ер, который, конечно же, воспитывал Игоря соответственно своему статусу. А мать, Наталья Степановна, передала сыну весьма богатую основу для осознания себя избранником судьбы: в родословном дереве семьи отметился род Шеншиных, что подарил России Афанасия Фета; одна из ветвей вела аж к знаменитому историку Николаю Карамзину, а более поздние родственные связи тянулись к известной революционерке Александре Коллонтай…
Родители Игоря вскоре развелись, но юный поэт ещё успел побывать с отцом на Дальнем Востоке, а после жил у матери в Гатчине, под Петербургом. Первые стихи его появились на свет, когда будущему «Королю поэтов» было всего 8 лет. Позднее он задумался над своей фамилией и решил, что к имени прибавит звучное «Северянин», которое в конце концов и станет его фамилией как поэта.
…Спущусь к реке, взгляну
На илистый атлас;
Взгрустнется ли, – а ну,
А ну печаль от глаз.
Теперь ли тосковать,
Когда поспел ячмень?
Я всех расцеловать
Хотел бы в этот день!
(«В июле»)
И за этим восторгом стояла реальная влюблённость Игоря в Женечку Гуцан, которой лично или опосредованно было посвящено немало стихов набиравшего творческой силы и опыта поэта. Женечка была очень хороша собой (со светлыми вьющимися волосами и стройной фигурой) и отвечала будущему «Королю поэтов» взаимностью. Игорь дал ей соответствующее имя – Злата, которое и украшало его поэзию. Познакомились они в Гатчине в 1905 году. Тогда же и появилась первая публикация – в журнале «Досуг и дело». А после он принялся издавать маленькие книжечки своих стихов, за 7–8 лет – больше 30, которые всё-таки помогли пробиться к вниманию читателя.
Идет весна в сиреневой накидке,
В широкой шляпе бледно-голубой,
И ландышей невидимые струйки
Бубенчиками в воздухе звучат…
Она, смеясь, мои щекочет нервы,
Кокетничает мило и остро…
Я к ней спешу, и золотою Златой
Вдруг делается юная весна,
Идущая в сиреневой накидке,
В широкой шляпе бледно-голубой…
И одна из первых его книг была не случайно названа «Златолирой».
К сожалению, жизнь всё-таки разлучила эту пару, несмотря на общую дочь, очень похожую на отца. Но первая большая любовь, воспоминания о ней помогали обоим, особенно в непростые годы перед Второй мировой войной. В одну из последних встреч Игорь Северянин убедился, что даже в 50 лет его муза осталась красавицей. И русская поэзия благодарна ей за разбуженный в Северянине яркий потенциал стихотворца, одного из самых заметных лириков тех лет. Надо заметить, что этот творческий огонь поэт поддерживал очень активно, постоянно влюбляясь и меняя своих «королев». Его донжуанский список перевалил за двадцать имён… Похоже, однажды почувствовав благотворное влияние страсти на поэзию, он не изменял этому «убеждению» до конца своей недолгой жизни. Не знаю, передал ли он свой творческий запал детям, число коих (по скромным подсчётам) перевалило за пять от разных пассий. Возможно, и вечное безденежье тоже играло свою роль. Даже с Женечкой Гуцан он прожил под одной крышей всего три недели, так как больше было не на что жить. Женечка родила ему дочь Тамару и вскоре нашла себе более обеспеченного мужа. Тамара, будущая балерина, впервые увидела своего отца в 16 лет… Неисповедимы пути донжуана…
Быть может оттого, что ты не молода,
Но как-то трогательно-больно моложава,
Быть может, оттого я так хочу всегда
С тобою вместе быть; когда, смеясь лукаво,
Раскроешь широко влекущие глаза
И бледное лицо подставишь под лобзанья,
Я чувствую, что ты вся – нега, вся – гроза,
Вся – молодость, вся – страсть; и чувства без названья
Сжимают сердце мне пленительной тоской,
И потерять тебя – боязнь моя безмерна…
И ты, меня поняв, в тревоге головой
Прекрасною своей вдруг поникаешь нервно, —
И вот другая ты: вся – осень, вся – покой…
(«В очарованье», 2012)
Но вернёмся к этапам творчества поэта.
Одним из первых поддержал Игоря Северянина поэт Константин Фофанов и немало дал ему как литературный учитель. А в 1909 году его стихи услышал от очередного гостя Лев Толстой и был буквально возмущён одним из них, где женщина, по мнению классика, выглядела почти вульгарно. Это было одно из иронических стихотворений, которое великий прозаик принял, по-видимому, всерьёз. Это неожиданное событие мгновенно сработало на известность поэта. «С легкой руки Толстого… меня стали бранить все, кому было не лень. Журналы стали печатать охотно мои стихи, устроители благотворительных вечеров усиленно приглашали принять в них… участие», – вспоминал Игорь Васильевич.
Словом, Северянин вошел не только в литературу, но и в моду. Его открыто поддержали и Валерий Брюсов, и Федор Сологуб, написавший в 1913 году предисловие к его сборнику «Громокипящий кубок», где было немало похвальных слов в адрес автора. А после пригласил новую литературную звезду в турне по России.
Северянин был действительно неповторимым поэтом в созданной им галактике – со своим языком, свободными ритмами, игрой слов, приобретающих под его пером как минимум новый окрас.
…О небо, небо! Твой путь воздушен!
О поле, поле! Ты – грёзы верфь!
Я онебесен! Я онездешен!
И бог мне равен, и равен червь!
(«В осенокошенном июле»)
И даже перекличка с самим Державиным («…Я царь – я раб – я червь – я бог!») не перевешивает оригинальности самого Северянина.
Но и этого, казалось, было мало Игорю Васильевичу. На волне известности и тесного общения с литературными мэтрами он создаёт своё направление в поэзии – эгофутуризм, где главное место отдаётся душе, но без отрицания опыта русской поэзии. По поводу эгофутуризма от души позднее иронизировал Корней Чуковский на примере стихов Северянина: «Гордец, ты любил уверять, что у тебя, в твоей родной Арлекинии, есть свой придворный гарем:
У меня дворец пятнадцатиэтажный,
У меня принцесса в каждом этаже!
И странно: тебе это шло, тебе это было к лицу, как будто ты и вправду инкогнито-принц…» Чуковский же назвал поэта «львом сезона».
И действительно, дело вовсе не в каком-то новом литературном течении, которое, кстати, оказалось недолговечным. Талант Северянина опрокидывал рамки любых условностей, и волна истинного чувства и мысли сметала всё на своём пути.
Весенний день горяч и золот, —
Весь город солнцем ослеплен!
Я снова – я: я снова молод!
Я снова весел и влюблен!
Душа поет и рвется в поле,
Я всех чужих зову на «ты»…
Какой простор! Какая воля!
Какие песни и цветы!
…Шумите, вешние дубравы!
Расти, трава! Цвети, сирень!
Виновных нет: все люди правы
В такой благословенный день!
(«Весенний день»)
К двадцатым годам ХХ века Игорь Северянин – уже опытный поэт не только в самих стихах, но и на эстраде, его «поэзоконцерты» пользуются, как правило, неизменным успехом. Даже сами названия книг были своеобразной визитной карточкой: «Громокипящий кубок», «Златолира», «Ананасы в шампанском», «Менестрель», «Соловей», «Классические розы»…
С 1918 года новоиспечённый «Король поэтов» живет в Эстонии. Следующие за этим два десятка лет были очень насыщенными для Северянина. Его давно уже признала Европа, и встречи проходили в разных городах и странах. Так, в Берлине он выступал вместе с Владимиром Маяковским и Алексеем Толстым, в Польше – вечер в Русском доме, во Франции – выступление в парижском Зале Шопена, а в 1919 году он совершает турне по Болгарии и проводит там «лировечера», как сообщала пресса, причём возвращается в эту страну ещё раз, уже в 1933 году. А Белградская академия наук издаёт его книгу «Классические розы», в которую вошли лучшие стихи поэта 1922–1930 годов.
И снова поездки: Чехия, Австрия… А что уж говорить о его многочисленных вечерах в городах и весях России! Борис Пастернак вспоминал, что главным соперником Маяковского в те годы был Игорь Северянин, который, кстати, тоже с воодушевлением встретил Революцию и прямо приветствовал новую будущую жизнь страны.
Народ оцарен! Царь низложен!
Свободно слово и печать!
Язык остер, как меч без ножен!
Жизнь новую пора начать!
…Долой вчерашняя явь злая:
Вся гнусь! Вся низость! Вся лукавь!
Долой эпоха Николая!
Да здравствует иная явь!
Да здравствует народ весенний,
Который вдруг себя обрел!
Перед тобой клоню колени,
Народ-поэт! Народ-орел!
(«Моему народу»)
Но, как и для Маяковского, для него чем дальше по новой дороге, тем больше открывалось слишком много такого, что не могла принять его поэтическая возвышенная душа. А начавшаяся Гражданская война с многочисленными жертвами с обеих сторон, с ужесточением культурной политики, преследованием тех, кто не поддерживал явно высшую в стране власть, не могла не отозваться и в творчестве Северянина. Вот довольно известные строфы стихотворения «Классические розы», написанного в 1925-м. И, конечно же, отнюдь не случайно так же названа и одна из его книг.
В те времена, когда роились грезы
В сердцах людей, прозрачны и ясны,
Как хороши, как свежи были розы
Моей любви, и славы, и весны!
Прошли лета, и всюду льются слезы…
Нет ни страны, ни тех, кто жил в стране…
Как хороши, как свежи ныне розы
Воспоминаний о минувшем дне!
Но дни идут – уже стихают грозы.
Вернуться в дом Россия ищет троп…