Всё начинается с любви… Лира и судьба в жизни русских поэтов — страница 11 из 53

Талант гения, не понятый одними и вызывающий зависть у других (в том числе у Мартынова), гонение властей, неудачные попытки найти личное счастье, эмоциональность, свойственная сильным и страстным натурам, – не только не сулили покоя, но и всё более закручивали спираль жизненной драмы. Что же удивляться, что из-под его пера выходили полные драматизма стихи, и среди них такие:

Печально я гляжу на наше поколенье!

Его грядущее – иль пусто, иль темно,

Меж тем, под бременем познанья и сомненья,

В бездействии состарится оно.

…И прах наш, с строгостью судьи и гражданина,

Потомок оскорбит презрительным стихом,

Насмешкой горькою обманутого сына

Над промотавшимся отцом.

(«Дума»)


Нужно было иметь немало мужества и мудрости, чтобы решиться бросить в лицо немалой части светского общества такие строки. И здесь за каждым словом стоит и личный опыт, и пророческие прозрения, и точность попадания в суть. Но главное – прекрасное владение всеми оттенками родного языка.

Говоря о его сердечных увлечениях, стоит вспомнить, что всё-таки была в его жизни женщина, ставшая для него и возлюбленной, и другом задушевным, и музой до конца его дней. Это Варвара Лопухина, образ которой прошёл красной нитью по многим произведениям поэта. «Вам одной я могу говорить всё, что думаю, что я уже доказал своей исповедью…» Знаменитое «Нет, не тебя так пылко я люблю» – всё о тех памятных встречах, о «подруге юных дней»… И это она предупреждала поэта ещё в начале пути: «Остерегайтесь сходиться слишком близко с товарищами, сначала хорошо их узнайте. У вас добрый характер, и с вашим любящим сердцем вы тотчас увлечётесь». Конечно, в жизни всё бывает. Иногда молодые люди помнят такие советы. Но в случае с Лермонтовым – это был бы уже совсем другой человек и поэт. И, увы, судьба не позволила двум близким сердцам свить своё надёжное и спасительное гнездо.


Варвара Бахметева.

Акварель М.Ю. Лермонтова


Родители Варвары были против возможного брака дочери с Лермонтовым, с которым она часто встречалась, когда тот учился в университете. И выдали дочь замуж за богатого помещика Бахметева, что был старше Варвары почти вдвое. По словам родственника Лермонтова Акима Шан-Гирея, поэт, узнав о свадьбе Лопухиной, «изменился в лице и побледнел». Ревнивый муж запрещал жене не только общаться с Михаилом, но даже и переписываться. Варвара в замужестве часто болела, а когда узнала о гибели поэта, вообще не хотела дальше жить и отказывалась от лечения даже за границей.

Несмотря (по словам его современников) на отнюдь не первоклассную внешность, талантливый поэт, уже известный в светских кругах, пользовался вниманием самых блестящих женщин того времени. Та же, к примеру, Александра Смирнова-Россет, красоту и ум которой высоко ценили и Пушкин, и Вяземский, и Гоголь, и сам Николай I. Некоторые биографы склонны предполагать, что её дочка Наденька – плод взаимной любви с Лермонтовым. И основания к этому есть: Александра не особенно почитала мужа, изменявшего ей и проводившего свободное время в игорных домах, зато не чаяла души в поэте.

Свой след в судьбе Михаила Юрьевича оставила и Мария Щербатова, дочь украинского помещика. Именно ей поэт посвятил хорошо известное стихотворение «Молитва». А о том, с каким теплом и почти восторгом пишет о ней Лермонтов, можно судить и о «градусе» их любви, и об уважении к «гордому покою» этой женщины, вокруг которой на то время ходили ядовитые сплетни, и вообще о человеческом достоинстве:

…Как ночи Украйны

В мерцании звезд незакатных,

Исполнены тайны

Слова ее уст ароматных,

Прозрачный и синий,

Как небо тех стран, ее глазки,

Как ветер пустыни,

И нежат, и жгут ее ласки.

И зреющей сливы

Румянец на щечках пушистых,

И солнца отливы

Играют в кудрях золотистых.

И следуя строго

Печальной отчизны примеру,

В надежду на Бога

Хранит она детскую веру;

Как племя родное,

У чуждых опоры не просит

И в гордом покое

Насмешку и зло переносит;

От дерзкого взора

В ней страсти не вспыхнут пожаром,

Полюбит не скоро,

Зато не разлюбит уж даром.

(«М.А. Щербатовой»)


И наконец – Наталья Мартынова. Да, она самая – сестра убийцы поэта, которой увлёкся поэт, не думая о последствиях…Многие, хорошо знавшие и Лермонтова, и Мартынова, после в разговорах на эту тему уверяли, что Наталья стала одной из причин вспыхнувшей вражды между бывшими приятелями. И впрямь – «ищите женщину»…

А колесо судьбы поэта поворачивалось всё тяжелее и неотвратимее. Конфликт двух начал – небесного, творческого, и земного (грубого, чуждого всё той же, с обнажёнными нервами, душе) подвигался к своему роковому разрешению.

Не случайна именно тема одиночества. Истоки драмы в самой судьбе Михаила Юрьевича достаточно ёмко отражены в «Герое нашего времени», высоко оценённом самим Виссарионом Белинским: «Вот книга, которой суждено никогда не стареться, потому что, при самом рождении её, она была вспрыснута живою водою поэзии! Эта старая книга всегда будет нова… Перечитывая вновь “Героя нашего времени”, невольно удивляешься, как всё в нём просто, легко, обыкновенно и в то же время так проникнуто жизнию, мыслию, так широко, глубоко, возвышенно…» И даже Фаддей Булгарин, весьма неоднозначный критик, искренне воскликнул: «Лучшего романа я не читал на русском языке!..»Ни в коем случае не ставя знак равенства между Печориным и Лермонтовым, мы не можем не почувствовать в приведённом ниже отрывке глубокой исповедальности самого автора, дыхания именно его сердца, что объясняет многое и в судьбе великого поэта.

«…и потом сказал (княжне Мери), приняв глубоко-тронутый вид:

– Моя бесцветная молодость протекла в борьбе с собой и светом; лучшие мои чувства, боясь насмешки, я хоронил в глубине сердца: они там и умерли. Я говорил правду – мне не верили: я начал обманывать; узнав хорошо свет и пружины общества, я стал искусен в науке жизни и видел, как другие без искусства счастливы, пользуясь даром теми выгодами, которых я так неутомимо добивался. И тогда в груди моей родилось отчаяние, – не то отчаяние, которое лечат дулом пистолета, но холодное, бессильное отчаяние, прикрытое любезностью и добродушной улыбкой». Даже в небольшом отрывке виден мастер прозы, не уступающий поэту. При этом сам Лермонтов ещё в юности писал:

Но я без страха жду довременный конец:

Давно пора мне мир увидеть новый…

«Помочь» ему в этом нашлось немало охотников. Среди них были и те, кому выпало свершить своё чёрное дело.

Лермонтов, по доброй воле Граббе, командующего войсками на Кавказе, лечился в Пятигорске, вопреки неоднократному требованию царя вернуть его в Тенгинский полк, который вот-вот должен ввязаться в кровопролитные бои: такие задачи ставил перед ним Николай I. Совершенно осознанно самодержец ускорял развязку, стремясь избавиться от поэта, отказавшегося стать ручным. Как всегда, нашлись и «помощники» в среде высшего офицерства. И по иронии всё той же судьбы, исполнителем дьявольской воли стал Мартынов, давний товарищ ещё по учёбе в военной школе.

Сначала эту роль предложили некоему Лисаневичу, но тот отказался.

А вот Мартынов подошёл вполне: ограниченный и злобный человек. Разыграть конфликт, вынудить поэта на дуэль, учитывая его вспыльчивый характер, труда не составило… А многие даже утверждали, что Лермонтов сам искал пули – и на службе в полку, и в простой жизни. Ссылаются и на Печорина. Но, в отличие от своего героя, действительно во многом напоминавшего автора, Лермонтов в последний приезд в Петербург был полон новых творческих замыслов, думал, уйдя в отставку, издавать журнал, поднимать с его помощью новую русскую литературу. Уже вышел томик его стихов и первое издание «Героя нашего времени», приходил не только литературный, но и жизненный опыт… И своё понимание о месте России в мировой культуре: «…мы должны жить своею самостоятельною жизнью и внести своё самобытное в общечеловеческое. Зачем нам всё тянуться за Европою и за французским».

Было у него в запасе и спасательное колесо, о чём повествует одно из лучших его стихотворений:

В минуту жизни трудную

Теснится ль в сердце грусть,

Одну молитву чудную

Твержу я наизусть.

Есть сила благодатная

В созвучьи слов живых,

И дышит непонятная,

Святая прелесть в них.

С души как бремя скатится,

Сомненье далеко —

И верится, и плачется,

И так легко, легко…

(«Молитва»)


«Меня радует усиление моей способности любить людей: это счастье, тогда как презирать и ненавидеть их есть истинное несчастие их» – эти слова словно продолжают предыдущее стихотворение, открывают душевные глубины поэта, его стремление жить по божеским законам.

Но здесь, в Пятигорске, он ясно ощутил, как затягивается петля судьбы. И ничего уже поделать не мог. И знал, что будет с ним, – дар пророчества и тут не подвёл. Храбрый воин – и с лживым петербургским светом, и на горной боевой тропе – уже не в силах был остановить колесо Судьбы. И только счастливый случай мог отодвинуть роковую дату. Но случай не представился, и пуля прошла навылет, и вовсю хлестал грозовой дождь, и рядом не оказалось ни врача, ни коляски… «Пожелайте мне счастья и лёгкой раны, это лучшее, что только можно мне пожелать…» – писал он до того Софье Карамзиной. Но и этого горькая планида не подарила опальному поэту.

О самой ссоре накануне дуэли светская дама Эмилия Клингенберг вспоминала, что Лермонтов не без причины начал острить в адрес Мартынова, называя его «горцем с большим кинжалом». И надо же было так случиться, что, когда Трубецкой «ударил последний аккорд, слово “горец” раздалось по всей зале. Мартынов побледнел, закусил губы, глаза его сверкнули гневом…».