ни ссоры,
ни версты.
Продумана,
выверена,
проверена.
Подъемля торжественно стих строкоперстый,
клянусь —
люблю
неизменно и верно!
(«Люблю»)
Но вернёмся к творчеству поэта в его разнообразии.
Интересный факт: если бы Маяковский не стал всемирно известным поэтом, он бы всё равно остался в истории – уже как создатель революционного плаката. Причём, даже увлёкшись поэзией, уже имея свои стихи, он всё равно был уверен в своём художническом будущем, и не случайно: живописи он учился – сначала в студиях, потом в Училище живописи, ваяния и зодчества. Его многогранный талант очень пригодился в работе над «Окнами РОСТА», где рисунок или реклама подкреплялись поэтическими строками, к примеру, такими:
Долой хулиганов!
Один безобразник
портит всем
и работу
и праздник.
Или:
Болтливость —
растрата
рабочих часов!
В рабочее время —
язык на засов!
А что уж говорить о сатире, которой можно было дать волю!
Вспять не будет течь Ока
с сотворенья мира-с,
от бегов у Колчака
хвост кобылий вырос, —
«выдаёт» он в ноябре 1919-го. А через год, когда на разрухе нашей страны не прочь была погреть руки и Польша, Маяковский и утверждает, и призывает:
Мы дали панам урок.
Этот урок не пошел впрок.
Подымайтесь дружно!
Дать второй урок нужно.
И чуть ранее:
Приехали делегаты к буржуям.
Не принимают буржуи делегации.
Собственные приглашения забыли,
стали лягаться.
К слову сказать, больше всего таких «комплиментов» досталось от Маяковского именно буржуям. Поэт искренне верил в победу пролетарской революции в России, а потом и во всём мире. И эта вера передавалась строителям новой жизни. Забегая вперёд, замечу, что это понимал и ценил Сталин, который, как известно, на ветер слова не бросал и фактически канонизировал поэта: «Маяковский был и остается лучшим, талантливейшим поэтом нашей советской эпохи. Безразличие к его памяти и его произведениям – преступление». Лучше не скажешь, только сегодня я бы сделала акцент на «талантливейшем поэте».
Как уже упоминалось, Маяковский много ездил по стране. Во-первых, хотел быть в курсе главных событий не только в центре, но и в провинции; во-вторых, очень нуждался в деньгах, так как Брики постоянно надеялись на его помощь; в-третьих, это помогало оставаться в форме – как физической, так и творческой. Современники, бывавшие на его встречах с читателями, все без исключения подчёркивали остроумие поэта, молниеносную реакцию на самые неожиданные или провокационные вопросы. К примеру, его спрашивают: «Вот вы писали, что “среди грузинов я – грузин, среди русских я – русский”, а среди дураков вы кто?». Маяковский метко парирует: «А среди дураков я впервые». О стихах: «Мы с товарищем читали ваши стихи и ничего не поняли». Ответ: «Надо иметь умных товарищей». И ещё: «Маяковский! Ваши стихи не греют, не волнуют, не заражают!» Ответ: «Мои стихи не печка, не море и не чума!»
Юмор, ирония, сатира – этим арсеналом он пользовался мастерски.
…В моде
в каждой
так положено,
что нельзя без пуговиц,
а без головы можно.
Известно, что писать короткие стихи куда труднее, чем длинные. Это как выразить в рассказе то, на что другому писателю, менее талантливому, понадобится целый роман. И ещё сложнее насытить короткий стих, как у Маяковского, – и яркой образностью, и законченностью мысли, и энергией, и не прямыми юмором или сатирой, но не менее явными. Одним словом, в литературе Владимир Владимирович остался и потому ещё (а может, и главным образом), что был истинным Мастером в своём деле.
Интересно, что и в прозаических заметках, письмах, интервью он не выглядел менее ярко и талантливо.
«…Если же твой градусник будет лазить дальше, чем тридцать шесть градусов, то я ему обломаю все лапы». (Из письма Л. Брик.)
«Красивая женщина – рай для глаз, ад для души и чистилище для кармана».
Но сердце его, по большому счёту, всё-таки принадлежало молодой республике:
И я, как весну человечества,
рожденную в трудах и в бою,
пою мое отечество, республику мою!
Талант поэта позволял ему на равных говорить и с самыми маленькими читателями на правах истинного друга:
…Книгу переворошив,
намотай себе на ус —
все работы хороши,
выбирай на вкус!
Интересно, что популярное выражение «И ежу понятно», по мнению знатоков, опять же рождено Маяковским:
… Ясно даже и ежу —
Этот Петя был буржуй.
А здесь – вообще пир поэзии с иронией:
…Когда он вырос приблизительно с полено
И веснушки рассыпались, как рыжики на блюде,
Его изящным ударом колена
Провели на улицу, чтобы вышел в люди.
И приведу прямо-таки сегодняшнее, до боли знакомое российскому телезрителю, который вот уже второе десятилетие пытается отразить атаки наших телевизионных СМИ – с их бесконечными, занудными, как правило, сериалами и пошлыми шоу с набившим оскомину набором лиц, давно перепутавших свои кухонные посиделки с сомнительными во всех смыслах откровениями на государственных, и не только, каналах. О таких шоу и таких фильмах – слово Владимиру Владимировичу:
…Не знаю, кто и что виной
(история эта – длинна),
но фильмы уже догоняют вино
и даже вреднее вина.
И скоро будет всякого
от них тошнить одинаково.
Кажется, простые слова, даже в чём-то прозаичные, а на самом деле – как весомо каждое слово, сколько «вторых планов» в нескольких строках, какой урок будущим поэтам!
А страна продолжала жить трудно и непредсказуемо. В конце 20-х годов напряжение в обществе нарастало, близился сталинский террор. Всё это психологически давило на поэта. Плюс его выставка «20 лет работы» осталась мало замеченной творческими кругами. Попытки устроить семейную жизнь ни к чему не приводили. Женщины не желали связывать свою судьбу с этим мощным и неудобным для них человеком. Поездки за границу надо было оплачивать золотом своего таланта, потраченного на охаивание капиталистической системы в целом и её «мещан» в частности. Вот только одна строфа из стихотворения «Парижанка»:
…Очень
трудно
в Париже
женщине,
если
женщина
не продается,
а служит.
И если в первые поездки Маяковский искренно верил в преимущество социализма, который вот-вот будет построен в стране, то с наступлением профессиональной и человеческой зрелости у поэта стало возникать много вопросов, которые уже опасно было задавать кому бы то ни было. Именно о том времени эти слова Юрия Анненкова: «Писать о Маяковском трудно: он представлял собою слишком редкий пример человеческой раздвоенности. Маяковский-поэт шел рядом с Маяковским-человеком; они шли бок о бок, почти не соприкасаясь с друг другом. С течением времени это ощущение становилось порой настолько реальным, что, разговаривая с Маяковским, я не раз искал глазами другого собеседника».
А поэт продолжал работать и создал в эти годы пьесы «Клоп» и «Баня», где дал волю своей сатире в адрес «бюрократов коммунизма» (по выражению автора). Поставить их на сцене решился только Мейерхольд – слишком много острого в адрес современного ему общества позволил себе автор. К сожалению, это дорого обошлось режиссёру-новатору, который в том числе и за такие постановки впоследствии был арестован и заключён в тюрьму, где и скончался.
В.Э. Мейерхольд
Прошли десятилетия, а пьесы эти опять оказались «вредны» для государства, так как уже в 90-х годах власть имущие по-прежнему были не прочь устроить себе сладкую жизнь за счёт остального общества… А за сто с лишним лет назад до этого Фёдор Достоевский уже поставил свою печать на подобных деятелях: «Почему это все отчаянные социалисты и коммунисты в то же время и такие неимоверные скряги, приобретатели, собственники, и даже так, что чем больше он социалист, чем дальше пошел, тем сильнее и собственник… почему это?»
Острый ум и горячее сердце Маяковского не давали ему спокойно созерцать то, что мешало развитию молодого государства. Он придавал большое значение сатире и мечтал о том, что когда-нибудь сатиру будут преподавать в школе.
Однако проза жизни этих лет была сильнее и тяжелее поэтических удач и надежд на устройство личной жизни. В стране начинались репрессии против «врагов» советской власти, иллюзии о справедливом обществе таяли на глазах.
В личном плане тоже не предвиделось перспективы. Маяковский увлекся актрисой Вероникой Полонской, которая была замужем за известным актёром Михаилом Яншиным, и в последний день жизни поэта, будучи у Маяковского в гостях, на его настойчивое ухаживание реагировала уклончиво. «Я ответила, что люблю его, буду с ним, но не могу остаться здесь сейчас… – писала в своих мемуарах Полонская. – Я по-человечески достаточно люблю и уважаю мужа и не могу поступить с ним так». Однако пообещала, что вечером непременно вернется. На этом и расстались. Но не успела она дойти до парадного, как услышала выстрел. Это Владимир Владимирович решил сам поставить точку на своей жизни…
…Я хочу быть понят моей страной,
а не буду понят —
что ж?!
По родной стране
пройду стороной,
как проходит
косой дождь, —
писал Владимир Владимирович, который, конечно же, заслужил быть понятым своей страной, ибо отдал ей все силы своей искренней, глубокой и талантливой души. И не только понятым, но и любимым за многие стихи и отдельные строки, такие, как эти: