Милый, милый, смешной дуралей,
Ну куда он, куда он гонится?
Неужель он не знает,
что живых коней
Победила стальная конница.
Любовь
Из всего, что мы знаем о Есенине (хотя до конца знать судьбу поэта никому не дано), всё-таки напрашивается вывод: больше всего в жизни поэт любил поэзию, и личную жизнь так или иначе корректировал в этом направлении.
Стремясь завоевать обе столицы – и главную, и северную, – и нигде не имея своего дома и надёжного тыла, Есенин полностью зависел от обстоятельств своей бурной и порой непредсказуемой личной жизни. Такова встреча с Айседорой Дункан, которая пленила поэта не только как красивая женщина, но и европейская знаменитость.
Пускай ты выпита другим,
Но мне осталось, мне осталось
Твоих волос стеклянный дым
И глаз осенняя усталость.
О возраст осени! Он мне
Дороже юности и лета.
Ты стала нравиться вдвойне
Воображению поэта.
Я сердцем никогда не лгу,
И потому на голос чванства
Бестрепетно сказать могу,
Что я прощаюсь с хулиганством…
К радуге славы он тянулся постоянно, что вполне естественно для таланта из провинции, и ему казалось, что ореол известности той же Айседоры или громкое имя дочери Шаляпина, на которой он не прочь был ранее жениться, поможет и его имени взойти на звёздный небосклон. Это мы сейчас знаем, что с таким талантом, как у Есенина, невозможно было не занять достойное место на российском Парнасе. А тогда, при далеко не ровном отношении к его стихам разнородных литературных течений в лице их самолюбивых представителей, всё было совсем не просто, тем более для вчерашнего деревенского паренька, не искушённого ни в столичной литературной, ни в светской жизни. К тому же история России изобилует десятками примеров, когда очень талантливые поэты, волею судеб обделённые широкой известностью, так и остались не узнанными и не оценёнными по-настоящему отечеством. И в этом смысле нетрудно понять Есенина.
Но вернёмся к Айседоре Дункан.
– Не рассказывал ли вам Сергей Александрович о своей жизни с Айседорой Дункан? – спросил при личной встрече Шаганэ Нерсесовну Тальян, лирическую героиню «Персидских мотивов», литературовед В.Г. Белоусов.
– Вспоминал, конечно. Помню такую деталь. Когда он впервые пришел к Дункан, она лежала на софе; предложила ему сесть у ее ног, стала гладить по голове, сказала, что он очень похож на ее сына. (Её сын и дочь погибли до этого в автомобильной катастрофе.) И помню еще, что Есенин говорил о частых ссорах с ней. Говорил о Дункан всегда с горечью, неприязненно, указывая, что она толкала его к пьянству. «Если бы она, – говорил Сергей Александрович, – любила меня как человека, как друга, то не позволяла бы мне это делать, оберегала бы от пьянки. А она сама не умела и не хотела обходиться без вина. Я не могу без содрогания вспоминать это время», – часто повторял он.
Не гляди на ее запястья
И с плечей ее льющийся шелк.
Я искал в этой женщине счастья,
А нечаянно гибель нашел.
Я не знал, что любовь – зараза,
Я не знал, что любовь – чума.
Подошла и прищуренным глазом
Хулигана свела с ума….
А вот что говорил о ней Илья Эренбург: «В Берлине несколько раз я встречал его с Айседорой Дункан. Она понимала, что ему тяжело, хотела помочь и не могла. Она обладала не только большим талантом, но и человечностью, нежностью, тактом; но он был бродячим цыганом; пуще всего его пугала сердечная оседлость». А Галина Серебрякова отмечает, что на прощании с Есениным в гробу поэта лежала телеграмма от Айседоры Дункан с искренними словами утраты… И леденящая душу похожесть: Есенин был задушен, Айседора погибла от удушения шарфом…
И потому нет в этой теме окончательных выводов и никогда не будет. В том числе и в утверждениях, что честолюбие играло главную роль в отношении Есенина к женщинам.
Айседора Дункан и С.А. Есенин
«Когда Есенин встречал меня в обществе других мужчин, например, моих коллег-преподавателей, то подходил сам, знакомился с ними, но уходил обязательно со мной.
Всегда приходил с цветами, иногда с розами, но чаще с фиалками. Цветы сам очень любил.
…Как-то я заболела, а сестра уходила на службу. Все три дня, пока я болела, Сергей Александрович с утра являлся ко мне, готовил чай, беседовал со мной, читал стихи из «Антологии армянской поэзии». Содержание этих разговоров мне не запомнилось, но можно отметить, что они были простыми, спокойными.
Есенин взял себе на память мою фотографию, причем он сам ее выбрал из числа других», – вспоминала Шаганэ Тальян.
Улеглась моя былая рана —
Пьяный бред не гложет сердце мне.
Синими цветами Тегерана
Я лечу их нынче в чайхане.
Так начиналось одно из первых стихотворений, составивших после знаменитые «Персидские мотивы». И строки эти – вовсе не фантазия творческого человека, это отзвук длительных и морально тяжелых для поэта поездок с Айседорой Дункан по Европе и Америке, а между ними – беспорядочной столичной жизни, с лихвой отразившейся в «Москве кабацкой». Только зная об этом, можно представить и понять всё значение свидания Сергея Есенина с Кавказом осенью 1924 года, его выздоровление, в первую очередь духовное, и щедрый свет встречи с прообразом его пленительных стихов, посвящённых Шаганэ.
И в Тифлисе, и в Батуме (так его называли тогда), и в Баку Есенина встречали и принимали как известного русского поэта, много печатали, в том числе и выходившие из-под пера «Персидские мотивы».
… Или снова, сколько ни проси я,
Для тебя навеки дела нет,
Что в далёком имени – Россия —
Я известный, признанный поэт.
У меня в душе звенит тальянка,
При луне собачий слышу лай.
Разве ты не хочешь, персиянка,
Увидать далёкий синий край?
Я сюда приехал не от скуки —
Ты меня, незримая, звала.
И меня твои лебяжьи руки
Обвивали, словно два крыла…
(«Никогда я не был на Босфоре»)
«Как-то в декабре 1924 года я вышла из школы и направилась домой. На углу я заметила молодого человека выше среднего роста, стройного, русоволосого, в мягкой шляпе и в заграничном макинтоше поверх серого костюма. Бросилась в глаза его необычная внешность, и я подумала, что он приезжий из столицы», – вспоминала Шаганэ.
В Батуме она снимала комнату с сестрой Катей, тоже учительницей. В тот вечер к ним вбежала соседка и сообщила, что известный русский поэт хочет познакомиться с Шаганэ. По-видимому, не только молодая учительница обратила на него внимание, выходя из школы, но и он на неё. «Мы пошли, – рассказывала Тальян. – От нас и гостей в крохотной комнатке Иоффе (соседки) стало невозможно тесно. После того как мы познакомились, я предложила всем идти гулять в парк».
Шаганэ Тальян
Вполне возможно, что Шаганэ могла стать очередным увлечением поэта. И от неё зависело, какими будут эти взаимоотношения. И несмотря на то что к этому времени она была свободна (замуж вышла рано, но вскоре муж умер, оставив её с сыном), Шаганэ подняла их знакомство на иной уровень, более высокий и в то же время более душевный. И Есенин словно обрёл былую веру в красоту женщины (не только внешнюю!), её ум и сердечную преданность.
«…На следующий день, уходя из школы, я опять увидела его на том же углу. Было пасмурно, на море начинался шторм. Мы поздоровались, и Есенин предложил пройтись по бульвару, заявив, что не любит такой погоды и лучше почитает мне стихи. Он прочитал «Шаганэ ты моя, Шаганэ…» и тут же подарил мне два листка клетчатой тетрадочной бумаги, на которых стихотворение было записано. Под ним подпись: С. Есенин».
В другие встречи, которые теперь происходили почти ежедневно, он читал новые стихи из этого цикла.
Руки милой – пара лебедей —
В золоте волос моих ныряют.
Все на этом свете из людей
Песнь любви поют и повторяют.
Пел и я когда-то далеко
И теперь пою про то же снова,
Потому и дышит глубоко
Нежностью пропитанное слово.
… Я не знаю, как мне жизнь прожить:
Догореть ли в ласках милой Шаги
Иль под старость трепетно тужить
О прошедшей песенной отваге?..
(«Руки милой – пара лебедей»)
А 4 января уже нового, 1925 года поэт принес сборник своих стихов «Москва кабацкая» с автографом, написанным карандашом: «Дорогая моя Шаганэ, Вы приятны и милы мне. С. Есенин». И хотя книгу эту он дарил, очевидно, с удовольствием, но в творчестве его уже был сделан весомый шаг к свету и добру, к новым надеждам.
«В другой раз он сказал мне, что напечатает “Персидские мотивы” и поместит мою фотографию. Я попросила этого не делать, указав, что его стихи и так прекрасны и моя карточка к ним ничего не прибавит.
…С.А. Есенин есть и до конца дней будет светлым воспоминанием моей жизни» (Шаганэ Тальян, 1959 год).
А нам остаётся быть вечно благодарными этой молодой женщине, чей образ надолго остался не только в сердце Сергея Есенина, но и в сокровищнице мировой литературы:
Шаганэ ты моя, Шагане!
Потому, что я с севера, что ли,
Я готов рассказать тебе поле,
Про волнистую рожь при луне.
Шагане ты моя, Шаганэ.
Потому, что я с севера, что ли,
Что луна там огромней в сто раз,
Как бы ни был красив Шираз,
Он не лучше рязанских раздолий.
Потому, что я с севера, что ли.
Я готов рассказать тебе поле,
Эти волосы взял я у ржи,
Если хочешь, на палец вяжи —