыми светильниках, гудели и потрескивали лампы с холодным неоновым светом. Больше половины торговых площадей пустовали, оставшиеся наводили уныние: второсортные магазины одежды и ювелирных изделий; парфюмерная лавка, пахнущая розами и мылом; магазин сотовой связи и телефонов оператора, о котором я даже не слышала. Все казалось поношенным и дешевым.
Покупатели, словно заблудшие души, сновали взад и вперед по торговому центру, продавцы слонялись без дела, оставив магазины без присмотра. Кто-то безо всякого энтузиазма спросил меня, не хочу ли я попробовать новый крем, заранее зная ответ.
Я задавалась вопросом, не упустила ли какую-нибудь важную зацепку, и начала внимательнее присматриваться к другим покупателям, проходящим мимо меня, надеясь, что кто-нибудь из них встретится со мной взглядом, подаст какой-то сигнал. Никто этого не сделал, и вскоре я неожиданно для себя начала вместе с ними мрачно и безнадежно маршировать от магазина к магазину.
Я заметила символ в виде чайника, только пройдя мимо него в третий раз. Он был наклеен в углу узкой витрины магазина мобильных телефонов. Непосвященный человек принял бы его за какой-нибудь значок, свидетельствующий об аккредитации бизнеса, или, возможно, подумал бы, что это наклейка с символикой компании, устанавливающей охранную сигнализацию.
Сердце у меня подпрыгнуло. Я сделала вдох и вошла в магазин.
У мужчины, работавшего там, были коротко подстриженные волосы с проседью, аккуратная козлиная бородка и темные запавшие глаза. Он оказался ниже меня ростом и носил дешевые брюки и рубашку с еще более дешевым галстуком. К рубашке крепился прямоугольный коричневый бейджик с напечатанным на нем именем «Гленн». Продавец, казалось, играл во что-то на телефоне, который явно был не одним из тех дешевеньких низкопробных мобильников, что продавались в магазине. Мужчина взглянул на меня и устало кивнул.
– Помочь вам подобрать что-нибудь? – предложил он, а затем вернулся к своей игре.
– Как ни странно, – начала я, – именно за этим я сюда и пришла.
Его взгляд снова метнулся ко мне, теперь в нем читалось любопытство.
– Какой телефон вы хотели бы себе подыскать? – спросил мужчина.
– Речь не о телефоне, – уточнила я.
Он положил мобильник и глянул поверх моего плеча.
– Ты одна?
Я кивнула. Продавец обошел прилавок, подошел ко входу в магазин и опустил рольставни. Они захлопнулись с дребезжащим лязгом. Что бы он ни собирался делать дальше, путь к отступлению был отрезан.
– Кто вы? – спросила я.
Мужчина выдавил слабую улыбку, которая исчезла спустя секунду.
– Гленн, – указал он на именной бейджик. По взгляду я поняла, что фамилию мне не сообщат. – Она предупредила, что ты придешь. Сказала написать ей, когда ты объявишься.
Гленн даже не думал доставать телефон.
Примерно сорока лет на вид, телосложением мужчина напоминал идеальный шар. Он весь словно был сделан из обвисших окружностей и страдал от скуки, как старые псы от артрита: она скрипела в его суставах, когда он, шаркая, отправился обратно к стойке.
– Что это за место?
– Ха, – сказал Гленн без тени веселья.
– Серьезно, – настаивала я.
– Ты и правда ничего не знаешь, – заметил он.
Я кивнула. Мужчина тяжело вздохнул.
– Хорошо, – сказал он, выдвигая из-за стойки табурет. – Садись.
Я села, и Гленн навалился всем телом на стойку передо мной.
– Это пункт приема ставок, – произнес он, обводя рукой пустой магазин. – Такие помещения есть по всему миру, и они все примерно одинаковы. Унылые местечки, в которые никто и не подумает зайти. Агенты, которые там работают, знают, что выставлено на продажу, и принимают ставки. Некоторые суммы огромны, некоторые… не очень. Мы принимаем все.
– Погодите, – перебила я, – вы их продаете?
– У нас есть полевые работники, – продолжил Гленн, усмехнувшись моему вопросу. – Они занимаются товаром.
– Товаром, – повторила я. – Вы имеете в виду существ.
Он закатил глаза.
– Нет, мобильные телефоны, – съязвил Гленн. – Существ, конечно. Мы не ведем учета – слишком опасно. Продавцу приходится взять этот риск на себя. Мы же следим за всеми выставленными на продажу существами, так как надо убедиться, что, когда сделка будет окончательной, мы по-прежнему сможем добраться до них. После этого полевые работники организуют передачу товара.
– Значит, вы продаете их на аукционе? – спросила я.
– Не я, – уточнил Гленн. – Я просто принимаю ставки. Беру их, потом передаю дальше – в заведение под названием «Чайная лавка», – и одна из них выигрывает.
Он пожал плечами.
– Не спрашивай, как это происходит или где находится «Чайная лавка». Я там никогда не бывал и даже не знаю, реальное ли это место.
– Кто управляет «Чайной лавкой»? – осведомилась я.
– Те, кто предпочитает оставаться за кулисами, – неопределенно ответил Гленн. – Я не знаю, кто это, но решения принимают именно они: распределяют работу, а ты ею занимаешься. Это место досталось мне тридцать лет назад.